– Не пойдёт.
– А шо так?
– Игорь, ты хороший. Мне хорошо с тобой, но мы же не сможем жить нормальной семьёй!
– Старый, да?
– Я не хочу, чтобы люди говорили обо мне, обсуждали, косточки обмывали.
– Тебе не с людьми жить, Лисёнок. Люди так устроены, что всегда будут обсуждать других. Они о тебе только при одном условии скажут: «Она такая хорошая», если смогут добавить: «…но такая несчастная». И детей поднять на ноги тебе не люди помогут. Так что тебе выбирать: или всем людям нравиться или одному человеку.
Игорь остановил машину на холме на обочине. Впереди внизу горели огоньки села, а сверху к ним в кабину заглядывало звёздное небо. На Игоря нахлынула волна какого-то тёплого чувства! Было приятно сидеть вот так, под звёздами, ощущать рядом любимую, даже не столько любимую, а такую свою, родную девушку. Захотелось, чтобы она всегда была рядом, она и её сыновья. Захотелось закрыть их от всех бед и неприятностей, или сделать что-то хорошее. Ехать с ней вот так в машине куда-нибудь, в Крым или в Париж, не важно, чтобы пацаны возились на заднем сиденье, а Танька глазела на красоты, чтобы угощать их мороженным и чтобы Сашка уснул замурзанный и Лёшка тоже, а они бы с ней целовались, пока мальчишки спят.
– Ты торопишься, Игорь. – Она отстранила его ладонь и села ровно. – Поехали, поздно уже. И ещё… Я всё-таки не хочу, чтобы люди говорили обо мне. На работе и так уже шепчутся, что ты зачастил на завод, что мне много внимания уделяешь. Давай не будем наши отношения людям показывать. На работе делай вид, что между нами ничего нет. Хорошо?
– Если для тебя это так важно, то хорошо. – Игорь завёл машину и поехал вниз, в село, к Таниному дому. Поехал, чтоб отвезти её домой, а самому ехать к себе, в холостяцкую берлогу, чтобы улечься в холодную постель, уснуть одному, с мыслями о ней и проснуться тоже одному. Тоска-заноза опять завозилась внутри.
Глава 3
26 апреля
Холостяцкая берлога представляла собой три комнаты в конторском домике при винзаводе. Винзавод был не рабочий – «сухой», как говорили виноделы. Но и «сухой» винзавод охранять надо, а потому на нём посменно, сутки через трое, дежурили по два охранника – Игоревы подчинённые. Игорь ещё прошлой осенью занял бывший кабинет директора под спальню, в бывшей лаборатории сделал себе кухню, а из бухгалтерии – мастерскую. Здесь он поставил деревообрабатывающий станок, сколотил верстак и всю зиму вырезал, строгал, клеил детали новой яхты. У стены, словно рёбра кита, стояли шпангоуты, в количестве двенадцати штук. Рядом изгибался бивнем мамонта форштевень. В фильтровальном цехе, между старым, выпуска шестидесятых годов, чугунным фильтром и ёмкостью № 67 объёмом 1050 декалитров, лежал, вытянув свои семь с половиной метров, киль будущей яхты. Можно уже и собирать скелет будущего плавсредства, прилаживая впереди киля форштевень, а по бокам – рёбра-шпангоуты.
Да вот только что-то не собиралось и не строгалось. Игорь не мог заставить себя заниматься строительством яхты. Танька занимала все его мысли и всё его время.
Вот и сегодня, едва проснувшись, ещё не вставая с постели, он, ставшими уже ритуальными движениями, включил ноутбук, вошёл в «Контакты». Написал ей на страничку: «Доброе утро, страна! Как спалось?» И будет каждые две-три минуты, прерывая готовку завтрака и утреннее занятие спортом, подходить и смотреть на монитор, ожидая ответа. И всё время думать о ней, мысленно разговаривая с ней, «рассказывая» как летом будет катать её с мальчишками на новой яхте, как смастерит с ними лук, как приладит к стрелам гусиные перья и будет учить Лёшку стрелять из лука, как…
Мысли прервал телефонный звонок. На экране мобилки высветилось «Сева».
– Привет, старик. Тут мне твоя Жанка звонила.
– Моя?! – Игорь скептически усмехнулся. – Моя бы не стремилась меня уничтожить. Шо она хочет?
– Хочет продать тебе твою икону.
– Во как! Да-а-а-а… Вот это новость! А я согласен. Сколько она хочет?
– Три с половиной тысяч гривен.
– Почти четыреста пятьдесят долларов. – Игорь быстро произвёл в уме нехитрый пересчё. – Дороговато, конечно, но я согласен. Я правильно понимаю, что она со мной на прямую не хочет иметь дело, и что ты будешь у нас посредником?
– Угу. Вечно этот Игорь меня на амбразуру бросает. – Сева на другом конце мобильной связи смачно булькнул то ли чаем, то ли кофе. – С тебя шоколадка и молода девица.
– Я дам вам три шоколадки, сэр, а девицу вам нельзя, сильно уж вы плодовиты. Договаривайся на ближайшую субботу, – Игорь бросил взгляд на настенный календарь, – на 26 апреля. Пусть приносит тебе икону, я на неё посмотрю и только после этого отдам деньги.
На том и порешили. Радостный от того, что икона, похоже, возвращается, Игорь бросился к компьютеру – написать Тане, что они едут в субботу в Одессу. Пусть, пока на работе, прочитает, подумает, а вечером он ей расскажет всё поподробнее. Елозя курсором по экрану, он вместо окошечка «Татьяна А…» нечаянно нажал «Артем Н…». Выскочила его переписка с сыном. Крайняя, как говорят в опасных профессиях, ещё февральская. Где он спрашивал у Артёма за Алёнку, а тот послал его подальше. На экране, в окружении голубых рамочек, прямоугольничков, картинок маленькими, гнусными червячками чернело: «Тебе это знать не надо. И вообще, отстань, философ ёб…ый». Игорь занёс пальцы над клавиатурой, остановился и, в который уже раз за эти два месяца, так ничего и не написав, сглотнув горький комок, переключился на «Татьяну А…»
Икона была та самая – «Покрова Богородицы». Игорь с Таней стояли, прижавшись друг к другу, под арочными сводами Севиного офиса и смотрели на тёмную от старости, большую икону. А на них из двухвековой темноты смотрели лики. Сама Богородица, держащая в руках ленту покрывала, была почему-то изображена не в центре композиции, она вообще не сразу бросалась в глаза. Её небольшая фигура была вверху, стояла на облачке. А в центре, так что они первые бросались в глаза, неизвестный богомаз двести лет назад поместил Андрея Юродивого с Епифанием в окружении группы товарищей. Они были одеты в такие длиннополые одежды, что современный человек, неискушённый в канонах, принял бы их за женщин.
– Я, когда маленький был, часто жил у своей прабабушки. Её Поля звали, это её икона. – Игорь почему-то говорил тихо-тихо, на грани шёпота, как в церкви. – Так вот, когда я смотрел на эту икону, был уверен, что это женщины, и не мог понять, кто же из них Матерь Божья? А когда спросил об этом у бабушки Поли, то через подзатыльник получил объяснения.
– Ну шо, доволен? – зычный голос Севы разорвал благоговейную тишину.
– Доволен, конечно. Вернулась.
– Жанна за деньгами через полтора часа приедет. Сам отдашь или как?
– Или как. Передай ты. Не хочу видеться. Да и Татьяну ей лучше не видеть, наговорит ещё гадостей девчонке. – Игорь отдал ему заранее отсчитанную пачку розовеньких купюр. – И ещё… ты не против, если икона у тебя пока побудет?
– Без проблем. Икона хорошая, намоленная, мне приятно будет, если она здесь поживёт.
– Ну и ладушки. Спасибо тебе. – Игорь пожал другу руку. – А мы поедем…
На Куликовом поле всё было по-прежнему. Палатки всё также желтели старым брезентом, флаги едва шевелились под ветром, у трибуны вяло топтался вечно бодрствующий митинг, а телевизор гремел новостями. Канал «Россия 24», с недавних пор запрещённый победившей украинской демократией, своей музыкальной заставкой, похожей на колокольный перезвон, созывал голодных к свежей и правдивой информации одесситов. Особенно это было заметно вечером, в послерабочее время. То мужичок-трудяга, то офисный пузатик, то женщина, мать семейства, подойдут, постоят молча минут пятнадцать – двадцать, внимательно прослушают очередной блок новостей, и идут себе дальше. В стране победившего Майдана это был островок старого мира, от которого, как из открытой форточки, тянуло свежим ветерком.
У «офицерских» палаток дежурил сегодня Миша Трикопич. Он был в камуфляже, из-под которого на груди голубела треугольником десантная тельняшка, с голубым беретом на затылке и пышными усами. Этими усами, выдающимся далеко вперёд пузом и лицом он был удивительно похож на Рокфора, героя из мультиков про Чипа и Дейла. Особенно когда улыбался. Вот только стойку он делал не на сыр, а на видных женщин.
Коля тоже был на месте и тоже в камуфляже. Выйдя из палатки и направившись было куда-то, он, увидев Игоря с Таней, остановился в ожидании рядом с Мишей. За их спинами, на стене церковной палатки синела надпись «Россия, Украина, Беларусь – вместе мы Святая Русь».
– Привет, Бродяга! – Коля протягивал руку Игорю, но изучающе и с интересом смотрел на Таню.
Девушка под этим взглядом осторожно высвободила свою руку из Игоревой и слегка, почти незаметно для взгляда, отстранилась.
– Привет, привет. Знакомьтесь, это Таня. А это Коля и Миша. – Игорь, исполнив церемониальные обязательства, пощупал ткань Колиного кителя: – Шо, форму выдали?
– Ага. Сегодня привезли. Не так много, но ты свою хоть сейчас можешь получить. Если хочешь.
– Конечно, хочу. И свою хочу, и Тане тоже форма бы была к лицу. – Игорь, шутя и дурачась, обратился к девушке: – Таня, пойдёшь к нам в войско? Тебе форму такую вот красивую дадут.
– А звание какое дадут? – Таня приняла Игореву игру и кокетливо повела плечами.
– Боюсь, что такого маленького размера не найдём. – Коля то ли шутки не понял, то ли хорошо актёрствовал, но озабоченность на лбу он наморщил очень убедительно.
– Ну да, в «Детском мире» военную форму не продают. Ладно, не парься. – Игорь махнул рукой. – Да и не надо ей в эту кутерьму ввязываться, не женское это дело.
Таня, не любившая, когда за неё принимают решения, обиженно фыркнула.
– Вот, правильно! – Миша сверкнул из-под усов железными зубами, обращаясь к Тане: – Папа правильно говорит, слушай его.
На секунду повисла пауза. Таня кисло улыбнулась, Коля почти незаметно ткнул Мишу в рёбра, а Игорь почти весело рассмеялся: