– Что говорят? – спросил Боб у Айчурека.
Тот охотно перевел доносившиеся голоса:
– Говорит, что уже месяц ведутся работы. Сначала построили забор у домов командира части и местного бека. Завистливый человек, – прокомментировал он от себя, – сам вызвал по телефону командира, а пока тот едет – закладывает его. Не догадывается, что Гюльзар пишет его на диктофон.
Действительно, через несколько минут припылил командирский. «газик», потный полковник потребовал прекратить съемку и предъявить документы. Увидев английскую «ксиву», сильно сбавил тон, потому что не знал, что в компании British Petroleum медиа-концерн Би-би-си совсем не жалуют. Все британцы представлялись ему монолитной силой.
Закончив непродолжительный разговор, они отправились в поселок – Гюльзар договорилась о встрече с каким-то политически активным офицером, телефон которого ей дали друзья. Азербайджанский офицер, одетый в гражданскую одежду, пришел в чайхану, где они остановились пообедать истинно национальными блюдами.
Первым делом он попросил не снимать его и не записывать, при этом постоянно озирался, хотя вряд ли он мог рассчитывать сохранить свое инкогнито в таком маленьком городке.
Выпив вместе со всеми местного вина, которое оказалось выше всяких похвал, он понемногу разговорился и рассказал довольно интересные вещи. Оказалось, в этом поселке издавна живет компактный конклав армян, которых так и не смогли выжить отсюда за все время карабахского конфликта, хотя, конечно, пытались. Однако армяне мужественно держались за свои процветающие виноградники, сформировали крепко спаянный отряд самообороны и отстояли возделанную поколениями землю.
В последнее время жизнь в поселке оживилась, появилась дополнительная работа и доходы: увеличился гарнизон, идет строительство, новые люди и элементарное воровство стройматериалов, – все это не могло не отразиться на благосостоянии. Люди с нетерпением ждут решения о предоставлении базы американцам.
– А армянская диаспора?
Парень пожал плечами:
– А что, армяне не хотят хорошо жить? По-моему, они тоже будут рады. Поговорите с ними, если хотите. На краю поселка есть маленькая заправка и мастерские, хозяин – старший в армянской общине. Зовут Хачик Ованесян. Только он с женщинами не станет иметь дела, он мужчина, воин. А вы – Марат Суворов, я не ошибаюсь?
Марат поморщился:
– И сюда «слава» докатилась…
– Как же, ведь и по телевизору, и в газетах… А вы молодец, так отделать ментов! Всем офицерам понравилось.
В целом ничего важного этот офицер не сообщил, и напрасно он так «шифровался». Видимо, воображал себя заговорщиком. Зато кухня местных чайханщиков оказалась неиспорченной технологиями «Макдональдсов», так что время оказалось потерянным не зря. Решили выбираться в город. На выезде – как раз неподалеку от скромной сельской заправки – «бусик» поймал гвоздь, и они поневоле остановились.
Айчурек принялся пространно браниться, утверждая, что хитрый армянин специально рассыпал гвозди по дороге, чтобы иметь работу в мастерской и покупателей в магазинчике на заправке.
– Пойдемте поболтаем с армянином? – спросил Боб у журналисток.
Гюльзар покачала головой:
– Капитан же сказал, что с девушками он не станет разговаривать. Вы сходите сами. Если он настроен на разговор, то позовете Эла, а может быть, и Мари. Но при девчонке-азербайджанке он точно не скажет ни слова.
Марат и Боб отправились сами. Пожилой, но не старый мужчина – маленький, круглый и горбоносый – не производил впечатления патриарха общины. Он сидел на стуле возле открытой двери в помещение магазина-конторы.
– Здравствуйте, уважаемый, – вежливо обратился к нему Боб. – Мы колесо прокололи, гуляем, пока водитель меняет на запасное…
Армянин молчал, никак не реагируя на слова Боба.
– Это журналисты из Баку, а другие из Англии. Говорят, у вас скоро американцы появятся на аэродроме…
И снова никакой реакции.
– Он не говорит по-русски, – догадался Марат. – Купим сигарет и пойдем. Можем с Айчуреком вернуться, может, договорятся. Отец, – он руками показал, как прикуривают сигареты, – у вас какой-нибудь крепкий табачок есть? Солдатский?
Боб его со смехом остановил:
– Ты сейчас анашу сторгуешь, лингвист.
Вдруг армянин раскрыл рот и каркающим голосом сказал:
– Здэсь для тэбя ничего нэт! Уходи откуда приехал, – и совсем неожиданно добавил: – Марат!
– Вот это да! – осел Боб. – Вот это медиатехнологии! А что же ты, отец, так строго с нами? Чем это мы тебе насолили?
Голос Боба, казалось, окончательно разъярил Хачика. Он вскочил и, брызгая слюной, закричал, наливаясь краской:
– Что вы здэсь шарите? Аэродром нужен? Война нужна? Ваши собаки Степанакерт бомбили с этого аэродрома! Тэпэр против них идешь? Прочь отсюда! – он протянул руку за дверь и достал двуствольную охотничью «тулку». Наставлять не стал, но поставил возле, чтобы вскинуть и выстрелить с ходу. Сразу чувствовалось, что ему уже приходилось это делать в жизни. Теперь выглядел как настоящий руководитель общины. Смешной маленький человек на глазах превратился в грозного воина, страшного в своем гневе.
– А кто это – «ваши собаки»? – ледяным тоном спросил Марат, отмечая краем глаза, что неподалеку в винограднике находятся люди – и, кажется, с автоматами.
– Хохлы, летчики! Тьфу! – сплюнул он под ноги, выражая свою ненависть и презрение к пришельцам. – Я своей рука стрелял УНСО, не брал плен!
Марат, ни слова не говоря, обнажил левую руку по плечо и показал армянину татуировку – «черный круг с белым крестом»:
– Я вижу, ты воевал. Знаешь, чей это знак?
Мужчина заметно смутился и поставил приклад на землю.
– Русские солдаты, – сказал он. – Я видел такой, погибли у нас.
– Газеты пишут ерунду, отец. Я две войны прошел в Чечне. УНСО резал сам, своими руками.
Хачик повернулся в сторону виноградника и прокричал что-то гортанно на своем языке. Оттуда показался на секунду парень с автоматом и помахал им, улыбаясь, затем скрылся и больше не появлялся.
– Заходыте, гости, – армянин показал рукой на проход, – выпейте вина, кушайте лаваш.
Боб широко улыбнулся и, сказав: «Спасибо, отец. Мир в дом», – вошел в помещение, Марат последовал за ним.
В подсобке за минуту был накрыт стол из кувшина вина, лепешки и домашнего сыра. Налив стаканы, старый воин сказал:
– За русских солдат.
– За хозяина дома, – ответил Марат, и они выпили.
Когда гости похвалили вино и сыр, Хачик сказал примирительно:
– Не сэрдись, что я поверил газета. Все они брехуны, не говорят правды.
– А в чем правда, уважаемый? – спросил Боб, как будто крестьянин-армянин должен был открыть ему истину.
Но тот не был склонен принимать шутливый тон, как и положено вождю племени:
– Правда – это вино и хлеб. На войне нет правды.
– Давай выпьем еще твоей правды, – предложил Богуслав. – У нас в Болгарии вино не такое сладкое, но оно тоже правда. Я вырос на винограднике.
– Молодец, – одобрил его Хачик Ованесян. – В моем селе четыре парня погибли на войне. Я ранен сюда и сюда. Мы не хотим больше стрелять, но у нас есть оружие, чтобы гнать собак от дома.
Они выпили за успех его оружия и процветание дома. Хозяин посмотрел прямо в глаза Суворову из-под морщинистых век и сказал со значением, подчеркивая каждое слово:
– Если у тебя, Марат, спросят в Москве, хочет армянин взрывать трубу или аэродром с американцами, – скажи этим людям: «Нет». Мы слушаем своего президента, и он нам говорит: «Не надо больше войны в Карабахе». Мы умеем воевать, нас боятся. Мое село больше никто не трогает. Степанакерт тоже наш. Президент будет вести переговоры с Европой, и нас все равно признают. Год раньше, год позже – не важно. Мы верим Роберту Кочаряну, я воевал вместе с ним, когда он был в Степанакерте! К нам приходят осетины, мы принимаем их как гостей, но говорим: «Нет». Чечены – «Нет». И тебе скажу то же самое слово.
– Если откроют базу, вам полегче станет, натовские солдаты будут вино покупать, – сказал Боб. – Только девушек надо от них беречь. Мы, отец, не враги англичанам, будем вместе добывать нефть. Ты же видишь, что мы приехали с английскими журналистами. Написано на автобусе: «Би-би-си». Это их радиостанция и кино про природу.
– Я видел, – сказал Хачик. – Мы не в горах живем. Это хорошо, что вы хотите работать, а не воевать. Американцы, может быть, больше порядка наведут, но Армения всегда стояла за Россию. И Кочарян всегда ваш друг. Мы ведь одной веры, – сказал он.
– Скажи, отец, – обратился к нему Марат, – а где ты видел солдат с такими знаками, как у меня? Это редкая татуировка – спецназ ГРУ.
– Четыре ваших солдата погибли в ущелье, там, – махнул он рукой, – дальше к югу, под Карабахом. Не знаю, кто их убил, все лежали вокруг костра. На них неожиданно напали. Даже оружия не забрали почему-то. Документов не было, поэтому искали отметки на теле, чтобы кто-нибудь узнал, если станут искать, спрашивать… У всех такой знак, как у тебя.
– Когда это было?
– Давно. Тогда Гейдар стал в Баку, война была. Я с сынами ходил на войну, потом вернулся с оружием, защищал село. Сынов живыми привел, – гордо сказал отец, и они выпили за здоровье его семьи.
Они собирались уходить, когда старый солдат неожиданно сказал Марату:
– Вот что, солдат, если будешь искать непримиримых людей, не спрашивай наших армян. Сейчас почти никто не пойдет против воли Еревана. Мародеры и бандиты в горах – не в счет. Ищи в Грузии. – Он неторопливо излагал свою мысль, решив ее высказать. – Я говорил: были у меня осетины, был русский. Если найдешь Зураба Гасиева или русского, которого называли «майор» и «Кожан», скажи, что был гостем в доме Хачика Ованесяна. Я не знаю тебя, но это их дело проверить человека. Все равно они не поверят никаким словам. Не погибни, сынок…
Когда подвыпившие Марат и Боб вернулись, колесо уже давно стояло на месте, все ожидали их, но были какими-то притихшими.