— За что ты меня?
— Подумаешь, — сказал Кривой, — подумаешь, богач, всем раздал, себе не оставил. Поровну надо было разделить.
Они стояли друг против друга — здоровый, руки, как ветки дуба, Вахо и щуплый, худой Ладо — и мерили один другого взглядами. Они не впервые сшибались, хотя до драки дело не доходило.
Ладо разжал кулаки.
— Да, делить надо на всех поровну. Я не нарочно, я просто забыл.
Варлам крикнул:
— За что Кривой его ударил? Ладо, дай ему в ответ, а то сами набьем ему морду! Возьми пояс!
— Правильно! Хлестни его, Ладо! — зашумели все.
Ладо покрутил ремень, отбросил его и протянул Вахо руку.
— Ты сказал правду, не будем ссориться.
Играть в лахты никому уже не хотелось, и мальчишки стали расходиться. Они надеялись на драку, а драка не получилась.
Когда все разошлись, Варлам спросил у Ладо:
— Почему ты не ответил ему?
— Так он же прав. Он обиделся, подумал, что я дал ребятам подачку.
— Ничего он не подумал, — сказал Варлам, — он просто хочет верховодить, поэтому все крутится с нами, а не со своими ровесниками, он к тебе прицепился, думал, мы на его сторону станем.
— Не надо на него злиться, — сказал Ладо, — ты же знаешь, у него отец в тюрьме.
К землянке подбежал, пригибаясь то влево, то вправо — такая у него была походка, псаломщик и сказал, что приехал из Гори благочинный и требует Захария молебен отслужить.
Ребята пошли за отцом Ладо, а псаломщик поспешил к церкви.
Захарий мотыжил кукурузу, голова его была повязана платком, по лицу струился пот. Ряса висела на кусте шиповника.
Ладо сказал отцу о приезде благочинного. Захарий посмотрел на солнце, плюнул и сказал:
— Ступайте, дети, скажите, приду сейчас.
У церкви в тени карагачей стоял экипаж, чуть поодаль сидел на стуле благочинный — румяный старик с большим золотым крестом на груди. Варлам дернул Ладо за рубаху.
— Это тот самый? Он кивнул.
Вся деревня знала, как прошлым летом Захарий поехал к благочинному в Гори и потребовал, чтобы тот, наконец, выплатил ему жалованье за год. Благочинный стал отнекиваться. Тогда Захарий вышел на улицу, снял узду с мерина, вернулся в дом, схватил благочинного за бороду и отхлестал его уздой. Шум получился на всю губернию, но Захария не тронули, потому что благочинный не смог объяснить, почему он не платил сельскому священнику жалованье и куда он девал его деньги.
— Где же отец Захарий? — громко и сердито спросил благочинный. — Пойдите за ним снова.
Псаломщик на этот раз побежал за священником сам, а мальчишки кричали ему:
— И сюда, и туда, и сюда, и туда!
В церкви стали собираться местные князья и дворяне. Двое или трое подошли под благословение к благочинному и заговорили с ним.
Потом появилась слепая старушка Даре. Она живет одна. Отец и мать ее умерли от холеры, а братьев или сестер у нее не было. Мать иногда посылает Варлама отнести Даре миску лобио, кукурузную или ячменную лепешку. Другие тоже подают ей. Мать говорила, что Даре была в молодости красивой девушкой, парня ее стражники убили, и она с горя помешалась, а потом ослепла. Волосы у нее распущены по спине и свисают на грудь, она всегда что-то приговаривает. Захарий и она заклятые враги, потому что Даре вечно лезет в церковь во время богослужения, становится на колени где попало, то спиной к алтарю, то боком и пытается войти в алтарь. Захарий ее гонит из церкви, а она громко плачет.
Кривой Вахо побежал ей навстречу, за ним другие мальчишки, и они стали кричать хором:
Дура Даре,
Поплачь даром!..
Она заплакала.
Ладо вдруг сорвался с места и побежал. Он остановился возле Даре и сказал ей:
— Иди, тебя никто не обидит.
Она наклонила голову и забормотала:
— Горе мне, горе… Почему ты ушел? Ведь я люблю тебя. И ты меня любишь. Вернись, я жду, когда ты вернешься…
Она пошла дальше, а Ладо схватил Кривого Вахо за ворот.
— Чтоб ты не дразнил больше Даре, понял? Среди мальчишек было трое или четверо дружков Кривого Вахо. Они запели песню, которой подбадривают борцов:
А что нужно для борьбы?
А что нужно для борьбы?..
— Драться хочешь? — спросил, выпячивая грудь и посматривая на своих дружков, Кривой Вахо.
— Если не перестанешь дразнить Даре, давай, — ответил Ладо.
— Твое какое дело, — заявил Кривой, — захочу и буду дразнить.
— Я тебе не позволю, — сказал Ладо. — Начинай. Ударь меня.
Кривой замахал руками перед лицом Ладо, но тот даже не моргнул, только отвел правое плечо назад.
Вахо перестал размахивать руками и отошел.
— Не хочет, видите, — сказал он, — зачем же… Одни засмеялись, другие засвистели, дружки стали стыдить Вахо.
— Ребята, — сказал им Ладо, — вас тоже касается, будете дразнить слепую, выходите — хоть по одному, хоть вместе.
Один из дружков Кривого сплюнул сквозь зубы и нехотя сказал:
— Нужна нам слепая Даре!
Ладо улыбнулся. Улыбка у него была, как у девочки, которая всем нравится, но сама об этом не догадывается.
Он положил руку Варламу на плечо, и они, не сговариваясь, свернули и пошли домой к Ладо. Потом Варлам пожалел, что не остался на молебен. Захарий торопился скорее вернуться в поле и закончил службу, не провозгласив многие лета царской семье. Благочинный рассердился. Захарий, не снизив голос, рявкнул на всю церковь: — Этим собачьим душам и того, что сказал, достаточно!
— Пойдем вечером к дедушке Зурабу? — спросил Ладо.
Дедушка Зураб слепой, как и Даре, только глаз у него совсем нет. Он был солдатом, и когда войска разорили какой-то аул и уходили, аварцы взяли дедушку Зураба в плен, выкололи ему глаза, сказав: — Это чтобы ты больше не увидел дороги к нам.
Дедушка лучше всех в селе рассказывает сказки. Он всегда садится у очага, протянув к огню сухие руки, лицо у него морщинистое, отблески огня падают на опущенные веки, и кажется, что он зрячий. Ребята сидят вокруг него, и взрослые тоже часто к ним подсаживаются. Сказки у дедушки хорошие, добрые люди всегда побеждают и великанов-дэвов, и злых каджей — сказочных чудовищ.
Друзья не успели дойти до землянки Кецховели, как вся деревня начала кричать и плакать. Послышался топот, и из-за деревьев выехали казаки на лошадях. Казаки все были бородатые, в папахах. Впереди ехали два офицера — старый и молодой. Ладо и Варлам юркнули в кусты, но у соседней землянки тоже увидели казаков. — Горе нам, горе! — кричали женщины. — Экзекуция! — Ребята бегали от землянки к землянке, и всюду казаки ругались, гоготали, вытаскивали и укладывали в арбы одеяла и ржавые котлы. У землянки Варлама казаков уже не было, только конский навоз лежал на земле, и от него шел пар. Отец ругался и кричал, что он так этого не оставит, поедет в Гори к уездному начальнику, а мать причитала:
— Последнее отняли! Не пущу тебя, в тюрьму посадят, сына пожалей!
Все же отец решил, что поедет в Гори. Мать заявила, что не пустит его одного.
Она поцеловала сына и пошла вместе с мужем к горийской дороге.
Варлам припер дверь землянки крючком. Крики и плач вокруг все продолжались.
— За что они? — спросил Варлам у Ладо.
— Нико говорил, что в Каралети тоже была экзекуция, налог не платили, второй год неурожай.
— Послушай, это не у дедушки Зураба кричат?
— В той стороне.
У лачуги Зураба собралась толпа, женщины причитали, царапали себе лицо, мужчины молчали, опустив головы. Вокруг стояли казаки. А перед лачугой на колоде, на которой рубили валежник для печи, лежал дедушка Зураб. Два казака держали старика за ноги и за руки, а еще двое, постарше, били его по голой спине нагайками. От ударов на коже вспухали черные полосы, и на колоду стекала кровь.
Ладо бросился к старику и закричал:
— Не надо! Не надо!
Голос у него сорвался, он захрипел. Кто-то схватил его и потащил в сторону…
Ребята пришли в себя в землянке Кецховели. Они лежали на тахте, укрытые одним одеялом, а по комнате ходила дочка соседей Маро Коринтели. Она часто помогала больной матери Ладо кормить детей, стирала белье. Маро была лет на восемь старше Ладо.
Ладо повернулся и жарко задышал. Глаза у него были открыты, но он словно не видел ничего.
— Кто тут? — спросил он. Маро сразу подошла.
— Что, мой мальчик?
— Я ничего не вижу, все черное…
— У тебя жар, это пройдет. Хочешь пить?
- Да.
Маро принесла воды в кружке и напоила его. Вошел брат Ладо, Нико.
— А где остальные? Мама не вернулась?
— Нет еще. Вано и Сандро спят за перегородкой, — ответила Маро, — а дядя Захарий ушел в церковь.
— Нико, дедушка Зураб умер? — спросил Ладо.
— Да, сказочника нашего больше нет.
— Мучился? — спросила Маро.
— Бредил, кричал: «Собаки, грабители, не трогайте народ!» Потом сказал: «Я все вижу», — и вскоре скончался. Хватит разговаривать, спите, я пойду провожу Маро.
Они вышли.
— Ты спишь? — спросил Ладо.
— Нет.
— Знаешь, наш дед тоже убил человека. Он тогда в деревне Кецхови жил, ее все Кечхоби называют, по-турецки. Князь Авалишвили продал все Боржомское ущелье вместе с деревушкой Кечхоби брату русского царя. Дед рассердился, ворвался со своими крестьянами к князю и убил его кинжалом. Ты спишь?
— Нет еще. Убил кинжалом… Дальше?
— Деда сослали в Сибирь, и там он сгинул.
— А как вы сюда попали? — спросил Варлам.
— Папа с сестрой жили у бабушки. Тетю Кеке, папину сестру, когда ей было двенадцать лет, бабушка выдала замуж, а папа стал пастухом. Он хорошо пел, и его взяли в псаломщики, потом он стал священником, и мы жили в горах, за Джавой, в селе Тли. Там я родился…
Послышались шаги и голоса.
— Папа и Нико идут, — сказал Ладо.
— Я думал, что старость и скитания даровали ему мудрость, — говорил Захарий. — Слепой, как он пошел против казаков? Сказано: не подними руку на сильных мира сего… Шил бы себе да рассказывал сказки. Не осталось больше в Тквиави сказочников.