Боб подумал и ответил:
– Я бы отправился прямиком в Тбилиси, не дожидаясь всей этой делегации. Согласен, Марат?
Марат уже накидывал рубашку, чтобы отправиться на разговор к Шеину. Он коротко кивнул и скрылся за дверью.
Марат вошел в номер Сергея без стука и застал Шеина за разборкой дорожной сумки.
– А, Марат! Хорошо, что зашел, – нам надо поговорить.
Марат, который часто использовал прием молчания да и вообще был не болтлив, без слова сел на диван.
– Что ты не здороваешься? Недоволен моей деятельностью в качестве лечащего врача?
– Я недоволен тем, что произошло со Смирновым, и хотел бы внести ясность, – холодно сказал Суворов.
Шеин прекратил укладывать рубахи в шкаф и сел за стол:
– Охотно, – сказал он. – Тебе известен диагноз твоего товарища?
– Откуда бы?
– Циклическая форма шизофрении, отягощенная аутическим и амнезийно-заместительным синдромами. А в полном виде – надо вообще в карточке смотреть, что я там по науке классифицировал. По его случаю я мог бы диссертацию защитить. То, что он десять лет находится в обществе и живет почти полноценной жизнью, – уникальный успех.
– Ваш?
– Да.
– Это значит, что его можно в любой момент упрятать в психушку и объявить его показания юридически недействительными? – жестко спросил Марат. – Неплохая страховка.
Шеин отнесся к обвинению спокойно, он был тертый калач, разжалованный офицерик не мог поймать его на почве профессиональной деятельности. Шеин был уверен, что и опытные эксперты ничего не смогли бы доказать, дойди дело до суда или служебного расследования. Все шито-крыто!
– Что, все шито-крыто? – прочитал Марат его мысли. – Я ведь тебя задавить могу безо всякого расследования!
Шеин вздохнул:
– Все фронтовики одинаковы. Тебя тоже надо бы обследовать и помочь по мере сил. Везде в мире есть курсы для реабилитации солдат спецподразделений. Вы опасны, ребята, на гражданке. Вы все еще воюете и не можете остановиться, – голос Шеина набирал силу и обвинительный тон. – Обратись к кому-нибудь, пока не поздно, если мне не доверяешь. Могу дать наколку на специалиста…
Марат покачал головой:
– Ты меня проверял еще в базовом лагере. Смирнова отобрал, а меня – нет. Я тебе не подхожу, и ты с моими мозгами не справишься. Я хочу знать, что ты сделал с психикой Сергея и какие эксперименты ставил. Интересно, что ты запоешь, если тебе яйца зажать в тиски? – оценивающе глянул на Шеина Марат.
– То же, что и все – буду орать и признаваться в чем угодно. Но учти, что Смирнов полностью доверяет мне, так что при нем этот фокус не выйдет. Твой «наезд» на меня – фуфло. То, что ты способен понять, я расскажу и так.
– Валяй, – разрешил Марат, который, между прочим, просчитал и вариант «экстренного потрошения» этого «лепилы».
Сделать это было не так сложно, как тот думал. Если взять столовую вилку, выломать средние зубцы, а два оставшихся сунуть в розетку, обмотав ее ручку полотенцем, то свет в их стояке погаснет. Здесь это никого не удивит, но на время все ослепнут. Можно на выбор – выкинуть этого «ученого-экспериментатора» в окно со второго этажа, а можно и аккуратно вывести по лестнице, – никто не заметит. Потом посадить в его же машину, отвезти в степь и допросить по всей строгости полевого закона. Однако после этого врача придется закопать в землю, а Марат вовсе не был уверен в его виновности и даже причастности к бедам Смирнова. Он элементарно брал врача «на понт».
Шеин, который был уверен в своей относительной безопасности, начал растолковывать положение вещей по возможности простым языком:
– В 1995 году Сергей получил тяжелейшую психическую травму, выполняя задание Губаренко. О его содержании спрашивай у него самого. Мне известна только первая половина – это была установка мин на каких-то морских вышках. Это задание было выполнено успешно. Однако вслед за этим произошло что-то такое, с чем Смирнов как личность не мог примириться. Сходную клиническую картину наблюдали в случае, когда на глазах солдата в Афганистане пытали одного за другим его товарищей. Он спасся ценой предательства и участия в их казни, он принял мусульманство, через несколько лет попал в США и уже там впал в тяжелую форму аутической шизофрении. Бесполезно гадать, что именно привело Смирнова в подобное состояние. Однако факт остается фактом: как бы тонко я ни приближался к этому эпизоду в его жизни – даже в состоянии глубокого гипноза, – он впадает в коматозное состояние.
– И вы дали ему «новую» память?
– В течение двух лет он постепенно сам сочинил какую-то суррогатную версию, которая и укрепилась в его сознании. Это его стена, за которой прячутся кошмары. Конечно, они время от времени прорываются в сознание. Ведь информация из мозга никуда не девалась, но извлечь ее принципиально невозможно. Любая такая попытка окончательно разрушит его психику. По-видимому, он совершил нечто, чего не хочет признавать даже перед самим собой. Знаешь, как ребенок, который навалил в штаны и упрямо заявляет взрослым: «Это не я! Это не я!» Внутренний образ самого себя не совпадает в этом случае с фактами, и слабая психика предпочитает сохранить образ и устранить факты.
– У Сергея слабая психика? – недоверчиво переспросил Марат. – Нас же отбирали, как космонавтов.
– Не преувеличивай, мне об этом больше известно. Отбирали с учетом того, чтобы вы продержались год-два. О дальнейшей вашей судьбе никто не думал. В этом есть и моя вина – каюсь. Но на войне невиновных не бывает.
Марат про себя согласился с этим. Если вспомнить все, что им приходилось делать, камень прослезится.
Шеин налил себе стакан воды из графина, отхлебнул, будто на трибуне, и продолжал:
– При тех нагрузках, которые вам пришлось вынести, вообще нельзя остаться здоровым полноценным человеком, – Шеин оценивающе глянул на Марата и быстро спросил: – Или, может быть, у тебя есть семья, любимая работа, хобби?
Марат не собирался втягиваться в диалог, он сказал:
– Дальше.
– Я уверен, что у тебя нет даже собаки. Ты не можешь завести никого, кто стал бы тебе дорог, потому что опыт войны говорит: в любой момент ты можешь все это потерять.
Марат перебил врача:
– Не надо этой лирики, я не девочка. Что за эксперименты вы ставили на Смирнове и его людях? Управление психикой?
– Не верь голливудским фильмам. Ты видел шахидок, которым «промыли мозги» и отправили на задание? Наркотики плюс психологическое давление, идеологическая накачка. То же в тоталитарных сектах. Они похожи на нормальных людей? Нет, это роботы, зомби. В бою им не продержаться и полминуты. Нельзя подавить сознание бойца и требовать от него разумных действий.
– Что делали вы?
– Я учил его переходить в состояние так называемого упреждающего реагирования. Индийцы и китайцы называли его состоянием «безупречного воина». Использовались – очень осторожно – ускорители нейронного сигнала… Ты хоть не путаешь нейроны и нейтроны? Нейроны – нервные клетки, нейтроны – элементарные частицы. Плюс гипноз, медитации, тренировки. Ты ведь помнишь его показатели на спецполосе и в спарринге?
– Это не могло вызвать болезнь?
– Нет. Я все-таки серьезный ученый и знаю свой предмет. Эта моя техника сейчас используется некоторыми спортсменами, и успешно. В военной практике она оказалась неприменима. Так что Смирнов ни разу не использовал в боевой практике этот метод.
– Почему?
– Когда переходишь в состояние «безупречного воина», мозгом как бы становится все тело. Исчезает разрыв между приказом и исполнением. Глаз увидел брешь в обороне – мозг приказал ударить – рука выполнила. Все это заняло у тебя около 0,1 секунды. А у Сергея этот разрыв отсутствовал, когда он бывал «безупречным». Спросишь, почему это мешает в бою?
– Да.
– Это состояние хорошо на ринге, в бою с холодным оружием. Но как только ты захочешь отдать приказ подчиненным, то выйдешь из этого измененного состояния. Самое трудное с берсерками – это остановить их после боя, поэтому викинги неохотно использовали их. Хотя ценили и боялись.
– Что с Сергеем происходит сейчас?
– Все очевидно. Была опасность для жизни, к тому же дело происходило в тех же условиях, что и десять лет назад. Вот часть воспоминаний – самая безопасная – и прорвалась в сознание, чтобы спасти жизнь.
– Остальное может всплыть в будущем?
– Если произойдет очередной шок в соответствующих условиях. Тогда он вспомнит все.
– А потом?
– Потом все вернется к началу – острый шок, потеря ориентации, аутизм. Как вариант – самоубийство. Как вариант – кома, растительная жизнь без контакта с людьми.
– Как его состояние сейчас?
– Не знаю. Надо вести постоянное наблюдение. Я буду с ним до отъезда в Москву, а там потребую от отца, чтобы он аккуратно отстранил его от поездок. Предстоит повторный курс лечения – полгода, год, два… Не знаю. Но случай очень интересный, да и отец мне щедро платит. Кроме того, я привязался за эти годы к Сергею.
– А зачем вы приезжали сюда вместе с Губаренко?
– Сергей позвонил ему, тот – мне. Я сказал, что немедленно выезжаю, и Губарь, как вы его называете, увязался за мной. Он пытался продать секрет мин British Petroleum, пока Сергей сам их не обезвредил.
– А он может?
– Не знаю. Спроси сам. А если ты подозреваешь, что я в доле с Губаренко, то посуди здраво – разве он с кем-нибудь делился?
– Не знаю.
– А где остальные совладельцы этих вышек? Ведь не один он был в деле. Не задумывался об этом?
– Я не в курсе.
– А он их всех проводил в последний путь.
Марат поднялся:
– Версия убедительная. Что называется, внутренне непротиворечивая. Но есть один подозрительный момент – ты ее готовил десять лет. А потому рассчитываешь, что с ходу опровергнуть ее нельзя.
Шеин устало повел плечами, показывая, что не может спорить с параноиком.
– А потому я подожду делать выводы и понаблюдаю за ситуацией. Если уловлю опасность для Сергея – продолжим разговор, применив сначала тиски.