— Страшно как, Надя. Вот еще и Софа…
— Софа и без нас что-то про Элю знала.
На том конце линии долго раздавались длинные гудки, и когда Надежда уже собиралась повесить трубку, отозвался хриплый голос.
— Алло, могу я попросить Эльвиру Валерьевну?
— Она умерла, — равнодушно ответил голос.
— Как умерла? — растерялась Надежда. — Недавно?
— Два года назад.
— А.., отчего?
— От болезни.
— Простите, — заторопилась Надежда, чувствуя, что женщина на том конце провода сейчас повесит трубку, — я не представилась, меня зовут Анна Михайловна, мы с Элей давно когда-то дружили в юности. Я в вашем городе проездом, вот решила позвонить.
Женщина на том конце провода неопределенно хмыкнула, как бы говоря: «Ну позвонила. А дальше что?»
— А я, наверное, с Элиной дочкой говорю? — продолжала лебезить Надежда.
— Да.
— Мы давно не виделись с Элечкой, очень давно, я знала про дочку ее, а вот как зовут-то вас…
— Светлана. — Казалось, женщина на том конце линии выдавливает из себя слова через силу.
— Вы, Светочка, теперь совсем одна остались? — по какому-то наитию спросила Надежда.
— Да, я живу одна.
— Еще раз простите мою назойливость, так жалко Элю, всего доброго, — скороговоркой выпалила Надежда и повесила трубку.
Вера смотрела на нее с изумлением.
— Ну, Надежда, ты и врать! Зачем ты это все наговорила? Почему не сказала прямо, кто ты, не попросила о встрече. Хотя зачем? Эля ведь умерла два года назад… Как же она может быть ключом к этому делу?
— Не знаю, Вера, но чувствую — что-то тут не то. Поэтому и наврала все Элиной дочке. Ну что ж, с Элей мы зашли в тупик, ничего от нее узнать не сможем. Софа умерла от сердечной недостаточности, что само по себе очень подозрительно.
— Что, и нам теперь смерти ждать?
— Ни в коем разе! Мы еще не отработали последний вариант. Значит, из шестерых женщин, лежащих двадцать шесть лет назад в одной палате в роддоме номер семнадцать, в живых осталось, как ни печально это признавать, всего трое. Любу убили неизвестные хулиганы, с Софой все подозрительно, и только Эля, если верить ее дочери, болела и умерла два года назад своей смертью, если можно так выразиться. Из оставшихся троих и на меня, и на тебя было совершено покушение. Остается кто? — правильно, та девочка, Маргарита Зеленцова. Стало быть, надо ее найти хотя бы для того, чтобы убедиться, что она жива.
— Не думаю, чтобы это нам помогло, — уныло проговорила Вера.
— Это наш последний шанс, иначе я просто не знаю, что и делать. В милицию идти? Но куда, в районное отделение? Так все районы разные. Что, я пойду к своему участковому Павлу Савельичу и скажу, что вместо Зинаиды хотели убить меня? Представляю, что он мне ответит! — Надежда фыркнула.
— Только вот, где девочку искать? Мы знаем только имя и фамилию, ну еще год рождения. Времени-то сколько прошло, она, скорее всего замужем, фамилию сменила, семья у нее. И знаешь, Вера, что у меня в голове вертится, что она даже и не из города, а из деревни, из пригорода. Помнишь, они с Клавой как-то поругались, так Клава и говорит, что ты, мол, вообще к нам не по прописке, имели полное право тебя не брать.
Тут они заметили, что по-прежнему стоят в телефонной будке, а привязанный снаружи Мак скулит и смотрит на них укоризненно.
— Эх, как бы вспомнить, откуда эта Маргарита родом! — вздохнула Надежда. — И ведь мы знали об этом, точно знали, только сейчас забыли.
— Пойдем, Надя, мы тебя до «Чернышевской» проводим.
Но Мак дал понять Вере, что ему срочно надо прогуляться, и даже сделал попытку задрать лапу на телефонную будку.
— Мак, ты с ума сошел, нас же оштрафуют!
— Не мучай его, Вера, идите гулять, я уж сама дойду. Если что вспомнишь, звони мне в любое время.
— Будь осторожна, Надя, — крикнула Вера уже на бегу, устремляясь за Маком.
Лана сидела в спальне перед большим маминым зеркалом и рассматривала свое лицо. Ей казалось, что после всего, что с ней случилось за последний месяц, она должна была измениться, и эти изменения скажутся на ее внешности. Но нет, на первый взгляд все как прежде — те же прямые черные волосы, не поддающиеся никаким бигудям и фенам, немного раскосые глаза, бледная кожа, — все то же самое, что она привыкла видеть в зеркале больше двадцати лет.
Лана не любила свое лицо. И фигура тоже оставляла желать лучшего — плоская, как доска, никаких форм. Мама, застав ее в пятнадцать лет перед зеркалом, критически оглядывающей себя, рассмеялась:
— Это все придет, а если нет, то и так жить можно, это не главное.
— А что главное, мама?
— Для меня главное — ты. — И Лана знала, что это правда.
С самого раннего детства мама всегда была рядом. Они любили бывать вместе, им никто не был нужен, даже отец. Отец у Ланы был, но мало принимал участия в воспитании дочери. Теперь Лана думала, что мама сама не хотела тогда ни с кем ее делить. Но, в общем, семья у них была самая обычная. Жили они дружно, родители никогда не ссорились, во всяком случае при Лане. Когда Лане было пятнадцать, родители развелись, причем как-то странно. Не было ссор, скандалов. Просто мама собрала его вещи, и отец ушел из их жизни. Мама сказала Лане, что они так решили, и взяла с нее страшную клятву, что Лана никогда не будет видеться с отцом и бывать у него в той семье.
— Но мама, — спрашивала пораженная Лана, — как же можно так просто зачеркнуть все прожитые годы, ведь он твой муж и мой отец!
В первый и последний раз мама закричала на Лану и чуть не ударила. Отец приходил еще некоторое время, пытался наладить отношения, предлагал денег. Мама была спокойна и твердо стояла на своем: она согласна на развод, на размен квартиры, пусть он забирает все вещи, она отказывается от алиментов, но с дочерью он видеться больше не будет. В конце концов отец ушел, оставив им квартиру. Когда Лана спросила маму, на что они будут жить, ведь со времени рождения дочери она так и не работала, мать ответила с уверенностью:
— За это не беспокойся, я пойду работать, ты ни в чем не будешь нуждаться.
И действительно, она устроилась на работу и получала много денег, во всяком случае одевала Лану очень хорошо и никогда ни в чем ей не отказывала. Лана закончила школу, поступила в институт, они так и жили вдвоем с матерью, никто им не был нужен. Мама по-прежнему зарабатывала довольно большие деньги и никогда не рассказывала Лане о своей работе. Когда Лана была на старшем курсе, мама стала болеть. Она похудела, постарела, чуть не половина волос у нее стали седые, и их не брала никакая краска. Лана тащила ее к врачам, мама упорно отказывалась.
— Врачи тут не помогут, — говорила мама и вместо поликлиники стала ходить в церковь.
Лана сердилась, упрекала ее, но мама совсем перестала прислушиваться к здравому голосу рассудка. Она по-прежнему ходила на работу, и однажды утром Лана заскочила в ванную и увидела, что мать пьет какие-то таблетки.
— Что это, мама? Тебе врач выписал?
— Да, — смутилась мама, — там, на работе.
— У вас на работе есть врачи? Мама, да объясни же наконец, что происходит? Что ты пьешь?
Лана протянула руку за пузырьком, но мама спрятала его за спину, Лана рассердилась, дернула мамину руку, таблетки высыпались на пол. Пузырек был темно-синий, непрозрачный. Наклеек и надписей на нем не было. Мама тогда посмотрела на Лану с молчаливым укором, у Ланы сжалось сердце, и она вышла из ванной.
Сразу после защиты диплома мать Ланы умерла. Она болела дома, последние два месяца не вставала, но в больницу ехать отказывалась категорически. Потом врачи объяснили Лане, что у матери оказалась тяжелая болезнь мозга с каким-то мудреным названием. Этим объяснялись многие странности в ее поведении. О том, что мама рассказала Лане в последние часы перед смертью, Лана старалась тогда не думать.
— Это бред, — говорила она себе, — мама была больна и бредила, это не может быть правдой.
Надежда задумчиво шла мимо Таврического сада. Мысли ее были невеселы. Все зашло в тупик, но бросить все как есть тоже нельзя, потому что Надежда боится. Она стала нервной, раздражительной, вздрагивает при малейшем шуме и без причины часто оглядывается по сторонам.
Она уже подходила к воротам и Прошла бы мимо, как вдруг неуловимо знакомая фигура вынырнула из ворот. Человек поравнялся с ней и пошел рядом.
— Здравствуйте, Надежда Николаевна!
— Здравствуйте, знаете, был такой старый шпионский фильм «Как вас теперь называть?».
Человеку, идущему рядом с ней, на первый взгляд можно было дать лет сорок, хотя, если рассмотреть повнимательнее и познакомиться поближе, по некоторым признакам можно было определить, что ему около пятидесяти. Был он среднего роста, одет неброско и небогато, но очень аккуратно. Сам он был подтянутый и подвижный, довольно худощавый.
Познакомились они с этим человеком в прошлом году, когда у Надежды зверски убили соседей по площадке, молодую и обеспеченную пару. Человек этот был частным сыщиком, во всяком случае, так он представился Надежде.
«Я частный сыщик, хожу где вздумается и гуляю сам по себе!»
В тот раз его наняла фирма, где работал убитый Надеждин сосед, они боялись, что это заказное убийство и копают под фирму. Этот человек быстро расследовал дело, нашел виновных и получил свой высокий гонорар. Он всегда работал один, методы у него были свои, специфические. Он представлялся людям кем угодно, и они ему верили, потому что расспрашивал он их при помощи гипноза. Так, ничего особенного, не причиняя вреда, просто немножко помочь человеку рассказать то, что он не может или не хочет вспомнить, а потом сделать так, чтобы он забыл и допрос, и самого сыщика. Разумеется, использовал он и другие методы, но Надежда точно знала только про этот, потому что в тот первый раз поздно вечером к ней явился какой-то человек, представился Ивановым и попытался было расспросить ее при помощи гипноза. Но не тут-то было, потому что Надежда от природы оказалась устойчива к таким вещам, такое уж было свойство у ее организма. В тот раз они просто мило побеседовали, обменялись информацией и разошлись. Надежда рассказала ему все, что знала, просто так, ей было интересно, кто же убил соседей и за что. Они виделись раза два, а в последнюю