– А ты разве не местный?
– Еще чего не хватало! – смеется Робби. – Я здесь всего четыре года. Чтобы считаться местным, нужно десять. Для копов срок удваивается.
– А для журналистов удваивается еще раз, – улыбается Мартин. Он тянется к кувшину на барной стойке и наполняет бокалы. – А ведь старикашка не промах. Помнишь, как он нами руководил? Весьма неплохо для старого пьянчуги.
– Да, сам удивляюсь.
Оба отворачиваются от веселой компании к бару.
После долгого молчания Робби заговаривает снова, тихим голосом:
– Зачем Байрон так поступил? Почему застрелил тех людей? До сих пор не понимаю.
– Я тоже, Робби, я тоже.
– Как думаешь, мы когда-нибудь узнаем?
Мартин вздыхает.
– Может, и нет.
Они стоят молча, им больше не до пива, оба погружены в раздумья. Мартин бросает взгляд на полицейского. Уткнувшись в бокал, тот выглядит очень юным. Да Робби и в самом деле такой. Хочется как-то помочь, но, наверное, не стоит прерывать ход его мыслей.
В конце концов Робби поворачивается к Мартину. Опьянение с него уже слетело.
– Он кое-что сказал.
– Кто?
– Байрон. Перед тем, как я его застрелил.
– Ты говорил. Что-то вроде того, что он тебя ждал.
– Не только это. Было кое-что еще.
– Продолжай.
– Ты не вправе меня цитировать или ссылаться на полицейские источники, однако эта информация все равно через месяц-другой всплывет во время дознания. И в городе есть люди, которые уже знают. Рано или поздно ты и без меня выяснишь.
Мартин ждет.
– Перед тем как поднять винтовку и выстрелить, Байрон сказал: «Харли Снауч знает все».
– «Харли Снауч знает все»? Что именно?
– Не могу сказать, сам без понятия. Его допрашивали. Дотошно. Но, как я уже говорил, я не участвую в этом расследовании.
– Как думаешь, что Свифт имел в виду?
– Понятия не имею. Если старик что-то пронюхал, он не скажет ни мне, ни кому бы то ни было еще. Даже близко не догадываюсь, черт побери! – Молодой полицейский смотрит в свое пиво, Мартину сказать нечего.
В баре за спиной вдруг повисает тишина, Мартин оборачивается. Всего в нескольких шагах стоит Мэнди Блонд. На ней джинсы и белая блузка, чистоту которых подчеркивает грязная от сажи, прокопченная экипировка пожарных команд.
– Привет! – здоровается Мартин.
– Привет, Мартин! – отвечает Мэнди.
Робби поворачивается на ее голос.
– Привет, Робби! – Она шагает к ним, целует Робби в губы, а затем так же поступает с Мартином, и отступает, держа обоих за руки. – Спасибо вам! Спасибо, что его спасли.
Мартин через ее плечо бросает взгляд на столик, откуда на них, но не совсем на них, глазеет Дедуля. Похоже, он засмотрелся на попку Мэнди.
– Не Дедулю, Мартин, – поясняет констебль. – Харли Снауча.
Глава 8. Преследователь
Мартин снова в секторе Газа, но на сей раз багажник почему-то пахнет хорошо, в нем тепло, темно и спокойно. Снаружи, жалуясь на несправедливость мира, плачет какой-то ребенок, а внутри кокона безопасно. Дремотно перевернувшись, Мартин вдруг ни с того ни с сего получает удар под ребра. Сонливость тут же слетает, но сначала кто-то успевает пнуть его в живот. Он в страхе и, даже открыв глаза, не сразу понимает, что находится в кровати… в широкой кровати.
Мэнди смотрит на него и посмеивается.
– Какого чер?.. – начинает Мартин, и в этот миг получает очередной удар. Между ними ребенок, и он размахивает пухлыми ножками.
– Лиам. По утрам сын обычно со мной, – снова смеется Мэнди.
– Ну и ну, бьет копытами, точно мул, – потирает ребра Мартин.
– Такой уж он у меня.
Позднее, во время завтрака за кухонным столом, мозг у Мартина неохотно включается. Состояние выжатое: измучен борьбой с огнем, осоловел после обильных пивных возлияний, счастлив, что спал с Мэнди. Он баюкает в руках кружку кофе, наслаждается маффинами, проглатывает болеутоляющее, чтобы избавиться от первых звоночков похмелья. Хочется просто посидеть, насладиться мгновением, подождать, пока успокоится желудок, однако в голову лезут мысли.
– Мэнди, насчет вчера…
– У тебя жалобы?
– Нет, конечно, нет! Черт, нет.
На ее губах дразнящая улыбка.
Мартин понимает, что находится не в самом выгодном положении. В положении мужчины, который намного старше и связался с невозмутимой молодой красавицей. И все же он не сдается:
– Я не понимаю.
– Ты о чем?
– О Харли Снауче. Мне казалось, ты его ненавидишь. А вчера ты вроде была благодарна, что мы с Робби его спасли.
Мэнди долго молчит. Ее глаза влажно блестят, между бровей залегла тоненькая морщинка.
– Знаю. Странно, да?
– Не то чтобы…
– Просто мне порой хочется, чтобы все было иначе. Как в моих детских мечтах.
– Мэнди, детство прошло.
– Знаю. Как думаешь, что мне делать?
– Серьезно?
– Серьезно.
– По-моему, тебе лучше уехать из города. Если обвинения твоей матери не напраслина, Лиаму незачем такой дедушка. Тебе надо думать о сыне.
Мандалай Блонд молчит.
Как только Мартин покидает магазин, возмездие за вчерашнее пьянство обрушивается на него во всю мощь. Он щурится на залитый палящим светом Риверсенд, и голова раскалывается. Шагает под адский зной на Хей-роуд, желудок начинает крутить. Город провонял древесным дымом, но запах больше не кажется приятным. Мартин забирается в машину, припаркованную там же, где и вчера. К счастью, та стоит в утренней тени, отбрасываемой магазинными навесами, и за ночь остыла. На переднем сиденье лежит бутылка воды. Мартин делает глоток. Горлу от воды приятно, но в желудке начинается революция.
Вернувшись в «Черного пса», он встает под душ и, дав хороший напор, пытается изгнать навязчивый запах дыма хлорированной болотной водой Риверсенда. Затем пробует вымыть волосы дешевым шампунем из мотеля. С третьей попытки под сильной струей последнее более-менее удается. Мартин смотрит на руки, не удивляясь тому, как быстро сморщилась кожа на кончиках пальцев. Почему-то, несмотря на похмелье и усталость, он впервые за многие годы чувствует себя по-настоящему живым. Интервью с Робби, спасение Джейми Ландерса, собственное спасение от огненной смерти, ночь с Мэнди. Почему-то в этом высушенном городишке кровь вновь начала быстрее бежать по жилам. Промокну́в полотенцем лицо, Мартин оценивает отражение в зеркале. Глаза красные от дыма и алкоголя, но на солнце кожа приобрела нормальный цвет и, несмотря на небольшие бульдожьи щечки, от щетины линия подбородка выглядит четче. Он пытается улыбнуться, остается доволен увиденным и улыбается по-настоящему. Пусть и не тот лихой молодой спецкор, что когда-то, но и не такой уж старый хрыч. Возможно, всего лишь возможно, теплое отношение Мэнди вызвано не одной благодарностью.
Мартин раздумывает над очерком, ради которого сюда послан. Требуется охарактеризовать Риверсенд год спустя, но, пожалуй, можно будет написать что-то получше, сделать упор на другое. Рассказать не просто о том, как город восстанавливается после трагедии, а о городе, расколотом противоречивыми воспоминаниями о своем пасторе. Этот человек был массовым убийцей и предполагаемым педофилом, тем не менее многие отзываются о нем с любовью. Интервью с Робби Хаус-Джонсом все равно останется основой или, по крайней мере, первой половиной очерка. И кто знает, на какие откровения решится Фрэн Ландерс, раз уж согласилась поговорить?
Как ни странно, хотя Свифт застрелил пятерых, все равно находятся те, кто поет ему дифирамбы: Дедуля, мальчишка у церкви, Мэнди. Однако есть и готовые осудить, например, Харли Снауч и Робби. Что-то тут не вяжется. Непонятно, почему священник устроил кровавую бойню. Свихнулся, решил заткнуть рот тем, кто хотел обвинить его в шашнях с детьми, либо третья причина?
Общительный молодой человек пользовался любовью и щедро отдавал себя другим. И вместе с тем был любителем пострелять, выпить и покурить травки. К тому же растлевал малолетних, согласно той премированной статье Дарси Дефо. Возможно, коллега где-то и позволил себе вольности, но выдумывать такое не стал бы. Информация наверняка поступила из надежного источника.
Итак, наш молодой человек жил двойной жизнью. Однако ни Мэнди, ни Дедуля, ни Люк не верят обвинениям. Что дальше? Почему Байрон Свифт перед смертью сказал, что Харли Снауч все знает? И что именно знает Снауч? Допустим, Снауч был в курсе делишек с детьми, но зачем убивать пятерых обвинителей, а потом последними словами направлять полицейского к старику? Сплошные неувязки.
Мартин смотрит на часы: полдесятого, целый день впереди. Голова соображает, но похмелье мучает все сильнее, и вместе с жарой растет усталость. Он проглатывает две таблетки болеутоляющего и забирается в постель – лучше отдохнуть.
В одиннадцать он просыпается, чувствуя себя чуть ожившим. Зато за окном стало еще хуже. Ветер слишком слаб, чтобы раздуть очередной пожар, однако все так же горяч, так же сух, так же полон гари. Черное облако из буша развеялось по всему городу; дым не дает никакой тени, никакой защиты от солнца. Такое чувство, что оно печет еще сильнее.
В машине жарко и душно, хоть она и стояла под навесом. Мартин снова выбирается на шоссе, сворачивает налево и проезжает главную улицу с горсткой открытых магазинов, решивших в кои-то веки поработать. С улыбкой миновав книжный, он заруливает на длинный мост.
Через десять минут впереди показывается развилка, у которой днем раньше собрались пожарные. Змеистая грунтовка ведет на северо-запад в буш, мимо разномастного сборища почтовых ящиков. Справа от дороги дымится почерневшая растительность, слева она почти не тронута. Именно здесь люди Эррола сдерживали фланги пожара. Мартин останавливает машину, делает телефоном несколько снимков и трогается дальше.
Вскоре по обе стороны дороги уже тянется выжженный буш. Насколько разумно тут быть одному? Впрочем, наверное, все, что могло сгореть, уже сгорело. Вокруг змеятся струйки дыма. Вчера в клубе кто-то говорил, что акации могут тлеть неделями, даже месяцами, корни выгорают под землей, а наверху это почти незаметно. Потушить огонь раз и навсегда способен лишь хороший дождь. Мартин поднимает глаза на мертвенно-бледное небо. Да уж, Второе пришествие и то вероятнее, чем ливень. После пожара на лесистых участках совершенно нет тени, черные курящиеся стволы стоят без листвы.