Агентство, само по себе рентабельное, имело ещё и финансовую поддержку российских налогоплательщиков, поэтому могло себе позволить не экономить на службе безопасности. Особенно учитывая, что из них первично, а что создано для прикрытия первого. Вот эта служба и раздобыла отпечатки пальцев Артёма, впрочем, как и тысячи других, поступающих в базу данных МВД. А когда из Москвы поступил приказ вплотную заняться Артёмом, то очень быстро узнали всё остальное об этом конфликте, быстро нашли Светку, установили за ней наблюдение. Наискосок от Артёмовой дачи, на углу улицы и глухого переулка, стала торговать семечками и сигаретами бабулька. Место было совсем не тороватым, зато отсюда хорошо просматривались и ворота, и часть двора. Вся поступающая информация, точнее её отсутствие на данный момент, стекалась в центр. Центр, как ему и положено, всю наличную информацию переварил и принял решение её недостаток восполнить из двух источников: Светки и Бучковского.
За Бучковским установили грамотную слежку, его телефоны прослушивали, понатыкали, не скупясь, жучков и быстренько собрали компромат, могущий потянуть, теоретически конечно, этому чиновнику годиков на пять свободы или пару десятков тысяч откупных работникам правосудия.
Чтобы не светить местных рыцарей плаща и кинжала, Бучковского колол специально приехавший из России вербовщик. Сработал он его легко и не напрягаясь, ибо тот, уже морально сломленный Артёмом, и тут не оказал ни малейшего сопротивления, выдал все тайны, выеденного яйца не стоившие, письменно обязался и впредь делиться ими с иностранной разведкой и оказывать ей другую всемерную помощь.
Вербовщик же, кроме всего прочего, привлёк к этой операции внимание ЦРУ, потому что его поездка на Украину была замечена. В США решено было проследить за ним и его контактами из профилактических целей, интересуясь для общего развития. К тому же работалось им на Украине не в пример легче, чем в России. В Одессе отметили все его контакты, особенно с работниками конторы Симоненко-Кучмиля, причём неоднократные, и очень быстро вычислили истинное предназначение этого агентства недвижимости.
За Светкой русские тоже вначале установили наблюдение, её пальчики тихонечко сняли и в Москве наконец-то увидели истинные лица обоих любителей «Киевских» тортиков «по-Камчатски». И поняли: кто-таки точно знает, на чём же они летали. Там только не знали пока, как же поделикатней вытащить всё, что их интересует из Светки. Деликатность эта происходила из нежелания раздражить Артёма, неизвестно где скрывающегося. Пока думали да гадали, да переговаривались с Москвой, а Москва со своими резидентурами по всему миру, нацеливая их на поиски беглеца. Да всё это под пристальным взглядом ЦРУ, где переговоры расшифровать смогли только частично, отрывочно, но где вся эта активная подвижность россиян в Южной Пальмире очень их заинтересовала. Они поняли, что русские заваривают здесь крутую кашу и, хотя ещё не поняли до конца, что это за каша и с чем её едят, они решили вырвать её у русских изо рта и самим схлебать. Просто по вековой, англосаксонской привычке.
Светка же, мотылёк беззаботный и легкомысленный, не подозревала, что все её невинные развлечения, равно как и серый быт, находятся под изучающим взглядом двух крупнейших разведок мира. Она не ведала, что записи её телефонной болтовни с подружками доводят до скрежета зубовного аналитиков московских и штатовских, что на столы высоких генералов ежедневно ложатся доклады с подробнейшими списками её многочисленных покупок и схемами перемещений по городу. Она не подозревала также, что её пытались закадрить в эти дни не только простые одесситы и гости города-героя, но и парочка агентов, что фотографии всех этих донжуанов долго ещё будут покрываться плесенью в архивах и компьютерах Лубянки и Лэнгли. Светка просто скучала.
Ей быстро надоели подружки, родной город – такой серый, осенний, слякотный, – родители, тоже вдруг показавшиеся серыми, живущими в своем мирке, таком тесном и маленьком, ещё совсем недавно бывшем ей родным и уютным. Она страдала от невозможности рассказать кому бы то ни было об Артёме, Джинне, обо всём! Она была маленьким аквариумом, который видел океан. Она скучала отчаянно! Ей даже не нужен был весь этот мир у ног. Ей просто хотелось сидеть голышом рядом с Артёмом, наблюдая за ним, когда он управляет полётом или занимается полюбившимся вдруг фехтованием, готовить с Джинном ужин, выуживая попутно из него кулинарные секреты креольской кухни или кухни майя до испанского периода. Она уже хотела позвонить Артёму и попроситься к нему. Но не успела.
Её похитили. Похитили дерзко, нагло и элегантно. Так элегантно, что конкуренты ничего подозрительного не заметили. Они видели, как в сумерках на Французском бульваре её машину остановили гаишники, пригласили, как всегда, когда раскручивали на взятку, в свои «жигули», припаркованные у кирпично-черепичных ворот Шампанского завода, как спустя несколько минут она вышла, села в свой джип и благополучно добралась домой. А вот чего они не видели, так это того, как девушка, сидевшая на заднем сиденье «жигулей», усыпила Светку, плотно прижав к лицу тряпку, смоченную ударной дозой хлороформа. Потом эта девушка и второй гаишник, сами одуревшие от паров хлороформа, освобождали её обмякшее тело от верхней одежды и укладывали на пол между сиденьями. Эта девушка, фигуркой – точная копия Светки, переодетая, доехала на её машине к дому и поднялась на три этажа выше Светкиной квартиры, где её ждал молодой человек со средних размеров сумкой. В эту сумку перекочевали Светкины вещи и блондинистый парик. Эта парочка, изобразив из себя влюблённых, даже смачно и долго поцеловавшись перед подъездом, благополучно укатила на ближайшей маршрутке в неизвестном направлении.
Все дни, прошедшие с ночной встречи с соседом, Артём провёл отшельником в плавнях дельты Дуная, «соорудив» из Джинна плавучий домик с просторным и уютным деревянным крыльцом. Он заполнял время рыбалкой прямо с крыльца, чтением Булгаковского «Мастера и Маргариты», собственноручным приготовлением пищи, причём обязательно на открытом огне, подбрасывая дрова в чугунную печурку.
Эти незамысловатые занятия, возня с удочками-крючками-лесками или закопчёнными котелками доставляли ему огромное удовольствие, его наполняли спокойствие и умиротворённость. Ему нравилось одиночество, дикая природа вокруг, радовало, что нет необходимости слушать чью-то речь и самому говорить. Он даже общение с Джинном ограничил несколькими фразами в день, исключительно потребительского свойства – заказом дров, хлеба и сырых продуктов.
Артём обязательно встречал рассвет, прогоняя сон гимнастикой и купанием в мутной и холодной дунайской воде, днём частенько засыпал после обеда в шезлонге, давая возможность попавшей на крючок рыбе насладиться иллюзией жизни лишних полчаса, а то и час. Вечером он неизменно наслаждался закатом, провожая солнце за румынские камыши и салютуя ему залпами сигарного дыма и кружкой крепчайшего то ли чая с ромом, то ли рома с чаем. И приводил свои мысли в порядок.
Он раздумывал над своей судьбой, своими желаниями и планами. Как жить дальше и что делать? Период «большого жора», как он назвал это потребительское использование возможностей Джинна, у него прошёл. Артём понимал, что не имеет морального права единолично пользоваться свалившимися возможностями. Но как использовать Джинна с пользой для всех, не совсем себе представлял, да и не очень-то хотелось публичности и шума вокруг. Вернее, совсем не хотелось.
Но всё хорошее хорошо в меру, и однажды он позвонил Павлику, приглашая того на пиво под рыбку и ища себе собеседника. Паша перебил Артёмову похвальбу насчёт рыбы возбуждённым возгласом:
– Старик, ты где? Светка с тобой? Её тут обыскались, родители телефон оборвали, в милицию заявление о розыске подавали. Где вы, сладкая парочка?
– Паша, я уже пять дней под Вилково, в плавнях рыбачу, один и без ансамбля. А что со Светкой?
– Старик, Светка пропала уже два дня, её предки подняли хипишь на всю Одессу. Она машину вечером на стоянку поставила, а домой не пришла. Они заяву в милицию подавали, но там не приняли, говорят, может, она загуляла где-то с кем-то, потом придёт и сама найдётся. Они думали, что, может, она с тобой чухнула, но всё равно плачут и всех знакомых обзванивают по пять раз на день, и морги, и больницы. И с тобой, жопа ты с ручкой, связи нет, рыбак, блин, вилковский!..
От его слов Артёма пробил холодный пот, он не на шутку перепугался – за близких всегда страшнее, чем за себя родного, особенно когда неизвестность давит на воображение, включая самые мрачные, хичкоковские киноленты. «Стоп! Кто сказал, что неизвестность? А как же ТОТ, КОТОРЫЙ ЗНАЕТ ВСЁ И БЫЛ В НАЧАЛЕ ВСЕГО?».
После потрясения, которое пережил Артём в начале их знакомства с Джинном, он как-то подсознательно не касался этой темы, отодвигал её на потом, на когда-нибудь, не сейчас. Он и сам для себя не смог бы объяснить, чего здесь было больше – страха перед той лавиной информации, которая неизбежно должна обрушиться на него, страха ли, что ему откажут в доступе, как несоответствующего каким-то там стандартам или наслаждения предвкушения. Оттягивание удовольствия уже само по себе удовольствие. Так библиофил получив в руки заветный, давно желанный раритет, не спешит его тут же открывать. Он долго ещё будет ходить вокруг него, лежащего по центру стола, любуясь и поглаживая переплёт.
– Джинн, ты знаешь, где Светка? Она жива? – От волнения Артём забыл отключить связь с Павликом, и тот сейчас ошарашено моргал на свою мобилку.
– Да, знаю. Она жива. – Джинн, как всегда, отвечал кратко и только на вопрос.
– Артём! Артём, ты там с пеликанами общаешься? У тебя крыша не поехала?
Артём задержал дыхание, приводя мысли в порядок и соображая, что делать в первую очередь.
Из телефонной же трубки неслись Пашины волнения:
– Старик, Старик, ты меня пугаешь! Ты говори со мной, не молчи. Вернись к нам, Старик!..
Этот его голос, дружеское переживание повлияли на принятие решения. К чертям одиночество, отшельничество, самоизоляция!