— Вы много курите, Федор Георгиевич. Это вредно, — заметил я.
— Вредно! — согласился Гончаров и сделал сильную затяжку.
— Федор Георгиевич, скажите, что случилось с Марчевской? Почему она так, сразу?
Гончаров затянулся, медленно выпустил дым и стал старательно сдувать с плюшевой скатерти какую-то пылинку.
— Ничего нельзя утверждать, пока не будут произведены осмотр и судебно-медицинская экспертиза. Однако полагаю, что и здесь убийство.
— Но каким образом, находясь в садике, вы что-то заподозрили? Неужели по следам на дорожке?
— Да, по следам.
— Тогда, значит, кто-то влез к Марчевской в комнату?
— Влез, вылез... Пока ничего утверждать не могу. Сейчас мы все узнаем точно, — майор встал и пошел навстречу входящим в комнату врачу, сотрудникам милиции, прибывшим со служебной собакой, фотоаппаратами, осветительными приборами.
Сзади, стараясь тихо ступать, с серьезными, торжественными лицами шли понятые, двое пожилых граждан: мужчина в защитном кителе без погон и высокого роста, худощавая, черноглазая женщина.
Появилась Коваленко, и все сразу же направились в комнату Марчевской. Зажглись яркие лампы, начался осмотр и фотографирование.
Вскоре приехал заместитель прокурора города — плотный мужчина с большой лысиной, в форме советника юстиции. Пробыв в комнате убитой минут тридцать, он вышел обратно и, приняв меня за сотрудника милиции, попросил пригласить к нему квартирохозяйку. Я пошел на кухню, где в ожидании возвращения Веры Анатольевны возле окна сиротливо притулилась заплаканная старушка, и передал ей просьбу.
При появлении Фагурновой прокурор встал, придвинул ей стул и, дождавшись, когда она села, опустился в кресло напротив нее. Почти следом вошла Вера Анатольевна и протянула прокурору начатый протокол. Он поблагодарил, пригласил Веру Анатольевну сесть рядом, пробежал глазами записанное и обратился к Фагурновой с просьбой рассказать, как давно проживала в этом доме покойная и что известно о ее жизни.
Старушка стала рассказывать. Она нередко отвлекалась воспоминаниями о давно уже умерших близких ей людях, о детских годах Марчевской, вздыхала и причитала.
Прокурор слушал, не поправляя и не подсказывая просившихся слов, когда та в затруднении останавливалась.
— Приблизительно полгода тому назад появился этот Вадик, — рассказывала Фагурнова, — Дима, Вадим, по-разному его Валя звала. А фамилия вроде Грачев. Точно, Грачев. Валя еще смеялась, что теперь ее Грачихой дразнить будут. Ох, лучше бы его совсем не было!..
— Почему? — поинтересовался прокурор.
— Изменилась Валюша, как с ним познакомилась. Очень изменилась. Так, собой он ничего, приятный, обходительный. Меня все бабусей да бабусей звал. А Валю вроде как подменили. Раньше мы жили тихо, спокойно, а за последнее время забежит она ко мне, поплачет, повздыхает, чувствую, что хочет мне довериться, да все не решается. «Валя, — говорю, — что у тебя на сердце?» А она только рукой махнет, слезами зальется. «Боюсь я его, — говорит, — тетя Саша, не думала, не гадала, что у меня так жизнь сложится». Да я и сама замечать стала... Тихий-то он тихий, вежливый, а она его пуще смерти боялась.
— Где он живет, где работает?
— Не знаю. Ничего мне Валя про то не говорила. Только начну о нем спрашивать, она насупится, губы задрожат, побледнеет, махнет рукой и уйдет к себе.
— Грачев помогал Марчевской деньгами?
— Да что вы! — старушка горестно закачала головой. — Какие деньги, батюшка? Раньше-то, до Вадика, Валюша жила хорошо, а как он появился, стала жаловаться на трудности. Как пиявка, он у нее все вытягивал.
— Вы отказались присутствовать при осмотре в комнате Вали, — с легким упреком заметил прокурор. — Я понимаю, это очень тяжело. Но нужно. Вы одна могли бы сказать, каких вещей там не хватает.
— Я после зайду, когда ее увезут. Мне страшно, — старушка заплакала.
Прокурор помолчал немного и спросил:
— Не знаете, сколько Грачеву лет?
— Лет тридцать, а может, и меньше.
— У него есть какая-нибудь специальность?
— Валя говорила, хороший шофер.
— Какой он из себя?
— Да вроде ничего. Высокий, здоровый, не то чтобы красивый, но ничего.
— А как одевается?
— Скромно одевается, чаще всего на нем пиджачок серый, всегда при галстуке.
Коваленко поднялась и попросила разрешения справиться о Грачеве в адресном бюро.
— Кто еще проживает в вашей квартире? — спросил прокурор.
— Никто, мы вдвоем.
— Когда Вадим был у Вали в последний раз?
— Вчера.
— Когда ушел?
— Не слыхала я. Наверное, поздно, Я спать легла.
— Сколько ключей у вас от комнаты Марчевской?
— У Вали один ключ. Другой находится у меня. Я недавно отдала его.
— Кому? — поинтересовался прокурор.
— Майору Гончарову, — пояснил я.
Фагурнова снова всхлипнула и поднесла к лицу мокрый от слез платок. Прокурор подождал, пока старушка успокоится, и спросил:
— Как запирается наружная дверь?
— Парадную я запираю на дверной ключ, а на ночь, да и днем иногда, держу на засове. У меня хороший, крепкий засов, это покойный муж сделал. Иногда цепочку набрасываю.
— Значит, сегодня утром дверь оказалась отпертой?
— Нет, — удивилась старушка. — Дверь на засове была. Утром гляжу — Валя не встает. Стучу к ней — молчит. Потом смотрю, наружная дверь заперта, засов на месте. Подумала про себя: «Что же это ты, старая, вообразила будто она дома?»
— Вы твердо помните, что утром дверь была закрыта на засов и заперта на ключ? — переспросил прокурор.
— А как же! И сегодня и вчера. Сегодня-то я и вовсе не выходила. Плохо себя чувствую. Весь день пролежала. Только им вот, — она показала на меня, — открыла.
— Странно. Окно в комнате заперто изнутри, — вполголоса заметил прокурор и задал новый вопрос: — У вас есть еще двери на улицу?
— Есть из кухни, только она забита наглухо. Мы ею не пользуемся.
— А окна? Все запираются?
— Я каждый вечер проверяю и в кухне и везде и даже ставни закрываю.
— В какое время вчера пришел Вадим?
— Они вчера вечером часов в одиннадцать вместе объявились. Я им открыла. Валя мне сказали: «Мы, наверное, скоро уйдем». Вот я сегодня утром и подумала... Стара стала, все забываю, небось спросонья дверь за ними сама закрыла, а потом и запамятовала. Вы уж извините, товарищ начальник, как-никак мне уж восемьдесят третий годок пошел.
— Странно... — задумчиво повторил прокурор и обратился ко мне: — Будьте добры, позовите сюда майора Гончарова, а вы, Вера Анатольевна, — обратился он к вернувшейся Коваленко, — заканчивайте допрос.
Коваленко с Фагурновой снова ушли на кухню, я пошел за Гончаровым и в передней столкнулся с санитарами, выносившими тело Марчевской для отправки в морг.
— Федор Георгиевич, любопытная деталь, оказывается, не только окна, но и двери сегодня утром оказались запертыми изнутри, — этими словами прокурор встретил вошедшего Гончарова.
— Да, я обратил внимание на это обстоятельство.
— Но если из квартиры никто не выходил, хотя, по всей вероятности, Марчевская сама выпустила своего приятеля и закрыла за ним дверь, — продолжал прокурор, — значит, никого, кроме нее и Фагурновой, не было. Кто же тогда убил?
— Я надеюсь, вы не предполагаете, что Фагурнова причастна к преступлению? — спросил Гончаров.
— Конечно, нет! — улыбнулся прокурор. — Надо полагать, что к этому преступлению имеет отношение знакомый Марчевской — Грачев. Но исчезновение его отсюда мне непонятно. Может быть, у вас имеются новые данные?
— Юрии Константинович, — вопросом на вопрос ответил майор, — вы были в палисаднике?
— Нет. А что?
— Пойдемте. Я вам покажу кое-что интересное.
Прокурор с Гончаровым вышли из квартиры. Моя роль оставалась неизменной, я пошел за ними.
У ограды двора уже толпился взволнованный народ. До меня донеслись реплики.
— Что делается! — вздыхала пожилая женщина в синем с горошком платье и белым кружевным воротничком. — И откуда среди нас такие изверги берутся?
— Я бы с такими паразитами, — ожесточенно говорил молодой мужчина с новым детским велосипедом и продуктовой сумкой в руках, — я бы с такими гадами, как с самыми лютыми врагами, расправлялся.
— Надо еще словить их, — возразил чей-то низкий мужской голос.
— Будьте спокойны, всех переловят, — уверенно сказал стоявший впереди всех мужчина в летнем полотняном пиджаке, с двумя рядами орденских планок.
ГЛАВА XМиллионы глаз
Работы в палисаднике заканчивались. Проводник собаки, записав результаты ее поисков, сидел на скамейке, ожидая дальнейших распоряжений Гончарова.
Огромная овчарка лежала у его ног. Собаке было жарко, она, свесив длинный красный язык, прерывисто дышала и настороженно следила за незнакомыми людьми, которые о чем-то говорили, что-то измеряли, фотографировали. Проводник трепал собаку по шее и успокаивал:
— Ну, ну, спокойно!
Молодой человек с комсомольским значком в петлице хлопотал над просушкой слепков следов и бережно ножичком срезал с них наплывы гипса.
— Александр Иванович, — обратился к нему Гончаров, — что со следами пальцев на окне?
Молодой человек подошел к майору и тихо сказал, что следы уже обработаны и отправлены для срочной проверки.
— А почему из-под окна воду не отвели?
— А разве нужно? — спросил Александр Иванович. — Все равно в воде следы вряд ли хорошо сохранились.
— Это нужно сделать обязательно!
— Хорошо. Сейчас сделаю.
— Какие шажки, мелкие и неровные! — заметил прокурор, поглядев на следы.
— Правильно. Очень интересные следы! — подтвердил Гончаров. — А что это за яма, Александр Иванович?
— Я один след вместе с землей вырыл. Мы его заделаем в террариум и поставим в криминалистическом музее. На стенде опишем дело, пусть молодежь учится. Товарищ Юдин любит натуру. Муляж не так интересен.
— Хорошая идея, — прокурор внимательно рассматривал гипсовый слепок.