— Нет.
— Как к тебе вернулись воспоминания? Был сильный стресс?
Сергей усмехнулся:
— Был, Федор Константинович, — и он рассказал о дезактивации взрывного устройства.
— Отлично, — сказал врач. — Это был не стресс, а настоящий шок. Причем из шокового состояния ты не вышел до сих пор. Но это уже вызвано не прямой угрозой жизни, а первой порцией прорвавшихся воспоминаний о реальных событиях, которые послужили причиной твоего застарелого невроза.
— Я что — сумасшедший? Скажите правду, Федор Константинович!
— Нет, ты социально адаптирован к своему неврозу и адекватен по реакциям. Полная вменяемость. Хотя от суда я тебя — в случае чего — сумею отмазать…
— От какого суда? — насторожился Смирнов.
— От любого. Как этот рвач Ходорковский, сидеть в бутырской камере не будешь. Но давай о другом. Мы воспользуемся этим моментом прорыва воспоминаний и попробуем продвинуться еще немного. Не возражаешь?
Смирнов покачал головой:
— Только вы меня и держите на плаву все десять лет. Делайте как знаете, я вам верю.
— Тогда закатай рукав, введем кое-что внутривенно, чтобы снять блокаду…
Шеин сноровисто перетянул ему руку выше локтя, попросил поработать кистью — и на сгибе руки вздулись бугристые вены — с похмелья шалило давление.
— Отличное наполнение, — пробормотал Шеин, — мечта наркомана. У них вены прячутся к самым костям, — зачем-то объяснил он. — Не «ширялся» здесь?
— Нет.
— И не пробуй. С твоими мозгами сейчас шутки плохи. Уедет крыша и не вернешь.
— Я понимаю.
Врач достал из кармана пузырек с притертой пробкой и откупорил его. Летучий запах немедленно распространился по комнате.
— Знакомый аромат?
Глаза Сергея остекленели в один миг, подсознание среагировало на самом первобытном уровне на запах горького миндаля, который служил условным сигналом. Шеин специально выбрал этот аромат, который почти не мог встретиться в обычных условиях. А если и встретится, то человек, понюхавший пары синильной кислоты, уже никому об этом не расскажет и автоматически выйдет из игры. Понятно, что свой ароматизатор врач использовал в дозах совершенно безопасных для себя и пациента.
— Знакомый запах? — повторил Шеин.
— Да, — механически ответил Сергей.
— Ты отчетливо помнишь события на буровых вышках в 1995 году?
— Да.
— Ты в вертолете вскрываешь приказ в конверте. Видишь его?
— Да, — Сергей разорвал воображаемый конверт руками, оглянулся, немного повернулся на стуле, закрывая содержание секретной бумаги от чьего-то любопытного глаза — там, в 1995 году.
— Читай!
Лицо Смирнова перекосила судорога, скулы свело.
— Читай, я сказал! — прикрикнул на него Шеин.
— «Командиру группы специального назначения старшему лейтенанту Смирнову…», — начал Сергей безо всякого выражения.
— Чушь! Ничего такого на листике нет! Смотри внимательно, там только три слова!
Сергей захрипел, застонал, затем гримаса сошла с лица молодого человека, он успокоился:
— «Твой отец умер», — прочитал он равнодушно.
— Правильно. Встать.
Смирнов мгновенно вытянулся по стойке смирно.
— Возьми нож на столе.
Сергей схватил тяжелый выкидной нож, которым вчера резал колбасу, ловко развернул его в пальцах.
— Воткни сюда, — Шеин вытянул указательный палец, показывая на спинку кресла.
Едва не задев ухоженный короткий ноготь, лезвие по самую рукоятку погрузилось в мягкую обивку кресла.
— Отлично. Какое задание ты должен был выполнить по кодовой фразе?
Сергей начал ответ четким «строевым» голосом, будто рапортовал начальству:
— Первое. Произвести специальное минирование шести буровых платформ. Для этого скрытно высадиться на побережье, найти рыбачий домик…
— Отлично. Ты выполнил это задание?
— Полностью.
— Кому ты рассказал об этом?
— Майору Шеину, полковнику Губаренко.
— А недавно кому-нибудь говорил?
— Вчера — капитану в отставке Марату Суворову.
— Он разжалован — рядовому запаса Суворову.
— Я не признаю это разжалование.
— Придется признать.
— Так точно. Рассказал о минировании вышек разжалованному рядовому запаса Суворову.
— А о складе?
— Я не помнил этого вчера.
— Сейчас помнишь?
— Так точно!
— Это беспокоит твою совесть?
— Нет. Я выполнял приказ.
— Слушать новый боевой приказ!
— Есть!
Шеин вышел в коридор гостиницы, притворил за собой дверь и позвал Губаренко, который читал в холле газету. Когда тот приблизился, он тихо предупредил его:
— Вы помните: читайте приказ по бумажке, четко и не вставляйте лишних слов. Никаких посторонних установок, иначе он свихнется. Это не робот, у него есть собственная психика.
— Я помню, сколько можно повторять? — раздраженно ответил генерал.
— Пока вы не поймете, старый болван! — в сердцах ответил Шеин.
— Я тебе башку отверну, сука, вот этой рукой, — зашипел Губаренко и приблизил жилистые пальцы к самому лицу врача.
Тот не дрогнул и жестко ответил:
— Я сейчас прикажу Смирнову задушить тебя — и через пятнадцать минут выйду из игры чистым. Мотив у него есть — ты его чуть не угробил на днях!
Генерал побледнел и мгновенно сбавил тон:
— Не будем менять планы. Деньги нам нужны.
— Согласен. Но я сказал: никакой самодеятельности!
— Я понял.
Шеин впустил Губаренко в комнату и скомандовал Сергею, который все так же стоял навытяжку:
— Майор Смирнов, слушать боевой приказ генерал-майора Губаренко!
Генерал вытащил из кармана приготовленный листок и начал:
— Приказываю: скрытно проникнуть на законсервированный склад боевого вооружения под кодовым названием «Рокот» в ущелье Северного Карабаха в районе правого притока реки Акера…»
Смирнов равнодушно наблюдал, как резко изменился вид за окном автомобиля — узкие улочки Кюрдамира сменились сельским пейзажем — как будто не было этих выбитых тротуаров, которые предприимчивые азербайджанцы умудрялись занять входами в кафе, бильярдную или магазин, а пешеходу оставалось обходить эти нагромождения по проезжей части. Шеин, сидевший за рулем, то и дело сигналил вываливающимся на улицу горожанам, рисковавшим ежеминутно попасть под автомобиль.
Вскоре Смирнов покинул машину, которая быстро скрылась по направлению к Баку — туда Губаренко торопился на назначенную заранее деловую встречу. В километре начиналось небольшое село, но весь перекресток дорог на окраине Кюрдамира кипел жизнью — это была своеобразная перевалочная база, где, как и на любом азербайджанском рынке, можно было купить все что угодно.
Вокруг сновали крестьянки с плачущими лицами с полузакрытым лицом — не чета более свободным горожанкам. Они всегда двигались устало, заметая пыль подолами, бросая при встрече короткие фразы друг другу. Впрочем, не то крик, не то плач этих женщин через пять минут стал трудновыносим — они назойливо предлагали купить что-нибудь — от деревенского самогона до бритвенных станков. Не унимались и их дети — чумазые жулики, от которых можно было ждать всяких неприятностей, так что приходилось смотреть за своими карманами. В этом хоре чужой речи Смирнов высматривал машину, которая идет в западном направлении и пожелает остановиться на его сигнальный жест.
Ждать долго не пришлось. По сельской дороге медленно ехал грузовой фургон КамАЗ. На жест Смирнова водитель притормозил.
Когда дверь открылась, он увидел водителя — невысокого мужчину лет тридцати пяти — в старой потрепанной коричневой кожанке. Глаза у водителя были веселые и наглые, которые так и говорили — возьму недорого и в дороге скучать не дам. И в самом деле этот азербайджанец весело подмигнул Смирнову, спросив:
— Из России? — И, не дождавшись ответа, сказал: — Если по пути, то садись.
— Откуда ты узнал, что я приезжий? — сделав внутреннее усилие, спросил Смирнов. Его мозг, приведенный Шейным в особое состояние, работал только на одно направление — выполнение приказа. Это создавало определенные трудности в общении, потому что отсутствовала обыкновенная эмоциональная реакция — любопытство, сочувствие и даже страх. Поэтому мозг работал как бы кружным путем: оценивал полезность любого шага и любых сведений, затем приказывал сам себе и языку симулировать естественное поведение. В частности сейчас, по внутренней оценке, следовало выяснить, в чем он выделяется среди местных.
— Я вашего брата хорошо знаю, — с заметным акцентом ответил водитель. — Кстати, меня зовут Муслим.
— Меня Николай, — назвал вымышленное имя Смирнов.
— Так вот, Николай, во-первых, у нас попутки так не ловят. Тем более, в одиночку. Это Кавказ. Тут на каждой улице целыми семьями машину дожидаются. Становятся посреди улицы и проходу не дают. А когда остановишься, — глядишь, из-за кустов еще несколько человек выбегают — с сумками и баулами. И отказаться в такой ситуации невозможно. Во-вторых, в этом направлении, из Кюрдамира на юго-запад, редко кто едет — неспокойно там. А ваш брат туда только и прет. Журналисты, например, или наемники.
— А я и есть журналист, отстал от своей группы, — нашелся Смирнов. — Знаешь, задержался немного в гостинице.
— А, понимаю, — заулыбался в ответ Муслим. — Девочки в Кюрдамире что надо. Вот на улице Гуси Гаджиева, в ночном кафе «Шахерезада» у меня знакомая работает — Наташа. Русская, кстати. Девушка, что надо, — при этом, сделав паузу, Муслим сделал что-то наподобие воздушного поцелуя и застыл в блаженной улыбке. — Только муж у нее есть.
— А у тебя-то семья есть? — спросил Смирнов у азербайджанца, чтобы знать, как быстро его хватятся, если придется его убрать.
— Я уже двадцать лет как женат. Все было хорошо, если бы не эта проклятая война. Мы под Степанакертом жили. А в девяностом стало невозможно. Когда в соседнем селе армяне двух братьев моих убили, мы с женой решили податься на восток. В беженцах около года были. Тяжело было — трое детей на руках. Я по образованию учитель — закончил Бакинский педагогический, специальность — русский язык. Но на новом месте работы было не найти. Пытался торговать: возил в Астрахань персики и виноград. Но на границе однажды забрали весь товар — еле долги отдал. Пришлось идти в милицию в горячие точки. До перемирия в девяносто четвертом такого насмотрелся, что не дай Аллах такого никому. Когда война закончилась, купил КамАЗ, работаю на хозяина — то зерно, то муку перевожу…