На самом деле Конни никогда и ни с кем не разговаривала так, как разговаривает с Ибрагимом. Что это вообще такое? Может, честность? Конни способна быть очень разной – в зависимости от настроения. Она носит маски для разного рода случаев: когда хочет напугать кого-то, переспать с кем-нибудь или вынудить тюремного надзирателя принести ей еду из Nando’s. Но разве так поступают не все? Причем постоянно? Разве не все открывают другим лишь некоторые стороны самих себя?
Ну и какой же стороной она предстала перед Ибрагимом и почему ей это кажется необычным? Конни поднимается по металлической лестнице на тюремный этаж Хизер Гарбатт. Кто-то кричит в камере дальше по коридору, другой бормочет нечто бессвязное о беженцах. Если вынуть из этого заведения всех, у кого проблемы с психическим здоровьем, то придется его закрывать. Большинство сидельцев здесь, как ни крути, просто сделали еще один шаг в направлении жизни, полной хаоса, – увлекаемые приливами мира, который не желал их и не нуждался в них. Лишь немногие здешние обитатели похожи на Конни. И это так ужасно…
Конни подходит к двери камеры Хизер. Она еще пустует из-за незавершившегося внутреннего расследования смерти Хизер. Человек из административного блока – тот самый, с «вольво» на «Тиндере» – уверил ее, что дверь будет оставлена открытой. Конни заходит в камеру, ставшую холодной и пустой в отсутствие Хизер.
«ТЕПЕРЬ ТОЛЬКО КОННИ ДЖОНСОН МОЖЕТ МНЕ ПОМОЧЬ». Что ж, давай посмотрим, что мы можем сделать для тебя, Хизер. Давай проверим, сможем ли мы найти то, что ты писала.
В камере очень немного мест, где можно что-нибудь спрятать. Конни начинает простукивать стены в надежде обнаружить пустоты. Но все стены кажутся слишком толстыми. Ни малейшего намека.
Конни засовывает руку под U-образный изгиб сливной трубы унитаза Хизер Гарбатт. Ничего.
Конни способна одурачить кого угодно. В этом она очень, очень натренирована, что служило ей хорошую службу в течение многих лет. Когда ушел отец, Конни продолжила улыбаться – просто потому, что кто-то должен был это делать. Когда умерла мама, Конни стала еще больше «пахать», выстраивая бизнес. Никто ничего не узнал о боли Конни.
Каркас кровати собран из трубок дешевого металла.
Полых трубок.
Конечно, Конни понимает, что делает Ибрагим. Он ставит перед ней зеркало. Оно позволяет Конни увидеть саму себя, поговорить с собой. И помогает ей понять, что когда ты обманываешь всех, то на самом деле обманываешь только одного человека, и этот человек – ты сам. Во время беседы Ибрагим сказал: «Наши самые большие достоинства – одновременно наши самые большие слабости». Услышав, Конни сразу закатила глаза, но по какой-то неведомой причине эта мысль теперь не выходит у нее из головы.
Конни кладет на бок двухъярусную кровать и вытаскивает резиновую пробку у одной из металлических ножек. Ничего, только пустое пространство. Продолжим искать.
Что, если она не такая уж и злодейка? Вдруг это ложь, которую она внушала себе долгие годы? Нет, это было бы слишком тяжело принять. Она может просто перестать встречаться с Ибрагимом, но чувствует, что он уже распахнул дверь, которую невозможно будет закрыть обратно.
Она вытаскивает пробку из второй ножки кровати. Ничего.
Множество людей сталкивалось с гораздо худшим, чем Конни Джонсон, – она отлично это понимает. То, как она зарабатывает на жизнь, достойно презрения: за счет чего она получает деньги, как обращается с людьми, как абстрагируется от той боли, которую причиняет другим. Однако ей это всегда казалось неизбежным – будто она изначально родилась такой, какой была, и будто к ней применимы совсем другие правила.
Она вытаскивает третью пробку. По-прежнему ничего.
А что, если все это ложь? Действительно ли она столкнется лицом к лицу со всем, что сделала?
Конни вытаскивает пробку из последней ножки.
В целом нет, она не хочет это выяснять – наверное, лучше будет продолжить лгать самой себе, остаться той же Конни Джонсон, которую придумала маленькая девочка в тот момент, когда много лет назад ее бросил отец. Она скажет Ибрагиму, что не желает больше никаких психиатрических сеансов. Спасибо большое, но нет.
Конни сует палец в полую ножку кровати и тут же нащупывает бумагу. Туго свернутую. Листов несколько – наверное, пять-шесть, и они перетянуты резинкой. Конни вытаскивает их из ножки, снимает резинку и разглаживает страницы, насколько это возможно. Все они исписаны аккуратным почерком. Синими чернилами. Она читает первую строчку:
Сквозь решетку я слышу пение птиц.
В пустой камере с толстыми стенами Конни наверняка нашла нечто такое, что заинтересует Ибрагима. Он поставил перед ней задачу, и она ее выполнила. Конни быстро просматривает написанное Хизер Гарбатт, но, судя по всему, это всего лишь стихотворение. Она надеялась на что-нибудь приятное: прямое признание или имя сообщника – то есть на нечто такое, что помогло бы раскрыть убийство Бетани Уэйтс, но пока такой удачи не представилось. Однако Конни знает, что эти бумаги могут представлять ценность, она чувствует это нутром.
И даже если она не сможет разобраться самостоятельно, то знает того, кто сможет. Наверное, следует провести еще один сеанс с Ибрагимом, показать ему стихотворение. Надо же понять, что тут происходит.
Глава 38. Джойс
С чего бы начать?
Прямо сейчас на моем диване сидит человек по имени Виктор Ильич и смотрит передачу о поездах. Он бывший агент КГБ, украинец.
Я ему сказала, что хочу немного пописать в свой дневник, на что он рассмеялся и ответил, что сегодня мне точно будет о чем писать. Я угостила его бокалом хереса и кусочком торта с вишней и темным шоколадом. Я увидела его в «Инстаграме» и купила, потому что на нем повсюду написано имя «Рон». Но, как оказалось, первый кусочек достался Виктору, и это говорит о том, насколько наши планы могут меняться. Впрочем, остальное прямо в упаковке – для Рона.
Так, погодите секундочку…
Вот я уже вернулась. Просто я сходила в гостиную и спросила у Виктора, как ему торт, и Виктор ответил, что торт очень вкусный. Я знаю, он сказал бы это в любом случае, но весь кусочек был съеден, так что давайте предположим, что он не солгал. Обычно мне не нравится темный шоколад, но тут он в самом деле к месту. А еще в нем есть вишневая водка, так что наверняка неплохо. В программе, что смотрит Виктор, рассказывают о поезде, который ходит через Скалистые горы в Канаде. Виды просто обалденные! Виктор сказал: там только что заметили медведя.
Сегодня я с Элизабет ездила в Лондон. Она сказала, что мы навестим ее старого друга и что она собирается его убить. Я не совсем в это поверила, но пару дней назад Элизабет вместе со Стефаном кто-то запихнул в фургон и куда-то насильно свозил, так что, конечно, что-то должно было случиться. Как я уже сказала, я не знала, что и думать, хоть и доверяю Элизабет. Кроме того, в поезде была тележка со снедью вместо нормального вагона-буфета.
Как только мы приехали в Лондон, тут же отправились по адресу, где живет Виктор. Представьте, в его доме есть бассейн, но я расскажу об этом как-нибудь в другой раз, поскольку сейчас лучше продолжить о том, что же там произошло.
Погодите еще минутку…
Я опять вернулась. Виктор только что побывал в туалете и не смог справиться со смывом. Там есть одна хитрость, о которой я ему рассказала. Сначала надо аккуратно-аккуратно слабо, а потом резко надавить. Еще я сказала, что можно ставить программу в телевизоре на паузу, если надо сходить в туалет, но он уже знал. Лично я ставлю телевизор на паузу, когда смотрю «Обратный отсчет»[71] – просто чтобы не сильно волноваться. Правда, когда я смотрю его с Ибрагимом, он этого не разрешает и говорит, что так я только обманываю саму себя.
Виктор живет на верхнем этаже дорогого многоквартирного дома, в пентхаусе, и производит впечатление маленького забавного существа. Эдакая жизнерадостная черепашка. Он очень обрадовался, когда увидел Элизабет, и даже меня два раза поцеловал, так что я подумала, что Элизабет ни за что не станет его убивать, и просто ждала, когда она объяснит мне, в чем дело. Виктор предложил джин с тоником, а потом Элизабет вытащила пистолет. Я сказала все, что об этом думаю, но она не собиралась отступать, и Виктор, казалось, принял это со смирением.
Честно говоря, я напугалась и разозлилась на Элизабет.
Я даже сказала, что никогда ее не прощу, о чем она потом напомнила по дороге домой.
– Ты всегда должна доверять мне, – такое у нее было мнение, но, как выяснилось, мой гнев оказался полезным.
Они оба зашли в ванную, Виктор что-то крикнул, раздался выстрел, и я услышала, как Виктор упал на пол.
Я задрожала, честно вам признаюсь. А если еще честнее, я заплакала. Что опять-таки оказалось полезным.
Элизабет бросилась обратно в комнату и стала распоряжаться. Она закричала что-то вроде: «Нет времени для слез, Джойс. Я должна была это сделать. И Виктор все понял. Но теперь мне нужна твоя помощь». Она сказала, что сама займется уборкой в ванной (хотя бы спасибо ей и на том), но ей нужно, чтобы я сделала пару срочных звонков. Я должна была позвонить Богдану с ее телефона и сказать: «Элизабет нужно такси», а потом вытащить сим-карту из телефона и разрезать ее на кусочки, после чего вытереть телефон начисто и кинуть в мусоропровод на кухне. Не должно было остаться ни малейших физических или электронных доказательств того, что мы хоть раз были в этой квартире. Я хотела спросить о консьержке, но не решилась, потому что боялась ответа.
Она снова скрылась, а я звоню Богдану. Он говорит: «Привет». И я говорю, что Элизабет нужно такси, а он спрашивает, не плачу ли я. Отвечаю, что нет. Потом он говорит: «Хорошо, плакать не надо» – и что он подъедет к нам через час. Еще я спросила, как у него дела, но он уже повесил трубку.
Потом я вынула сим-карту, что было сложно, поскольку меня всю трясло, разрезала ее на кусочки, затем отнесла телефон на кухню и бросила в мусоропровод. Я услышала, как Элизабет крикнула: «Ты все сделала, Джойс?» – и я очень тихо ответила, что да, мол, сделала. В этот самый момент Элизабет с Виктором вернулись в гостиную как ни в чем не бывало.