— В общем, рай, — сказал ее Демон.
— Я слишком человек, — не стала оспаривать его определенье она.
— Нет, — отрубил он. — Вы — Киевица! Избранная Городом. И я не могу не уважать его выбор. Простите, что я медлил, простите, что дал чувствам право пренебречь его Истиной. Вы сказали, Весы покачнулись, и сильно…
— Они практически встали дыбом, — живописала студентка.
— Так я и думал, — сказал Демон угрюмо. — Не знаю зачем, Городу нужны Вы. Если Вас не будет, Равновесие нарушится.
— Да при чем здесь я? — Маша и впрямь не понимала, с чего Демон уделяет такое внимание ее рыжей персоне? — Киеву угрожает опасность! И я пытаюсь понять, чего он ждет от меня.
— Когда покачнулись Весы? — спросил темноглазый.
— Когда Акнир пришла к нам и объявила войну. Той же ночью на небе загорелся красный огонь. И мы спасли женщину, странную, она пыталась повеситься. Она рассказала про Лиру. Но самое странное то, что как только мы спасли ее — Весы уравновесились. Немного, но все же…
— Очень любопытно, — в неподдельном возбуждении подался к ней он. — Как только вы спасли ее?
— Не совсем, — исправилась Маша. — Как только я пошла в Прошлое и убедилась: Лира — не выдумка.
— Конечно же, Лира — не выдумка. Это я мог сказать вам сразу. Вы зря потратили время.
— Оно все равно останавливается, — глуповато оправдалась разведчица. — Я поняла, что иду правильно, и пошла дальше. И в 1906 встретила вас. Вместе с Михал Афанасьевичем…
— Это произошло всего минут тридцать назад?
— А вы разве не знали? — смутилась Маша.
— Откуда мне знать?! — Демон был раздражен. — Об изменениях знает лишь та, кому позволено менять Прошлое, — лишь Киевица. Прочие знают лишь то, что есть, и думают, будто так было всегда. Теперь, — безрадостно растянул губы он, — вы понимаете меня? Вы — слепая, — наделены безграничною силой. В сравнении с вами я — щепка, попавшая в водоворот.
— Выходит, — не смогла сдержаться «наделенная силой», — сейчас на Крещатике стоит здание старокиевской почты?!
— Стоит. Вижу, вы развлекались вовсю. — Он ухмыльнулся. Он больше не злился на Машу. — Хорошо, что вы пробуете силу… Старокиевская почта, — любезно известил ее он, — единственное здание в центре Крещатика, пережившее вторую мировую войну. Должен заметить, в окружении сталинских высоток оно смотрится преглупо. Но киевляне гордятся своей почтой — первым домом Крещатика.
— И все думают, что он стоял там всегда? — Маша испытала детский восторг.
— Я ж сказал. Что-нибудь еще, Мария Владимировна? Владимирский собор, ваш любимец, не был, случайно, взорван в 1941? На площади Независимости не была возведена безобразная башня? Насколько мне известно, это был только проект. Но откуда ж мне знать.
— Нет-нет, — засмущалась она. — Просто почта сама заговорила со мной…
— Вы слышите дома? — вскинулся Демон. — А вы не слышали иных голосов? Вы не слышали… Города? — спросил он с почтением.
— Нет.
Он замолчал.
Кто знает о чем?
Киевица, в сравненьи с которой Дух Города был «щепкой, попавшей в водоворот», не могла пройти в темноту его глаз, черных непроглядной тьмой траура оникса.
— Что ж… — Его голос вновь стал бесцветным. — Вы правы в одном — раз Весы выпрямились, вы на верном пути. Город указывает вам путь. И Лира — первый дорожный знак. Даже странно, что Отец подсунул вам Аннушку. Чтоб завлечь вас, больше подошел бы Булгаков.
— Но он там был.
— Вот вам и второй знак.
— Я не очень понимаю про знаки.
Демон облокотился на спинку стула, сложил руки на груди — «закрылся» опять.
— Исходя из того, что я знаю, уважаемая Мария Владимировна, Город относится к вам, лично к вам, с удивительной снисходительностью и нежнейшей любовью. Он нянчится с вами, точно с малым дитем, и трясет над вашею люлькой тряпичными куклами. Отец спокойно принимает тот факт, что вы ничего не знаете, не видите и не понимаете, и пытается общаться с вами на понятном вам языке. Агу-агу, Маша, Ахматова, Булгаков… Ведь если на тротуар ляжет бумага, на которой вы приметите надпись «Булгаков М. А», вы непременно поднимете ее!
— Подниму, — созналась Маша (тоном «И что из того?»). — Расскажи мне лучше про Лиру.
— Как прикажете, моя Ясная Пани, — молвил он. — Талисман был найден в Царском саду и приведен в действие с помощью крови…
— Анна уколола палец, — засвидетельствовала разведчица Прошлого.
— Я почувствовал: Лира нашла хозяина. И счел нужным познакомиться с ним.
— Но что это за талисман? — потребовала информации очевидица всего перечисленного. — И какое Лира имеет отношение к Киеву? — приобщила она подковыристый Дашин вопрос.
— В Киев ее привезла Киевица Марина.
— Та самая? Великая Марина? — подпрыгнули Машины брови.
— Марина, — опустил Демон оспариваемый иными вопрос о степени величия той. — Она считала, что древний род киевских ведьм, к коим, смею надеяться, хоть каплею крови относитесь и вы, происходит от амазонок, обитавших на территории Крыма.
— Амазонок?! — ошалела студентка-историчка. — Но ведь они полулегенда…
— Ведьм слепые и подавно считают сказкой, — парировал он. — На то они и слепые.
Глава девятая,в которой Демон излагает теорию жертвы
«Зачем же автор „погнал“ свою героиню, живущую в одном из арбатских переулков, Бог весть или черт знает куда, — далеко-далеко на юго-запад (направление легко установить по положению в это время на небе луны), вместо того, чтобы отправить ее прямиком на север, туда, где на Большой Садовой, всего в минуте лета от Арбата, ее ждал на полночном балу Воланд со свитой?
…прежде чем попасть на Воландову „черную мессу“ (антимессу), Маргарита проходит обряд „раскрещивания“, „антикрещения“, „черных крестин“, и совершается этот обряд на берегу реки, около того места, где проходило, по-видимому, великое киевское крещенье».
— Ведьмы от амазонок. Забавно…
Маша припомнила реферат — она писала об амазонках на первом курсе.
— Забавно, Даша тоже считает так. Она говорила: и ведьмы, и амазонки — женщины-воины. И те и другие — сильнее мужчин, свободны и ездят верхом. Они на коне, а мы на метле.
— Что позволяет надеяться, что и это жалкое существо, безмозглое и раздутое, все же имеет шанс отыскать в своем слепом роду благородство, — нехотя и весьма сомнительным образом подсластил свою речь Машин Демон. — Ваша подруга точно изложила теорию Марины. Мне же остается добавить: женщине Лира позволяет быть сильнее мужчин. Мужчине дарит способность видеть женщину. В высшем ее понимании.
«Амазонки… Ведьмы… Высшие женщины».
«Ахматова называла себя „истинной херсоносийкой“, „приморской девчонкой“». Говорила о свободе моря.
Летом ее семья часто жила в Севастополе, под Херсонесом.
…где позже археологами была найдена группа украшений первых веков нашей эры, «предположительно принадлежавших амазонкам».
— Так Ахматова все-таки ведьма? В смысле — из рода ведьм-амазонок? — заспотыкалась Ковалева, желая поскорее поймать разгадку. — Иначе б Лира не выбрала ее! — Она осеклась. Нахмурилась.
Нет…
Плюхнула на стол ридикюль, сопровождавший ее в метаньях по Прошлому.
От террасы Владимирской горки до дома 13-Б на Андреевском спуске было подать рукой. И разведчица прибежала сюда прямиком по тропинке, обвивающей две святых горы, — прямо в платье начала XX века. Благо, век XXI был более чем терпим к людям, одетым черт знает во что, — на Машу даже не особенно обращали внимание.
Порывшись в недрах сумки-мешочка, разведчица нашла там старый значок «Киев. Фестиваль поэзии-85», прихваченный вместе с журналом «Ренессанс», конспектом Кылыны, цитрамоном, анальгином, иголкой и ниткой, шпаргалками, исписанными заклятиями на разные случаи жизни, и прочим, и прочим.
Лира-значок была семиструнной.
Маша всмотрелась в нее, напрягая память:
— …и Лира Ахматовой была семиструнной. Точно. Не четырехструнной, — сказала она. — Там было семь перепонок. Тогда я опять ничего не понимаю! Четыре струны — четыре стихии. Четыре слуги ведьм. А семиструнная лира символизирует числовую гармонию.
— Гармонию, лежащую в основе вселенной, — сказал Машин Демон.
— Я знаю. Но при чем тут ведовство?
— Ведьма — женщина. Женщина — мать. Мать-Земля. Женщина — это и есть высшая гармония. — «2+2 = 4! Сколько можно вам повторять?» — расслышала Маша.
Он вновь был недоволен ею.
— Ну, да…
Она смотрела на фестивальный значок.
Силуэт лиры напоминал женский силуэт. Загнутые края — груди. Округлые бедра — бока.
Перед глазами встала фигурка Венеры, датированная каменным веком. Узкие плечи, висящие груди, огромные бедра и громадный — животворящий — живот. В то время, когда на грешной земле царил матриархат[11], женская способность рожать, подобно Земле, и сделала ее царицей.
«Какая-то логика есть.
Но при чем тут Ахматова?»
— Выходит, то, что Ахматова родилась на Купалу, то, что Цветаева звала ее чернокнижницей, а Гумилев написал «из города Киева я взял не жену, а колдунью», все же что-нибудь значит?
— О-о-о! — угрожающе пророкотал Машин Демон. — Значит — и много. У ее мужа Николая Степановича были все основания написать это в первый же год их супружества. Всю оставшуюся жизнь он мучился оттого, что поэтическая сила и слава его жены во сто крат превышает его известность и славу. И до женитьбы натерпелся от невесты сполна, и после развода. И погиб тоже из-за нее — из-за того, что не прекращал доказательств: он — мужчина, герой — все же сильней своей женщины.
«Расстрел Гумилева — типичное латентное самоубийство, — напомнила Даша, — он сам всю жизнь нарывался на смерть. И Ахматова сама говорила, это она виновата в том, что он умер».
— Имея в руках талисман такой силы, любая станет ведьмой рано ли, поздно. Ведь он непрерывно требует жертвоприношений. И Аннушка принесла их.