Возможно ли, что священник совершил гнусное, отвратительное преступление из благих, пусть и ошибочных побуждений? Все указывает именно на это. А потом что? Сидел со своей снайперкой там же, где сейчас стоит Мартин. Свифт убил пятерых, веря, что тем самым избавляет город от зла. Можно было бежать, но полиция поймала бы его достаточно быстро. Не пожалела бы ни людских, ни прочих ресурсов, чтобы изловить дважды массового убийцу. Мелькала ли у Свифта мысль покончить с собой? Возможно. Сунуть винтовку в рот, спустить курок. Так почему не сунул? Религиозные убеждения? Или побоялся, что те, кто дорог, все равно окажутся под ударом? Эйвери, Робби, Джейсон, все, кого он убедил помогать, все горожане, что получали доход от операций с наркотиками? Это он убил тех невинных в Афганистане, это он должен был искупать вину. Иначе полиция нашла бы тех людей и наказала их тоже, наказала за его преступления. И тут появился Робби, милый глуповатый Робби, и Свифт увидел выход. Раз уж умирать, то умирать достойно. Жертва, гибель за свои грехи. Разве для священнослужителя может быть смерть лучше? Убив его, Робби станет героем, недосягаемым для упреков. Никто не заподозрит, что он помогал, по сути, был соучастником в наркопромысле. Робби защитит Эйвери, а тот, в свою очередь, Джейсона и Шаззу. И вот Свифт нарочито медленно выстрелил в Робби, выстрелил и промазал, вынудив себя убить. Однако сначала предостерег: «Харли Снауч знает все». Мэнди предположила, что Робби любил Байрона. Видно, в конце Байрон распознал эту любовь и, как смог, постарался ее защитить.
Мартин сидит там же, где год назад сидел и погиб священник. Бетон горяч, как жаровня, печет даже сквозь брюки. Книга получится что надо. Веллингтон Смит будет в восторге. Четыре различных преступления, все они происходят в одном и том же измученном засухой городке и его окрестностях, все разные, хоть и взаимосвязаны, совершены из жадности и ненависти, вины и надежды: наркопромысел, отобранный байкерами, – инструмент искупления грехов; убийство немок – жестокость, порожденная другой жестокостью; кровавая бойня у церкви Святого Иакова – убийство невинных из благих побуждений; и Харли Снауч с его попытками жульническим путем смыть с себя позорное пятно насильника. Четыре преступления, и корни каждого либо в недавних злодеяниях, либо в тех, что имели место в отдаленном прошлом. Столько всего откопано… а радости от предвкушения работы над материалом – никакой.
Глава 28. Жизнь
Мартин повторяется. Тот же рейс из Сиднея в Уоггу-Уоггу, тот же пункт по прокату машин, возможно, и машина та же. Только сейчас, через две недели, он кажется себе другим Мартином Скарсденом. Руки на руле снова его, ничего особенного, но точно не чужие. На соседнем сиденье лежат сигнальный экземпляр «Месяца», красную обложку которого почти полностью занимает лицо Джулиана Флинта, снятое в тот момент, когда он стал Байроном Свифтом. Этот стоп-кадр с видеокамер в Сиднейском аэропорту – любезность от Джека Гофинга. Флинт запечатлен, когда подал подправленный паспорт Байрона Свифта вместо собственного. Зная о наблюдении, он глянул на камеру только на секунду, и на записи сохранился его отстраненный взгляд.
Веллингтон Смит заказал тираж вдвое больше обычного и сейчас рассылает экземпляры основным СМИ с требованием не разглашать информацию раньше даты официального выхода. Можно с определенностью сказать, что история станет сенсацией лета, а может, и всего года.
Мартин снова бросает взгляд на журнал. Стараниями иллюстраторов лицо Флинта превращено в двухцветное изображение, черное на красном фоне, и наложено на фотографию церкви Святого Иакова. Заголовок прост: «Правда». И чуть ниже: «Военный преступник, наркосиндикат и замалчивание со стороны властей: правда о самом громком массовом убийстве в Австралии. Автор: Мартин Скарсден». Вот так, больше не дискредитированный экс-журналист.
Вся статья закручена вокруг Байрона Свифта. Шесть тысяч слов – много по австралийским меркам, даже по меркам «Месяца», но в запланированной книге раскроется гораздо больше. Пока подробно описана роль Эйвери Фостера: тот играл первую скрипку, и особо незачем защищать мертвеца. О Жнецах тоже упомянуто не один раз, однако о Джейсоне Муре – ни слова, даже намеком. Имя Херба Уокера очищено как от клейма самоубийцы, так и от обвинений в пренебрежении долгом. АСБР подано в выгодном свете, как агентство, наконец исправившее огрехи таможенно-иммиграционной службы. Джек Гофинг по имени не упомянут. Харли Снауч тоже, но не столько из желания его спасти, сколько прибережен на будущее: он станет главной темой следующего номера и получит в книге целую главу.
Вначале работа над статьей шла туго. Старые привычки искоренить трудно. Подмывало рассказать все. Это стремление давно стало второй натурой, так что удержаться едва удалось. Искушение определенно было велико. Однако перед глазами Мартина раз за разом вставало, как Мэнди в слезах набрасывается на него с криками, обзывая социопатом. Он попробовал обратиться за советом к Максу, но не обрел успокоения, наоборот. Прежний редактор был категоричен. «Защищай источники, а остальное идет в печать. Материал интересный, публика имеет право знать. Не наше дело играть в Бога».
Кончилось тем, что Мартин отступнически пренебрег советом учителя. Обошелся в статье без Мэнди и Фрэн, Джека и Клауса, а главное – без жителей Риверсенда. Футбольная команда, молодежная организация и пожарная бригада, Эррол Райдинг и остальные получатели денег, происхождением которых никогда не интересовались, упомянуты не были. Мартин не лгал, только умалчивал. Он рассказал правду о Байроне Свифте, Крейге и Джейми Ландерсах. Скрепя сердце, рассказал правду о Робби Хаус-Джонсе: как тот, очарованный харизматичной личностью Байрона Свифта, закрывал глаза на его делишки с наркотиками, не из корысти, а из сочувствия. Как заявил, что смерть Эйвери Фостера – самоубийство, хотя наверняка, как минимум, подозревал обратное. Как не доложил о наркопромысле даже после смерти Свифта и Фостера. И не без радости Мартин рассказал правду о Хорри Гровнере, братьях Ньюкирках и Джерри Торлини, невинных жертвах, которых не в чем упрекнуть. А затем, допечатав последнюю строчку и отослав файл, почувствовал, что доволен статьей и еще больше – собой.
Но не только поэтому ему сейчас хорошо. Он едет из Хея через бескрайнюю равнину к Пустоши, пойме и Риверсенду. Не так давно позвонил Мэнди, чтобы поступить по-честному. Оставив сообщение на автоответчик, предупредил о выходе статьи и заодно отослал по электронной почте пдф-файл. Решил, что в нынешних обстоятельствах лучше хотя бы это, чем ничего. Кто бы мог подумать, что Мэнди напишет, тем более позвонит? Он отослал ей результаты теста ДНК на прошлой неделе. Отцовство Снауча подтвердилось. С тех пор от нее не было никаких вестей, да он их и не ожидал. Однако Мэнди позвонила, наверное, сразу как дочитала статью, и сказала, что закрывает материнский книжный и уезжает с Лиамом строить жизнь в другом месте.
«Возможно, ты согласишься нам помочь?» – спросила она.
Мартину не верилось в собственную удачу, в счастливый поворот судьбы. Голос Мэнди звучал легко, ее смех ласкал душу. И теперь он едет к ней, чувствуя себя так, словно сердце от волнения вот-вот выскочит из груди.
Кажется, будто у равнины нет ни конца, ни края. Солнце – всесильное божество, сушь, и, тем не менее, теперь все по-другому. Горизонт обложили свинцовые тучи, словно нарисованные на голубом заднике неба: в кои-то веки циклон пришел в глубь континента, вместо того чтобы остаться в южной оконечности Австралии. Сегодня линия между землей и небом не дрожит в мареве, а четкой полосой белеет на фоне грозовых облаков.
Справа постепенно прорисовывается Пустошь. Вначале она просто пятно цвета хаки, но вскоре глаз уже различает сгустки растительности, затем отдельные чахлые, скрюченные деревца. Приглушенные серо-зеленые тона сменяются монохромными и возвращаются снова, после того как полоса выжженной земли остается позади. Уже видна пойма со скрипучим мостом, а там и до Риверсенда рукой подать. Далекие башни зернохранилищ сияют на фоне меркнущего неба, словно пара часовых в золоченых доспехах.
Главная улица городка почти не изменилась. Пивная уже не дымится, и мусор на Хей-роуд убран, но солдат все так же стоек и несгибаем. Мертвые по-прежнему мертвы. Живые по-прежнему горюют.
Мартин паркуется с отточенной легкостью: между бампером арендованной машины и бордюром у сточной канавы остаются считаные сантиметры. А вот и книжный. Здесь произошли перемены, причем неожиданные. Книги еще на полках, кресла и редкие столики впереди ждут посетителей, на потолке все так же медленно крутится вентилятор, и вода в миниатюрном фонтанчике на прилавке, журча, сбегает с одного серого яруса на другой. Но японские ширмы убраны, шторы отдернуты. Магазин залит светом.
Через дверь-воротца выходит Мэнди, Лиам в новом рюкзаке запустил пальцы ей в волосы, взгляд полон озорства.
– Приветствую, уважаемый! – Она подтягивается, не давая себе труда скинуть рюкзак, обнимает Мартина за шею и дарит ему горячий, страстный поцелуй. Бесконечно долгий, тот кажется Мартину лучшим в его жизни. – С возвращением!
Мартин на мгновение теряет дар речи.
– Кофе? – продолжает она.
– С удовольствием.
Мэнди вновь улыбается, глаза игриво блестят, на щеках – дразнящие ямочки. Затем, проплыв мимо, начинает колдовать за кофеваркой.
– Значит, аппарат еще работает? – говорит Мартин, обретя голос. – А что с книгами? Ты же вроде закрывалась, укладывала тут все.
– Передумала. Нашелся управляющий.
– Вот как?
– Ну да. Здание теперь мое, не забыл? Если на то пошло, мне принадлежит пол-Риверсенда. Никто этот магазин не купит, никто не снимет, так что почему бы и нет?
– И кто твой менеджер?
– Я. – Из-за книжного стеллажа высовывает голову Дедуля Харрис.
Все это время он был в комнате, никак не давая знать о себе.
Позднее. Все четверо сидят в креслах впереди магазина, Лиам – на коленях у Мартина. Тяжелый малыш, и вскоре предстоит на себя принять еще больший груз – ответственность за него и его мать. Дедуля читает статью в «Месяце». Мэнди то весело, то снисходительно улыбается, словно наслаждаясь тем, что видит, и рассказывает о своих планах. Она решила не закрывать магазин. Дедуля может не платить аренду и оставлять всю прибыль себе. «Истоки» она тоже сохранит, расчистит запруду и установит водонапорную башню, чтобы снабжать Риверсенд. Эррол Райдинг сейчас помогает добиться одобрения в городском совете. Совет будет платить за воду, а доходы пойдут одному детскому приюту в Кабуле. Пока Мэнди рассказывает, Дедуля продолжает читать, фыркая время от времени. Он преобразился: чисто вымыт и выбрит, в очочках, прилично одет, пострижен, оставшиеся зубы почищены.