Действительно ли ему так нужны многомиллиардные сделки, если есть Джойс, Элизабет, Алан и целая банда, частью которой он мог бы стать? Может, они раскроют это убийство? Может, он сможет погулять с Аланом в лесу? К тому же Рон упоминал снукер. Виктору больше не с кем играть в снукер. Раньше он играл со старым казахом, державшим ювелирную лавку в Сиденхэме[78], но он умер… Да ладно – неужели три года назад?!
Виктор снова поднимает взгляд на лица над ним. Может, ему в конце концов повезло?
– Господи, Виктор, – восклицает Элизабет, – перестань улыбаться и немедленно закрой глаза! Ты мертв!
«О да, я был мертв, конечно, я был мертв».
Виктор закрывает глаза и с некоторым трудом заставляет себя перестать улыбаться.
Глава 43
Все греются чашками чая, одеялами и сплетнями. Но Ибрагиму нужно поработать.
Перед ним лежит стихотворение Хизер Гарбатт. На этих страницах сокрыт секрет, в этом нет никаких сомнений. Тайное послание, искусно замаскированное. Кого боялась Хизер Гарбатт? Кто собирался ее убить?
Ибрагим уверен, что расшифровка стихотворения Хизер Гарбатт и раскрытие его тайны займет какое-то время. Он хотел все это с кем-нибудь обсудить, но Элизабет, Джойс и Рон не заглотнули наживку. В стихотворении они видят не более чем отвлекающий маневр.
Он даже попробовал привлечь Виктора, после того как его выкопали обратно. В КГБ невозможно дослужиться до высоких званий, не разбираясь в криптографии. Но Виктор взял листы испачканными грязью пальцами, посмотрел и вернул со словами: «Нет тут никакого сообщения. Простое стихотворение».
Как это часто бывало и раньше, голос Ибрагима – теперь одинокий глас в пустыне. Ну что ж, да будет так, это его крест, и ему придется его нести. Нет пророка в своем отечестве. Когда он раскроет секретный смысл сообщения Хизер, извинений будет вполне достаточно. Он даже великодушно кивнет и, возможно, слегка склонит голову набок, когда в его сторону посыплются аплодисменты. Он представляет, как его горячо поздравляет Элизабет: «Я была совершенно неправа, совершенно неправа!». Джойс протягивает ему тарелку с печеньем, в то время как Алан застыл в тихом, гордом почтении. И даже Виктору придется признать, что Ибрагим превзошел его.
На мгновение он отдается мечтам, после чего его осеняет мысль. Теперь Ибрагим точно знает, с кем надо поговорить. С тем, кто никогда не осудит его и кто всегда полон идей. С тем, кто ему поможет.
Он смотрит на наручные часы. Сейчас половина пятого, а значит, внук Рона, Кендрик, уже скоро вернется из школы, но пока еще не сядет пить чай. Золотой час для любого восьмилетнего мальчика.
Ибрагим связывается в Кендриком по видеозвонку, вспоминая счастливое время, когда они вместе просматривали многочасовые записи камер видеонаблюдения в поисках похитителя алмазов и убийцы.
– Дядя Ибрагим! – восклицает Кендрик, подпрыгивая на стуле.
– Как здоровье? – спрашивает Ибрагим.
– Отлично! – отвечает Кендрик.
Ибрагим обрисовывает в общих чертах стоящую перед ним задачу. Рассказывает, что за несколько лет до рождения Кендрика произошло убийство («Только не еще одно, дядя Ибрагим»), а совсем недавно одну женщину убили в тюрьме («Мама Милли Паркер сидит в тюрьме, потому что прогуливала школу»). Эта женщина – Хизер Гарбатт, не мама Милли Паркер – оставила стихотворение, которое, по мнению Ибрагима, зашифровано (Кендрик тихо и восхищенно присвистывает), и если бы им с Кендриком удалось расшифровать код, то они могли бы узнать, кто именно ее убил, а еще где находится большая сумма денег, украденная в результате мошенничества с НДС (Ибрагим вкратце объясняет Кендрику, что такое НДС, вынужденно начав с основных принципов универсального налогообложения). И вот они уже усердно трудятся: Ибрагим с сигарой и бренди, Кендрик с апельсиновым соком («В нем меньше сахара, но этого даже не замечаешь, когда пьешь»).
Ибрагим читает:
Мое сердце мечтает кружить, как орлы,
И услышанным быть, как в роще дрозды,
Но расколото было оно колесом,
И орлу не взлететь, когда стены кругом.
– Видишь теперь, почему это интересно, Кендрик? Стихотворение ужасное, в смысле техники, но интересное. Она говорит, что ее сердце хочет кружить, как орел, – Ибрагим отправил Кендрику фотографию текста, а сам читает оригинал. – Но через две строчки это сердце «расколото колесом».
– Бывают беркуты, белоголовые орланы и черные орлы, – говорит Кендрик. – Они едят мышей. Ты знаешь какие-нибудь другие виды орлов? Я – что-то нет.
– Ястребы-тетеревятники – еще одна разновидность ястребиных, – вспоминает Ибрагим, и Кендрик записывает.
– Теперь я знаю четыре вида ястребов, – отвечает Кендрик.
– Если сердце раскалывается колесом… – говорит Ибрагим, – я просто размышляю вслух, Кендрик. Как думаешь, можно ли считать, что Хизер Гарбатт хотела, чтобы мы взяли анаграмму слова «сердце» и объединили ее с другим словом, обозначающим «колесо»?
– Может быть, – отвечает Кендрик. – Она вполне могла написать что-нибудь такое.
– Или же, – предполагает Ибрагим, – если тут «расколото», то, очевидно, надвое. А вдруг она хотела, чтобы мы поместили слово «колесо» между двумя частями «сердца».
– Возможно, – кивает Кендрик. – У нее плохой почерк, да? Я пишу аккуратно, но только если сосредоточусь.
– Нам нужно найти другое слово для обозначения «колеса», – говорит Ибрагим. – В качестве существительных мы имеем «диск», «обруч» и с некоторой натяжкой «окружность». Если же взять глагол…
– Глагол – это часть речи, обозначающая действие, – перебивает Кендрик.
– Именно так, – соглашается Ибрагим. – Это дает нам «вращаться», «вертеться» и, опять же, «кружить» – таковы шутки английского языка.
– Сколько будет сто умножить на сто и умножить на сто? – спрашивает Кендрик.
– Миллион, – отвечает Ибрагим, затягиваясь сигарой. – Допустим, анаграмма «сердца» – это, например, «цедсер». Теперь добавим слово, обозначающее что-нибудь круглое, как «колесо». Интересно, подойдет ли «хулахуп»? Раскладываем «цедс сер» вокруг «хулахуп» и получаем сочетание «цедс хулахупер». Это еще не имя, Кендрик. Сразу отбросим «хулу» как порочащее слово и заменим «ц» на «к», как если бы это была латынь…
– Гладиаторы говорили на латыни, – говорит Кендрик, – и Юлий Цезарь.
– Короче говоря, ставим «К» в начало ответа, получаем Кедс Хупер. «Кедс» похоже на «Кет». Я хочу, чтобы ты поискал для меня в интернете имя «Кэт Хупер» и выбрал оттуда тех, кто из Кента или Сассекса или каким-то образом связан с организованной преступностью.
Кендрик на мгновение отвлекается.
– Их около тысячи.
– Хм, давай двух верхних, – говорит Ибрагим.
– Хорошо, – соглашается Кендрик. – Одна живет в Австралии, другая мертва.
– Хм, – продолжает Ибрагим. – Та, которая мертвая, умерла недавно? Ее убили?
Кендрик прокручивает интернет-страницу вниз.
– Она умерла в 1871 году. В Абердине. А где находится Абердин?
– В Шотландии, – отвечает Ибрагим.
– Может, это и есть ключ к разгадке?
Ибрагим продолжает читать, с ужасом осознавая, что, возможно, это и вправду простое стихотворение. Но потом он замечает еще одну зацепку.
– А она писала что-нибудь еще? – спрашивает Кендрик. – По-моему, задачка сложнее, чем кажется.
– Она написала записку перед смертью, – отвечает Ибрагим, вертя новую подсказку в голове и так и сяк, чтобы проверить ее на прочность.
– Записку?
– Да, записку, – отвечает Ибрагим, – в которой предсказала свою смерть. Но я не думаю, что твой дедушка хотел бы, чтобы я тебе ее показывал.
– Ну пожалуйста, – просит Кендрик. – Я не скажу деду.
– Что ж, не думаю, что это причинит какой-то вред, – говорит Ибрагим.
Главное – это отвлечет Кендрика на несколько минут, пока он взламывает код. Ибрагим находит в почте электронное письмо Криса и отправляет Кендрику отсканированную записку Хизер Гарбатт. Затем возвращается к обдумываемому вопросу и вновь начинает читать вслух отрывок из стихотворения.
Помню, в детстве к ручью мы ходили играть,
И секретики прятать, и клятвы давать.
Солнце там без конца, а дожди – никогда.
Тот ручей, где играли, я помню всегда.
«Прятать секретики». Что ж, это стоит исследовать. Повторение ручья два раза, конечно, наводит мысль на слово «ручьи», что по-английски будет «брукс». А «солнце там без конца» может ли означать «солнце» без последних букв? Итак, «сол». Возможно, они искали кого-то по имени Сол Брукс?
– Кендрик, погугли Сола Бру…
– Ты решил надо мной подшутить, дядя Ибрагим? – спрашивает Кендрик.
– Подшутить? – переспрашивает Ибрагим.
Сол Брукс. Сол Брукс. Возможно, так зовут одного из бухгалтеров – коллег Хизер? Или это псевдоним?
Кендрик отрывает взгляд от записки.
– Тут же почерк совсем другой, разве нет? Записка и стихотворение непохожи. Стихотворение такое неряшливое, а записка очень аккуратная. Мне кажется, записку и стихотворение писали разные люди.
Ибрагим переводит взгляд с записки на стихотворение и обратно. М-да, однако то, что почерк разный, – совершенно очевидно. Ибрагим был единственным, кто видел и записку, и стихотворение. Но Ибрагим искал то, чего в них не было, вместо того чтобы обратить внимание на то, что буквально бросалось в глаза.
Не было никакого секретного послания – только грустное стихотворение, написанное одинокой женщиной, которая потеряла надежду. А еще записка, предвосхитившая смерть и обращенная к Конни Джонсон.
Написанная чьей-то совершенно другой рукой.
– Рад, что ты это понял, Кендрик, – говорит Ибрагим. – Так и знал, что у тебя получится.
– А я сразу догадался, что это проверка, – отвечает довольный Кендрик. – Так что ты хотел, чтобы я погуглил?