– Это все? – спросил Марат.
– Пока все.
– Что значит «пока»?
– Я не знаю, что было дальше. А вернулся-то я один.
Марат крепко задумался. Он не спешил верить старому сослуживцу, но не спешил и подозревать его в сознательном обмане. Он быстро прокачал в уме три, даже четыре версии. Ни в одной все концы не сходились. Тогда он поискал какую-нибудь зацепку:
– Ты думаешь, память вернется?
– Наверное… Раз проявился один кусок, проявится и все остальное. Боюсь я, честно говоря, увидеть это «кино» – о том, как погибли мои… Крыша едет.
– А от водки легче?
– Да.
– Тогда пей. Она ведь не только с ума сводит. На войне без нее нельзя.
Однако хмель их не брал.
– Но этот эпизод ты теперь твердо помнишь?
– Каждую деталь. Перед глазами стоит.
– Тогда скажи, что было в приказе, который ты в «вертушке» вскрыл?
Сергей вскинулся, потом закрыл глаза, будто пытался прочитать тот листок бумаги из 1995 года.
– Черт! – вскрикнул он. – Текст исчез!
– Как это? – удивился Марат, а сам подумал, что с головой у Сергея, видимо, не все в порядке. К психиатру пора.
– Я сначала видел этот текст, а потом он вдруг исчез, и на его месте осталась одна короткая фраза. Но я ее не могу прочитать. Черт! Так рехнуться можно! Вроде бы вижу буквы, а сложить их не могу…
– Ты не мучь голову. Это ведь неспроста. Возможно, читать эти слова почему-то опасно для тебя… Вот мозг и отказывается это делать.
– Похоже Шеин говорил, – пробормотал Сергей.
– Когда?
– Всегда… И сегодня тоже… – Речь Смирнова вдруг ускорилась, он возбудился. – Я ведь позвонил этой сволочи – Губарю. Спросил его ласково: почему, мол, не предупредил, что платформы заминированы? Почему скрывал, что это я их заминировал? Как тебе это удалось, гад? Он от всего отперся: «Откуда я знаю, что ты все забыл? А если и знаю, то мне врач запретил тебя волновать, иначе совсем свихнешься. Я же тебе код написал на всякий случай. И правильно сделал – ты ведь жив». Спасибо, отвечаю, гнида. Значит, это ради твоих делишек, я ребят положил? Отвечай, как они погибли? Не знает… Говорит, что я вернулся невменяемый и про это ничего не рассказал. Только коды раз за разом твердил и рапортовал, что задание выполнено. Может такое быть, Седой?
– А ты мало видел, что война с людьми делает? И не такое бывало… – жестко ответил Марат.
– Вот и Шеин то же самое толкует. Он мне позвонил сегодня. Долго объяснял, что мозг не выдержал стресса. Говорил, что я стремился уйти в аут… в аутизм. Это значит – полностью прервать связи с внешним миром. Сказал, что сознание боролось с реальностью, что он полгода вбивал в меня нейтральную картину, закапывал в память то, что сводило меня с ума. Что произошло с моими людьми, я так никому и не рассказал.
Марат нахмурился:
– Послушай, Серега, что-то я не знаю такого психиатрического метода – закапывать что-то в глубину сознания. Я, конечно, ни черта в этом не смыслю, но мне кажется, что все психоаналитики стараются, наоборот, докопаться до самой первопричины невроза – тогда он отступает. Почему-то Шеин наоборот действует. Мы же заглядывали когда-то во Фрейда. Он говорит, что вытесненное воспоминание будет давить из подсознания и приведет к болезни… У тебя же так вроде бы и получалось.
Сергей удивленно смотрел на Марата:
– Ну ты даешь, философ. Фрейда помнишь… Ты когда его читал?
– Давно.
– И это у тебя в башке хранится?
– Нет. Но когда понадобилось – то вспомнил. Ты же вспомнил перестановку кода, когда мину в руках держал.
– Точно. И насчет Москвы ты прав. Шеин меня погипнотизирует – мне легче станет, а потом опять начинает давить изнутри. И вспомнить ничего не могу, и понять не могу, отчего мне хреново – а ведь хреново!
Марат налил в очередной раз, надеясь хотя бы дозой свалить Сергея с ног и дать ему проспаться. Может, утром полегчает.
– А горное ущелье в Северном Карабахе тебе ни о чем не говорит? Ты не мог после Каспия оказаться в этих краях?
Сергей задумался:
– Не знаю. Никаких зацепок.
– Тот армянин сегодня сказал мне, что примерно в те самые времена обнаружил в ущелье четырех бойцов. Их посекли неожиданно, возле костра и оставили там. Все без документов, но в нашей форме и с нашими татуировками, вот этими, – он похлопал себя по плечу. – Ничего не всплывает?
– Ни-че-го…
– Ладно, Серега. Сдается мне, что мы эту историю раскрутим. Шеина надо крутить, когда в Москву вернемся. Прищемим его, пусть рассказывает, что он там в ваших мозгах ковырялся. Теперь он режимом секретности не оправдается – не те времена. Да и вспомни хотя бы фильм дурацкий со Шварценеггером – «Вспомнить все», там память со временем полностью восстанавливается. Особенно под влиянием стресса. А этого добра у нас – вагон и маленькая тележка…
Необычно мягкий голос Марата постепенно убаюкивал Смирнова. Он стал ронять голову, засыпая за столом. Марат закупорил бутылку, оставив хозяину на утро дозу «лекарства». Затем он оттранспортировал Сергея к постели и свалил его, не раздевая.
У него теперь было немало пищи для размышлений, но ломать мозги сегодня он уже не хотел. Со всякой проблемой нужно переспать. Он решил, что утром все само собой утрясется в голове…
Утро не принесло ничего нового, кроме головной боли. Марата и Боба поднял на ноги все тот же Снайдер, который почувствовал себя, видимо, нарядчиком, который распределяет рабочих по объектам. Он сообщил, что в Кюрдамир подтянулись как минимум два массированных «десанта» оппозиции, возглавляемые лидерами партий – Али Керимли от «Народного фронта» и глава партии «Мусават» Иса Гамбар. Воспользовавшись предоставленным поводом для того, чтобы заявить претензии, они решили «подтянуть партийную глубинку» и организовали большое собрание, перерастающее в митинг. Понятное дело, речь шла о предвыборном пиаре, но стоило покрутиться на задах этого сборища – не выйдет ли кто-то на осторожный контакт.
С другой стороны, одной из групп содействия предстояла встреча с татарской общиной в компактном поселении этой национальности в окраинном районе. Там тоже появились бакинские активисты, хотя и в меньшем количестве. Вдали от полицейского корпуса столицы все эти оппозиционеры чувствовали себя гораздо увереннее и могли спровоцировать беспорядки, взвинтить себя – и в запале проговориться. Снайдер, с его мышлением цэрэушника, полагал, что Богуславу и Марату следует не стесняться и подтолкнуть разгоряченных инициаторов к беспорядкам – и тем самым заслужить их доверие. Он гарантировал отсутствие последствий для москвичей со стороны полиции.
Марату больше всего хотелось послать его подальше и даже дать по шее. То, что он предлагал, было откровенной полицейской провокацией в худшем стиле – к тому же уголовно наказуемой. Он прекрасно представлял себе разбитые при их соучастии головы сержантов и рядовых, массовые аресты и вызов военных частей и пожарных с водометами.
Боб спокойно сказал американцу:
– Вы хотите заключить с нами какое-то отдельное соглашение? Что вы предлагаете за организацию уличных беспорядков? Обычную ставку провокатора?
Снайдер понял, что зарвался в своем стремлении получить бесплатные услуги грязного свойства:
– Вы меня неправильно поняли. Необходимо только, чтобы вас приняли за сочувствующих и решительных людей. От уголовщины держитесь, конечно, подальше…
– Ты сам себе противоречишь, – угрюмо сказал Боб. – Так куда нам двинуться – к татарам или к ПНФА?
Порешили на том, что Марат отправится на собрание оппозиции, а Боб – к национальным меньшинствам.
Марат был вынужден выслушивать до обеда зажигательные речи на тюркском наречии. Хорошо хоть Айчурек и Гюльзар объясняли ему смысл выступлений и знакомили с расхрабрившимися без полиции патриотами.
В два часа дня он позвонил Бобу и спросил, как дела у того.
– Татары очень горячие люди, – сказал Боб. – Жаль, я не понимаю языка. Только что к нам заглянула Мари, я сматываюсь с ней из этого бедлама. Тут есть дело только для районной милиции.
Марат, в свою очередь, поделился впечатлениями:
– А у меня горячие азербайджанские патриоты. Готовы идти на Степанакерт и громить армянские лавки. Вовсю обвиняют British Petroleum в том, что они ничего не делают для демократии, а только решают вопросы с продажными чиновниками. Один хвастал, что помогал делать «оранжевую революцию» в Киеве, здесь рвется на баррикады. Я сказал ему, что уезжаю завтра в Тбилиси, потому что здесь ничем серьезным не пахнет. Он позвал своих дружков, они сначала горячились, предлагали даже выбить стекла в мэрии. Однако я им ответил, что в толпе не заметно не только гранатометчиков, но даже автоматического оружия никто не принес. Когда они поняли, о чем я, сразу затормозили четырьмя лапами и согласились, что мне лучше податься в Тбилиси. Дали пару адресов и просили передать приветы грузинским братьям. Слушай, а как там Сергей, он с тобой?
– Их «межэтническая» группа содействия здесь, но часа два назад Сергея забрал Губаренко и второй… Шеин. Знаешь такого?
– Знаю. Куда забрал?
– Я думал, он тебе сообщил. Они поехали назад в Баку, там срочные дела. Позвони ему.
– Отбой, – сказал Марат и срочно набрал номер Сергея.
Тот сразу ответил.
– Ты где? – спросил Марат.
– Все в порядке, еду в Баку.
– Зачем?
– Надо разобраться с четырьмя оставшимися кодами. Губаренко привез их, хочет продать.
– Так Миллер же здесь.
– Нет, он еще вчера убыл в Баку.
– Понятно. Шеин тоже с вами?
– Да, он сказал, что надо провести несколько сеансов и попробовать вытащить на поверхность все это. Говорит, что «нарыв созрел». Я завтра вернусь, если отец не появится в Баку. Но это вряд ли.
– Как себя чувствуешь?
– Все в порядке кроме похмелья. Ты меня правильно вчера подпоил. Давай, до встречи.
– Бывай, приветов не передаю. Можешь от меня назвать Губаря сволочью.
– Обязательно.
«Растревожили гадюшник», – подумал про себя Марат.