Сегодня Мартин не удостаивается привилегий, и его просят подождать снаружи вместе с остальными. Подчинившись, он возвращается на сцену вчерашней катастрофы. Бывшие коллеги либо потрясены, либо смущены его присутствием. Либо и то, и другое. Такери смятенно качает головой, но из вежливости здоровается и выражает сочувствие. Журналист с Эй-би-си требует интервью, напоминая, что его канал вчера выступил в защиту Мартина. Мартин отказывается. Дуг Танклтон, временно закончив вещать в прямом эфире, упорно отводит взгляд, хотя его кинооператор нахально снимает каждое движение Мартина.
– Мартин, – раздается низкий, самодовольный голос. Дарси Дефо. – Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть. Как ты? Держишься?
– Добро пожаловать в цирк, Дарси. У меня все не так уж плохо. Что говорит полиция?
– Почти ничего. Арестовали владелицу книжного магазина. Судя по всему, та знала священника Байрона Свифта.
– Да.
– Твой приятель Танклтон набирает рейтинги. По его словам, полиция подозревает, что эта женщина и священник вместе убили немок.
– Слушай, Дарси, лучше не пиши этого. Я серьезно. Подожди, что скажет полиция.
– Значит, тебе известно другое?
– Ну, известно, сильно сказано. Просто я вышел с этой историей за рамки дозволенного, и глянь, в какое дерьмо угодил. Даже я бы не стал такое писать. Еще не время.
Дарси переваривает информацию, и тут из полицейского участка выходит худой, чуть небритый мужчина в сером костюме.
– АСБР, – облетает толпу шепот.
Заметив Мартина, Гофинг подзывает его к себе. Оба заходят в полицейский участок, причем взгляды камер буквально буравят спину Мартина.
– Надеюсь, твои карманы набиты деньгами, – говорит Гофинг.
– Зачем тебе?
– Возможно, придется внести залог.
Мировой судья восседает за внушительным столом. Лицо у него багровое, вид несколько взъерошенный и отнюдь не счастливый. Как и у всех остальных. Монтифор смотрит на судью волком, Лучич взглядом пытается прожечь в Робби Хаус-Джонсе дырку, а тот прячет глаза от обоих сиднейских детективов. Мэнди сидит в белой рубашке, синих джинсах и наручниках и кажется очень маленькой. Заметив Мартина, она улыбается, в глазах вспыхивает надежда. Его сердце пускается вскачь. Может, простила за утренние обвинения?
– Мартин Скарсден? – Глаза судьи налиты кровью, дыхание отдает алкоголем.
– Точно.
– Мне сообщили, что вы готовы поручиться за мисс Мандалай Блонд. Это верно?
– Да, ваша честь.
Судья фыркает и со вздохом качает головой.
– Я всего лишь мировой судья, мистер Скарсден. Не «ваша честь». – И завершает фразу отрыжкой. – Извините.
Мартин кивает. Никто не смеется, никто не улыбается. Судья пьян, но вокруг каменные лица.
Судья продолжает довольно ровным голосом, хотя его жесты чересчур экспрессивны:
– Ясно. Передо мной, мистер Скарсден, дилемма. Дилемма. И тут требуется мудрость Соломона. С одной стороны, инспектор Монти против освобождения под залог и утверждает, что обвинение слишком серьезно. С другой стороны, юный констебль говорит, что мисс Блонд одна воспитывает ребенка в возрасте до года. Я не ошибся?
– Нет, сэр.
– Отлично. Страдали когда-нибудь от подагры?
– Нет, сэр.
– Отлично. Постарайтесь ее избежать, если удастся.
Еще одна отрыжка. Лица полицейских непрошибаемо серьезны, хотя Монтифор прикрыл глаза.
– Итак, вот что я предлагаю, – продолжает судья. – Мандалай Блонд выйдет под залог, если вы внесете, скажем, пятнадцать тысяч долларов. Да, звучит неплохо. Пятнадцать тысяч. Сможете получить такую сумму? И готовы ли вы стать поручителем?
При взгляде на Мэнди все сомнения Мартина развеиваются. Ее лицо обращено к нему и выражает тревогу о Лиаме. Разве можно ей отказать?
– Хорошо, сэр. Я посещу беллингтонское отделение своего банка.
– Отлично. Вот условия. Мисс Блонд, вы должны ежедневно до двенадцати отмечаться в полиции Риверсенда. Вы не вправе удаляться от города более чем на пять километров. Для этого надо будет заблаговременно уведомить полицию и получить ее разрешение. И дайте подумать… вы не вправе обсуждать вопросы, связанные с обвинением, с мистером Скарсденом и другими газетчиками. Тем не менее я советую вам обсудить их с адвокатом. Эти условия останутся в силе до предварительного слушания, либо пока с вас не снимут обвинения, либо пока я не вынесу другое решение. Либо пока не случится что-то еще. Понятно?
– Да, сэр, – тихо отвечает Мэнди.
– Мистер Скарсден, меня тревожит, что обвиняемую передают на попечение репортера. Честно говоря, я не очень высокого мнения о вас. Как бы то ни было, вы не должны обсуждать с Мандалай Блонд ее обвинение и дневник. И вы не должны писать репортажи по вопросам, связанным с обвинением. Ясно?
Мартин от неожиданности моргает. Ему затыкают рот. Однако еще один взгляд на Мэнди решает все.
– Согласен.
– Не передумали насчет залога?
– Нет.
– Отлично. Мисс Блонд до возвращения в Риверсенд останется под стражей. Мистер Скарсден, пожалуйста, возьмите в банке чек и отправляйтесь в полицейский участок Риверсенда. И еще…
– Да, сэр?
– По возможности избегайте жирной еды. Она источник всех зол. А теперь всем хорошего дня.
На этих словах у судьи вырывается очередная отрыжка – внушительнее, громче и дольше предыдущих.
Глава 18. Освобожденная под залог
Караван утратил свою упорядоченность, и Мартин возвращается в Риверсенд, не имея в поле зрения ни одной машины. Впрочем, он не один, в попутчики напросился Джек Гофинг, следователь из АСБР. Оба молчат, уйдя в собственные мысли. Мартин заехал в банк за чеком. Тот – в кармане рубашки, одновременно легковесный, как перышко, и тяжелый от обязательств. Мартин знает, что где-то впереди Мэнди Блонд, ради которой он взял деньги, пересекает равнину на заднем сиденье патрульного автомобиля – все еще в наручниках, все еще пленница. Монтифор и Лучич также едут впереди, планируя следующий шаг. Интересно, думает Мартин, Робби Хаус-Джонс тоже часть этого маленького конвоя или проложил дистанцию между собой и сиднейским начальством?
Пусть Мартин и тянется в хвосте за полицией, зато опередил бывших коллег. Те пока в Беллингтоне, еще заняты репортажами. Легко представить, что там сейчас творится: Дуг Танклтон безостановочно говорит в глаз объектива, и фургон со спутниковой тарелкой передает его наблюдения на всю Австралию; репортеры с радио взахлеб описывают, как Мэнди Блонд под бурю фотовспышек покинула полицейский участок; газетчики, вовсю используя блага полноценного беллингтонского Интернета, отсылают материал. Здесь и честные новостные репортажи о скудных фактах, и красочные статьи о драматичных событиях дня, и личные мнения со смелыми теориями о том, как все это понимать. Однако, назависимо от стиля подачи и типа СМИ, в центре всех без исключения репортажей, притягивая интерес нации, – один и тот же, с небольшими вариациями, образ – по-неземному красивая молодая мать с поразительными зелеными глазами, закованная в наручники. Вскоре журналисты закончат и тоже устремятся через цифровую пустыню в Риверсенд, чтобы доложить о новой главе городской саги, этой истории об убийстве, религии и запретной любви – истории, что внезапно заняла главное место в летних новостях и теперь вращается вокруг фотогеничной пары: покойного Байрона Свифта и Мандалай Блонд, обвиненной в попытке помешать правосудию. На полпути к Риверсенду мимо Мартина проносится первый газетчик, выжимая из двигателя по меньшей мере сто шестьдесят километров в час: какой-то фотограф, что быстро отослал снимки прямо у полицейского участка и теперь нещадно гонит машину из проката, чтобы обойти конкурентов и занять выгодную позицию, с которой снимет следующий эпизод. Машина уносится вдаль, дрожит и искривляется в мареве и наконец исчезает полностью.
Мартин пытается сосредоточиться на вождении, однако сосредотачиваться почти не на чем: дорога ровная, прямая и пустая – асфальтированная полоса, что, словно линия долготы на карте, рассекает пополам спокойный, равнодушный ландшафт.
«Во что я ввязался?» – спрашивает себя Мартин. Пятнадцать тысяч долларов – немалая сумма для журналиста, особенно если ему заткнули рот, запретив освещать самую громкую историю в Австралии. Но не в деньгах дело: вряд ли Мэнди сбежит из-под залога, и все же ее дальнейшие поступки – тайна, покрытая мраком. Как и поступки в прошлом. Он пришел ей на помощь, как подлинный рыцарь. Или нет? Может, им двигала не галантность, а жажда примирения? Или эгоистичные интересы? Мэнди окажется перед ним в долгу и, несомненно, простит, снова станет разговаривать. Это позволит разобраться с делом Харли Снауча, уговорить ее на тест ДНК и избежать иска за клевету, которым пригрозил старик. Попытка одурачить самого себя – не это ли истинный мотив? Так или иначе, в умах общественности они теперь неразрывно связаны. На Мэнди бирка уже повешена: она теперь «Мандалай Блонд, подозреваемая», точно так же как он «Мартин Скарсден, дискредитированный экс-журналист». И он застрял здесь, застрял в Риверсенде, их судьбы связаны… да еще и пятнадцать тысяч долларов. К тому же мировой судья запретил писать хоть слово о ней, ее дневнике и обвинении. Чем все это закончится, одному Богу известно, но первый шаг ясен: нужно вызволить Мэнди и помириться. Память подсовывает образ: Мэнди стоит посреди кухни, одетая только в свободную футболку, и протягивает ему кофе.
Мартин качает головой, отгоняя воспоминание.
Его взгляд устремляется к горизонту, дрожащему и нечеткому в свете беспощадного солнца. Казалось бы, оно должно изгнать все тени, однако лишь размыло границы мира так, что небо неотличимо от земли и само существование горизонта вызывает сомнения. Кто убил автостопщиц? Почему обезумел Байрон Свифт? О чем говорилось на страницах, вырванных Мэнди из дневника?
За окном блеклый пейзаж, вдали тает дорога, немилосердно печет солнце.
– Мартин, мне нужна твоя помощь, – внезапно нарушает тишину Джек Гофинг.