снова встают дыбом. Дыши! Не забывай дышать! Он светит экранчиком в коридор, ближе к углу пивной. Ничего не видно, одна темнота.
– Вот сюда, – почти шепчет Мартин, хотя знает, что кроме них в заброшенном здании никого нет.
Он подводит Гофинга к двери запертого номера и, светя ему обоими фонариками, ждет, пока тот ловко вставляет в замок сначала одну отмычку, затем другую и наконец с третьей открывает.
– Дело мастера боится!
Голос агента звонок. Если Мартин напряжен, то Гофинг почти самодоволен.
– Вот, надень! – Он вручает Мартину латексные перчатки и достает из рюкзачка еще одни для себя.
Внутри номера черно, как в могиле, воздух неподвижен и очень сух. От недостатка влаги мумифицировалось все, что было внутри: засушенный волнистый попугайчик на дне клетки, с целыми перьями и открытым клювиком, напоминающий трофеи Хорри Гровнера; недоеденная миска спагетти на журнальном столике, макароны в которой вернулись в изначальное состояние до варки; нарезанный хлеб рядом, превратившийся в хрупкие сухари без единого пятнышка плесени. Цветок в горшке на подоконнике – теперь не более чем голые стебли в кольце побуревших листьев. При свете телефонного экранчика Джек Гофинг кажется Говардом Картером[39], явившимся ограбить усыпальницу Тутанхамона. Мартина не оставляет чувство, что они посягнули на чужое, без спроса войдя во владения мертвеца, будто расхитители гробниц в Долине царей.
– Боже! Тут все не тронуто, – говорит Гофинг.
Они исследуют дальше: кухонька с немытыми тарелками, спальня с неубранной кроватью, ванная с нижним бельем на полу. Кабинет. По столу разбросаны документы, кресло отодвинуто, словно тот, кто здесь работал, просто вышел за чашечкой чая и вернется в любую минуту.
– Взгляни! – Мартин показывает на стену.
Здесь в рамочке висит грамота – дань заслугам капитана Эйвери Фостера в Афганистане.
– Он там служил, – продолжает Мартин. – Первый королевский полк, пехота, не спецназ. Но он там служил.
Рядом – еще одна грамота, на сей раз из центрального сиротского приюта в Кабуле, Эйвери Фостера благодарят за поддержку и щедрость.
– Интересно, – говорит Гофинг, разглядывая ее.
– Как это понимать?
– Пока не знаю.
На столе разбросаны счет-фактуры и заявки, требования об оплате и квитанции, графики бронирования и банковские выписки. Гофинг присаживается и начинает разбирать бумаги, деля их на две стопки: неинтересные и стоящие внимания.
– Говоришь, он покончил с собой?
– Так мне сказали.
– Занятно. Судя по тому, как тут все выглядит, решение было очень спонтанным. Не знаешь, почему он это сделал?
– Слышал, возникли проблемы с деньгами… пивная тонула под грузом долгов.
– От кого ты это слышал? Полиция?
– Нет, просто один местный. Дедулей Харрисом зовут. Скорее всего, повторял общее мнение. По его словам, Фостер застрелился.
– Он говорил, где?
– Нет вроде, насколько помню.
– Что ж, я не уверен относительно денежных проблем. Вот, взгляни.
Гофинг протягивает Мартину банковскую выписку со счета «Риверайна хотелс энд фуд лтд». Остаток равен восьми тысячам долларов – не состояние, однако не такие уж крохи.
Мужчины продолжают искать: Гофинг – за столом, Мартин возвращается в маленькую гостиную. На полках в книжном шкафу почти нет художественной литературы, только пара триллеров, обычное легкое чтиво. В основном здесь стоят биографии великих людей и книги по истории, есть несколько томов на военную тему и немного учебников. Психология и социология. А на нижней полке – ряд фотоальбомов. Наиболее внушительно выглядит профессиональный свадебный, переплетенный в винно-красную кожу. Мартин листает страницы, остро чувствуя, что вторгается без спроса в чужую жизнь. Красивый молодой мужчина с темными волосами и сияющими глазами, прелестная молодая женщина с ослепительной улыбкой и лицом, излучающим уверенность в собственных силах. Пара в свадебных нарядах смотрит из прошлого на Мартина, полная веры в себя и свое светлое будущее. На первых снимках только сами новобрачные на берегах озера, зеленая сень крон и бескрайняя синева воды. Так много воды! А вот и новые фото со свидетелями, родителями и прочими родственниками, а также детьми с букетами цветов. Далее идут кадры самой церемонии, обручальное кольцо и, как водится, поцелуй, улыбки и пожелания счастья. А на последней странице альбома – приглашение, сохраненное для будущих поколений: «Будем рады, если почтите своим присутствием бракосочетание Эйвери Фостера и Дианы Веббер». Сама карточка белая, края золотые, надпись – выпуклый черный курсив. Мартин возвращается к первым фотографиям: Эйвери Фостер до того, как его жизнь пошла наперекосяк.
Мартин вынимает другой альбом, попроще. Армейские воспоминания. Тот же мужчина, Эйвери Фостер, только здесь он моложе, выпускник в парадной форме. Дальше он в камуфляже, лицо зачернено полосами грима, у плеча – автоматическая винтовка, но по улыбке видно, что это не бой, а всего лишь учения. Снимки в Австралии, снимки за ее пределами. А вот знакомая цветовая гамма, коричневато-бежевая палитра Афганистана. Фостер в униформе приобнимает сослуживца, оба улыбаются в камеру.
Мартин замечает незначительные отличия в их одежде, приглядывается к именным жетонам. Уж не Джулиан ли Флинт человек справа? Не мешало бы показать фото Гофингу.
Мартин идет с альбомом в кабинет. Агент АСБР сидит за столом, откинувшись на спинку кресла. В руке у него сверток банкнот, стодолларовые купюры. Он поднимает взгляд на Мартина.
– Около пяти тысяч. Были приклеены под столешницей скотчем. Если Эйвери Фостер покончил с собой, то не из-за денег. И взгляни-ка. – Гофинг протягивает Мартину квитанцию. – За надгробный камень. Через неделю после смерти Свифта.
– Я видел этот камень. Свифта похоронили в Беллингтоне. «Личность известна Всевышнему», – так обычно пишут на могилах безымянных солдат. И вот, глянь. – Мартин протягивает Гофингу фотоальбом, открытый на странице со снимком двух солдат. – Человек слева Эйвери Фостер. Похоже, сделано в Афганистане.
– А человек справа Джулиан Флинт, – без колебаний говорит Гофинг.
– Они в Афганистане дружили. Итак, что это нам дает? Как думаешь, может, Фостер помог Флинту тайно переправиться в Австралию, организовал фальшивую личность и тихое местечко в Беллингтоне?
Гофинг молчит – недолго, а потом кивает.
– Твоя версия ничуть не хуже любой другой.
– В день трагедии Свифт собирался уехать из этих мест навсегда. Он позвонил Фостеру из церкви, и через какое-то время тот ему перезвонил. После чего Свифт вышел и устроил кровавую бойню.
– А через полгода Фостер убил себя.
Мужчины замолкают, в голове Мартина роятся домыслы. В номере мертвого владельца пивной все замерло.
– Который час сейчас в Афганистане? – в конце концов нарушает молчание Гофинг.
Мартин сверяется с часами, производит в уме вычисления.
– Раннее утро.
– Отлично. Пошли отсюда. Надо сделать несколько звонков.
Глава 21. Мотобанда
Снова багажник «мерседеса» в секторе Газа, но теперь Мартин намного спокойнее. Помощь уже в пути, скоро его вызволят. Слышен лязг танков, возня. Где-то высоко пролетает вертолет. Мартин лежит в темноте, наслаждаясь последними мгновениями покоя. Багажник вот-вот откроют, и начнется новый день. Словно по заказу, доносится грохот, но это не артиллерия, не взрывы снарядов, а стук по двери номера шесть в мотеле «Черный пес». Мартин распахивает глаза и, сбросив остатки сна, идет открывать.
– Мартин, дружище, ты настоящая кузница сенсаций!
Это Дуг Танклтон.
– Отвали, Дуг.
– Но ты – история. Воспользуйся этим, дай интервью. Спасение ждать не заставит!
– Сгинь, сделай одолжение. – Даже не дав себе труда поднять голос, Мартин захлопывает дверь прямо перед носом телегиены.
Когда Мартин выходит из душа, раздается второй стук в дверь.
– Мартин? Ты там? Мартин?
Джек Гофинг.
Мартин впускает его в номер, заодно обшаривая взглядом стоянку: нет ли представителей СМИ.
– Не волнуйся, там чисто, – говорит Гофинг. – Я сказал им, что Монтифор собирается устроить пресс-конференцию. Все сразу бросились к полицейскому участку.
– А он действительно ее даст?
– Конечно, рано или поздно. – Гофинг улыбается. – Они поймали своего убийцу. Теперь хотят почестей.
Мартин тоже улыбается. Оба чувствуют, как постепенно сближаются.
– Заканчивай одеваться, – говорит Гофинг. – Я выйду покурить.
Снаружи бо́льшая часть жара от нагретых капотов и асфальта ушла в ясное ночное небо, но утро уже такое яркое, что Мартину приходится надеть темные очки. Он чувствует мощь солнца голой кожей рук. Опять адски жаркий денек.
– Новости есть?
– Полно. Вчера ночью я позвонил нашим людям в Кабуле. Утром они отзвонились. Буквально только что разговаривал с ними по телефону. – Гофинг с явным наслаждением затягивается сигаретой. – Представляешь? Эйвери Фостер и Джулиан Флинт в Афганистане были не просто знакомы. Фостер его лечил. Он был армейским капелланом и дипломированным психологом. Вот кто дал добро на возвращение Флинта в строй после того, как тот побывал у талибов в плену.
– Кажется, Джек, я начинаю понимать, что к чему. Фостер почувствовал себя в ответе за то, что Флинт убил тех женщин и детей.
– Я тоже так думаю. Не знаю, он или не он помог Флинту сбежать из Афганистана и вернуться в Австралию, но одно сомнению не подлежит. Именно Фостер помог Флинту надеть личину священника и получить место в Беллингтоне.
– Уверен?
– Да, я пообщался с епископом из Олбери. Он говорит, что Фостер, бывший капеллан, всячески ручался за Свифта и ратовал за то, чтобы его назначили на это место.
– Ты даром времени не терял.
– Здесь не только моя заслуга, ребята из Кабула молодцы. Они заодно проверили тамошний детский приют. Место хорошее, делает доброе дело, заботится о шести десятках ребят. Заведующая знала Фостера. Тот много им помогал, когда оказывался в тех местах. И вот еще что: приют получал анонимные денежные переводы из Австралии. Около года назад дотации потекли медленней, а еще через шесть месяцев вовсе иссякли.