Уокер вздыхает.
– Потому что это произошло на моем участке. Может, я и не ахти какой коп, но слежу за порядком в славном городке. И мне очень не нравится, насколько был защищен этот человек. Не люблю, когда на моем участке мне вставляют палки в колеса.
– Защищен? Свифт?
– Да.
– Что вы имеете в виду?
– За два дня до трагедии поступил анонимный звонок. Звонили из телефонной будки в Риверсенде. Парень. Он сказал, что преподобный Свифт надругался над ним и еще одним малым.
– Ничего себе! И как вы поступили?
– Арестовал его.
– Свифта?
– Ну да. Посадил в камеру.
– По какому обвинению?
– Без обвинения. Просто чтобы преподать урок. Затем уехал в Риверсенд глянуть, не удастся ли что-нибудь выяснить. Констебль Хаус-Джонс вам об этом рассказывал?
– Нет.
– Что ж, ничего удивительного. Робби не верит обвинениям в педофилии. Как бы то ни было, я вернулся и хотел отпустить Свифта, ведь он, так сказать, получил урок. Однако преподобный уже и без меня освободился. Констебль сообщил, что приказ пришел по телефону из Сиднея. Я позвонил проверить, и мне недвусмысленно дали понять, чтобы я оставил Байрона Свифта в покое.
– Кто вам это сказал? Можете вспомнить?
– Могу, но стопроцентно уверен, что мне просто передали чье-то сообщение. Не знаю, откуда оно пришло, только явно из высоких кругов, вы уж поверьте.
– Проклятье. И что было дальше?
– Я оставил Свифта в покое. Если бы его не сняли с крючка, не приказали мне держаться подальше, возможно, я бы махнул на это дело рукой, а так оно меня гложет.
Мартина охватывает нервная дрожь: куски мозаики начинают складываться.
– Что вы предприняли?
– Робби назвал мне имена кое-каких парней из его молодежной организации. Тем вечером я позвонил нескольким отцам, своим знакомым, предупредил, чтобы не слишком-то доверяли своих детей священнику.
– Ничего себе! Позвольте, догадаюсь: вы позвонили Крейгу Ландерсу и Альфу Ньюкирку. И было это вечером в пятницу. На следующий день они отправились охотиться с Томом Ньюкирком, Джерри Торлини и Хорри Гровнером. А в воскресенье утром поняли, что Байрон Свифт приедет в Риверсенд, и решили припереть его к стенке.
Поочередно похлопав руками по животу, сержант Херб Уокер отвечает:
– В этом деле, сынок, много всяких «если бы», «но» и «может быть». Однако мне твои догадки опровергнуть нечем.
Мартин какое-то время размышляет.
– Обвинение в предполагаемом насилии над детьми впервые всплыло в статье моего коллеги Дарси Дефо.
– Насколько знаю, да.
– Вы разговаривали с Дефо?
– Мартин, вы не раскрываете свои источники, а я – свои контакты. Но должен сказать, статья вашего коллеги меня разочаровала. Шуму много, а толку мало.
– В смысле?
– Что ж, там сплошь о том, каким любителем маленьких щелок был Свифт, и ни слова о замалчивании, ничего о том, как его вызволили из тюрьмы влиятельные люди. К концу все выглядело так, будто я облажался. Будто существовали доказательства, что Байрон Свифт растлитель малолеток, а мы с Робби их проигнорировали. Меня это прямо взбесило.
– И бесит до сих пор.
– Чертовски верно.
– Позвольте уточнить. Итак, вы бросили Свифта за решетку, а он освободился. И все это за два дня до трагедии у Святого Иакова?
– Именно.
– А потом вы нашли доказательства, что он действительно приставал к детям? Или против него лишь один анонимный звонок по телефону?
– Нет, с доказательствами порядок. Два молодых парня независимо друг от друга повторили передо мной то же самое. Так что здесь ваш приятель Дефо прав: Свифт был педофилом.
– Кто эти юноши?
– Мартин, речь о надругательстве над детьми. Я не вправе сообщать имена жертв без распоряжения суда.
– Они хоть из Риверсенда?
– Да, это я раскрыть могу.
– Спасибо. Скажите, вы рассказывали Дарси о Камбодже? Или о том, что Свифт, возможно, совсем другой человек, бывший спецназовец?
– Мартин, давайте сразу расставим все точки над «i». Я никогда не упоминал, что разговаривал с вашим коллегой, ясно? Что до вашего вопроса, то когда Дарси Дефо писал свою статью, я еще ничего не знал. Информация поступила позднее.
– А что насчет Робби? Хаус-Джонс в курсе, что Свифт был не тем, за кого себя выдавал? По его словам, они дружили.
Уокер кивает, словно одобряя вопрос.
– Нет. Точнее, он узнал об этом совсем недавно. Пару недель назад у нас зашел разговор о Свифте. Похоже, новость потрясла Робби до глубины души.
– Думаете, он поверил?
– Если честно, по-моему, Робби это привело в замешательство. Впрочем, лучше спросить у него самого.
– Вероятно, я так и поступлю.
Мартину непросто привести в порядок мысли, полные противоречивых догадок, уводящих в десятки направлений разом.
– Сержант Уокер… Херб… зачем вы мне все это рассказываете? И зачем посоветовали Робби дать мне интервью?
– Потому что от всего этого дурно пахнет. Пора бы правде выйти наружу. – Красноречивый хлопок по животу.
Закончив интервью, Мартин возвращается в машину и сидит, думает. Жары он больше не замечает, мозг напряженно работает. Херб Уокер и Харли Снауч верят, что Свифт сексуально домогался детей, а Мэнди Блонд – что нет. Однако после информации от сержанта никаких сомнений быть не может: двое рябят подтвердили, что это правда. Больше волнует другое. Дарси Дефо уже рассказал об извращенных вкусах священника, а тут подвернулась новая, еще никем не освещенная история: Байрон Свифт – самозванец, бывший спецназовец, которого защищали люди из полицейской верхушки. Что, если Свифт был частью какой-то группы высокопоставленных педофилов?
Больница в Беллингтоне одноэтажная. Первый этаж – кирпичный, дальше вплоть до крыши из рифленого железа – сайдинг. Здание стоит у поворота реки Муррей, два корпуса соединяются крытым проходом. Снаружи – несколько пожилых пациентов в инвалидных колясках, курят и созерцают воды, вяло текущие мимо.
Мартин входит через автоматические раздвижные двери в вестибюль. Тихо, повсюду больничный запах антисептиков, на полу – линолеумное покрытие, которое приятно пружинит. За стойкой регистратора скучающая женщина вяло разгадывает кроссворд.
– Я могу видеть Джейми Ландерса? – приближается к ней Мартин.
– Вот там, третья дверь слева, – бросает она, даже не подняв глаз от головоломки.
Мартин чувствует себя глуповато. Надо же, приготовил кучу историй, чтобы пробраться мимо администраторши, а ни одна не понадобилась.
Палата выглядит довольно приятно: высокий потолок, большие окна. Койки четыре, заняты всего две. Джейми сидит на постели, уткнувшись в телефон. Напротив спит старик.
– Привет, Джейми.
– Вы кто?
– Меня зовут Мартин Скарсден. Я помогал твоей маме на месте аварии.
– Так значит, это ты мой спаситель?
– Получается, да.
– А как же Аллен? Почему не спас его?
Мартин сам толком не знает, чего ожидал – возможно, благодарности? – но уж определенно не этого. Джейми смотрит на него с угрюмостью цепного пса.
– Я ничего не мог сделать, Джейми. Твой друг сломал шею, когда его вышвырнуло из машины, и умер на месте.
– Что за хрень ты гонишь?
В голосе Джейми слышны обвиняющие нотки, будто Мартин каким-то образом мог изменить ход событий. Указать бы парню на очевидное, напомнить, что это он вел машину, но нет, лучше сдержаться.
– Сам-то как?
– Дерьмовей некуда. Сломал пару ребер о рулевое колесо. Болят адски. Эти гады экономят на болеутоляющем. Небось прикарманивают и продают на сторону.
– Я с ними поговорю, посмотрю, что можно сделать. – Мартин лжет.
– Чушь собачья, – презрительно фыркает Джейми Ландерс. – Так я и поверил. Зачем ты пришел?
– Я журналист. Пишу о Байроне Свифте.
– И что ты хочешь узнать об этом уроде?
– Он и правда был педофилом? Сексуально приставал к детям?
– Мне известно, кто такие педофилы. Я вам не кретин какой-нибудь.
– Так это правда?
– А то! Вот тебе и служитель Божий! Свифт жил в Беллингтоне, но детсад из школьников себе устроил за сорок миль отсюда, в Риверсенде. Конечно, не без мысли кого-нибудь полапать. Раскинь мозгами, Шерлок.
– Ты сам был чему-нибудь свидетелем?
– Не-а, ничего такого. Свифт вел себя слишком умно. Но видел бы ты, как он вился вокруг тех детей, притворялся их другом, обнимашечки всякие, хлопки по седалищу. Завлекал, одним словом.
– А к тебе он когда-нибудь приставал? Или к Аллену?
Лицо Ландерса презрительно кривится в гримасе отвращения.
– Ко мне? Конечно, нет. Я вам не ребенок, знаете ли. Он бы не посмел. Мы бы с ним разобрались.
– Каким образом?
– Выбили бы из него дерьмо.
– Ясно. Насчет обвинений в педофилии… так это ты с друзьями позвонил сержанту Уокеру в Беллингтон?
– Нет, не я. Не имею привычки разговаривать с копами.
– Твой отец о приставаниях знал. Уокер его предупредил, что Свифт путается с детьми. По одной из версий, твой отец отправился к церкви Святого Иакова его приструнить, чтобы держался от тебя и остальных подальше.
– Бу-га-га!.. Не знаю, почему мой старик поперся в церковь, но уж явно не для того, чтобы защитить меня.
Мартин решает навестить беллингтонское кладбище. Огромный шар закатного солнца кажется налитым кровью из-за дыма, еще не до конца развеявшегося после пожара в буше. Измученный жарой день устало клонится к закату. В воздухе висят пыль и дым. Листья на деревьях поникли, кустарники не тянутся к небу, а словно хотят спрятаться от него. Мартин допивает минералку, но пустую пластиковую бутылку не выбрасывает.
Могила Байрона Свифта – в конце ряда. На простом черном надгробии надпись: «Преподобный Байрон Свифт. Тридцать шесть лет. Личность известна Всевышнему».
Мартин долго ее разглядывает, не в силах поверить собственным глазам. «Личность известна Всевышнему» – эпитафия, которую оставляют на могилах безымянных солдат. И вот она здесь, на могиле приходского священника, наглядное доказательство того, что Свифт и впрямь бывший солдат, как сказал Уокер. Однако это еще не все. На могиле – букетик небесно-голубых цветов, пусть и поникших от жары, но явно сегодняшних. Кто-то горюет по мертвому священнику… или тому человеку, которым он был на самом деле.