– Чуть позже Фрэн встретилась со священником у церкви. По ее словам, тот просил подождать у Негритянской лагуны. Похоже, она верила, что сможет с ним уехать.
– Скорее похоже на то, что Байрон хотел ее уберечь от не самого приятного зрелища.
– Вероятно. Думаешь, не забрал бы с собой?
От обидного намека, что Свифт предпочитал Фрэн, еще мгновение назад безмятежные черты Мэнди охватывает волнение.
– Нет. С какой стати ему было забирать ее, а не меня? Я ждала от него ребенка.
Оба замолкают. Мартин пытается представить, что творилось в голове молодого священника тем роковым утром. Херб Уокер предъявил Свифту обвинение в педофилии. Так что тот либо решил покинуть город сам, либо его заставили. Либо сбежал от россказней, что он пристает к малолетним, либо испугался, что при расследовании выяснится его настоящая личность. Собирался ли он переехать, скинуть с себя шкуру Байрона Свифта и стать кем-то другим? Если так, понятно, почему не захотел брать с собой Мэнди. А что насчет Фрэн?
– Мэнди, та история, которую ты мне рассказала при нашем знакомстве… якобы отец Лиама какой-то засранец-изувер… Что это было?
Она вздыхает.
– Я не могла рассказать правду, ты же понимаешь. Мы только встретились, я тебя совсем не знала. Ты был для меня просто очередным журналюгой, охочим до сенсаций. Тиснул бы все в свою кошмарную газетенку, представил мои отношения с Байроном омерзительно грязными, хотя на самом деле вовсе не так. Я была в городе после стрельбы, помню, как ваш брат раздувал каждую мелочь, вырывая из контекста. Я видела, что тобой движет. Думаешь, я такого хочу своему сыну?
– Тогда зачем вообще рассказала?
– Дело в том, что мне нужна помощь. Хочу, чтобы ты выяснил, кем Байрон был в действительности. Почему так поступил.
– Выяснить, кем был Байрон? Значит, ты догадывалась, что его настоящее имя другое?
– Не совсем. Просто его татуировки… такие делают в армии. И его противоречивая личность, как он жил… После смерти Байрона и рождения Лиама мне захотелось узнать больше. Вот я и решила убедить тебя помочь.
– Убедить? Да ты мною манипулировала!
Мэнди обиженно морщится.
– Называй как хочешь.
– А твоя байка о залете после случайного секса в Мельбурне… ты выдумала ее тогда же, просто так?
– Разумеется, нет. Я ее скармливаю всему городу с тех пор, как забеременела. Не хочу, чтобы знали, кто отец Лиама.
– Что так?
– А сам как думаешь? Меня все детство третировали потому, что мой отец насильник. Каково бы пришлось Лиаму, если бы весь мир узнал, что он сын психа-убийцы?
Так-так, про изнасилование. Мэнди распалилась, ее лицо выражает любовь и твердую веру. Но ей вот-вот придется отвечать на вопросы полиции, так что в ближайшем времени другой возможности может не представиться.
Сглотнув, Мартин решает надавить еще.
– Мэнди, те обвинения против Харли Снауча… Мы не нашли никаких записей о том, что он действительно изнасиловал твою мать. Наши ищейки прочесали архивы. Похоже, дела против него не возбуждали.
Мэнди потрясенно смотрит, широко распахнув глаза.
– Это еще ничего не доказывает, – вновь обретя уверенность, заявляет она.
– Да, не доказывает. – Мартин старается подпустить в голос как можно больше участливости. – Но, допустим, твоя мать все придумала?
– Еще чего! С какой стати?
– Не знаю. Возможно, у нее была веская причина. При нашем знакомстве ты много чего мне наплела: Лиам, мысли о самоубийстве, Байрон, который спас тебя и исцелил твою душу.
– Но все это в каком-то смысле правда… До встречи с ним я действительно была не в ладах с собой и этим миром. Такая вот аллегорическая история.
Глава 13. Отель
Мартин у Мандалай Блонд, пытается писать, но работа не идет. Очередной ежедневный материал готов только наполовину, статья об отношении риверсендцев к убийце в сутане издевательски подмигивает с экрана. Растет злость, глубокая неприязнь к Байрону Свифту. Убийца, возможный педофил и, определенно, серийный эксплуататор психологически уязвимых женщин. Чем не легкая добыча для соблазнителя – Мандалай Блонд, застрявшая в Риверсенде у постели умирающей матери? Велел бедной Фрэн Ландерс ждать в Негритянской лагуне, а сам и не собирался брать ее с собой, беременной Мэнди не оставил даже надежды. И это только в Риверсенде. А сколько женщин пало его жертвами в Беллингтоне? Скольких он обрюхатил и бросил в других сельских городках? Ради какого грязного секрета ему понадобилась другая личина? Бежал от многочисленных исков о признании отцовства?.. Но что странно, даже сейчас эти жертвы его защищают. О Господи! Интересно, как Свифт оправдывался в собственных глазах? Хватало ли ему честности признаться в потребительском отношении к этим женщинам или он убеждал себя, что оказывает помощь и поддержку нуждающимся?
Да и сам Мартин, если задуматься, ничем не лучше: спит с Мэнди, а через час-другой отдаст на растерзание полиции. Ее дневник, тайная связь с преступником, ребенок… Неудивительно, что не выходит сосредоточиться. Простаивает срочный материал в номер, самая громкая сенсация в стране, а он не может выдавить из себя очередную строчку, пока не сообщил полиции о дневнике! Ну почему Мэнди, такая красивая и ранимая, обречена страдать от Байронов и Мартинов этого мира?
В конце концов, устав таращиться в монитор, он решает прошвырнуться.
Снаружи поджидает жара. Она больше не злит и не удивляет, став чем-то само собой разумеющимся, бременем существования, вполне им заслуженным. Прячась от солнца в тени магазинных навесов, Мартин идет к перекрестку, где стоит равнодушный к адскому зною бронзовый солдат. Рядом, никого не замечая, проплывают два седеющих байкера на утробно рычащих мотоциклах. По Сомерсет-стрит едет на запад машина: мимо солдата, мимо банка, а затем тормозит, и водитель задним ходом паркуется через дорогу от полицейского участка, присоединяясь к веренице других автомобилей. В тени дерева неподалеку сгрудились представители СМИ.
Мартин и сам подумывал туда сходить, разведать обстановку, но внезапно мелькает мысль свернуть направо и поесть в боулинг-клубе.
Поколебавшись, он не идет никуда, а вынимает почти бесполезный мобильник и фотографирует памятник героям Первой мировой. Затем оглядывается. Солдат на колонне обозначает центр Риверсенда. За спиной, на лучшем месте перекрестка, стоит отель «Коммерсант», свеженький, как в день своего закрытия. Через дорогу расположен «Бендиго банк», а наискосок – солидная постройка из красного кирпича, бывшее здание городского совета. Солдат повернут к нему лицом. На другом углу – галантерейный магазин Дженнигса, воскресным утром он не работает. В витринах одежда, скобяные товары, мелкие электроприборы, немного игрушек – все, кроме еды и скоропортящегося.
В голове возникает идея. Возможно, где-нибудь в очерке об Риверсенде найдется место для обзорного экскурса, в котором будет описан постепенный упадок города. Можно начать отсюда, с памятника погибшим солдатам и прогоревшего отеля с пивной, а затем, пройдясь по Хей-роуд мимо унылых магазинных витрин и закрытой парикмахерской, заглянуть в заброшенный винный салун с его пыльными призраками.
Мартин выходит из-под навеса у галантереи на палящее полуденное солнце. Господи, ну и жара! Щелкнув телефоном магазин, он мысленно отмечает рельефную надпись на оштукатуренном фасаде: «Галантерейный магазин Дженнингса, 1923 г.». Потрясающе! Надо будет вернуться сюда в рабочий день и взять интервью у последнего поколения семьи.
При взгляде на «Бендиго банк» Мартина озаряет схожая идея. Солидное строение с оштукатуренным фасадом и каменным портиком расцвечено фирменным красно-коричневым с золотом, но по буквам из кованого железа над входом прослеживаются истоки: когда-то здесь располагался «Коммерческий банк Австралии». Банк пока работает лишь потому, что местные открыли отделение под крышей «Бендиго». Большим банкам здесь больше не прибыльно.
Вот и еще пара фотографий – больше зерна на мельницу Мартина.
Теперь другая сторона Сомерсет-стрит, здание городского совета. Оно стоит немного в глубине на большом участке земли. На этот раз историю можно прочесть на мемориальной доске: «Здесь с 1922 по 1982 г. находился городской совет Риверсенда до слияния с Беллингтонским советом графства. Эта доска была торжественно открыта 12 июня 1991 года Эрролом Райдингом, последним мэром Риверсенда». Мартин криво усмехается и делает еще несколько фото. О нынешнем назначении здания говорится в табличке на двери: «Риверсендская художественная галерея и мастерская. Открыто по вторникам и четвергам с 9:00 до 13:00». Наверное, стены внутри увешаны картинами с изображениями эвкалиптов, полками с керамикой в коричневой глазури и ручной пряжей – и все это собирает пыль. В качестве реверанса муниципальному прошлому на стене возле входа до сих пор висит доска объявлений. Вот уведомление городского совета о введении драконовских ограничений на воду, самодельная листовка с рекламой мотеля «Черный пес», засиженная мухами записка некой Глэдис Крик, предлагающей услуги няни. Внизу бумажки – телефонный номер Глэдис, и он же повторен на отрывных полосках. Ни одной не взяли. Еще снимок.
Пропали домашние питомцы: колли по кличке Лэсси и кошак по кличке Мистер Кот, оба с фотографиями. Хозяин кота предлагает небольшое вознаграждение. Рядом объявления о продаже старых машин, приглашение на сельхозработы, записка о том, что местная футбольная команда, проигравшая финал, в марте возобновит тренировки на школьном стадионе.
Мартин возвращается на середину перекрестка и опять разглядывает бронзового солдата. Хорошая поза, не героическая. Солдат не смотрит вдаль, в светлое будущее. Наоборот, голова склонена, взгляд опущен долу – он скорбит по павшим товарищам.
Мартин отходит на несколько шагов и еще несколько раз щелкает телефоном памятник на фоне старой пивной.
Только он собирается спрятать сотовый, как на круговой террасе «Коммерсанта» что-то мелькает.