– А я как раз и надеялась на ваше приглашение. – В этой игре Катарина чувствовала себя не очень искусной, зато герцог был настоящим мастером, и он ей помог. Казалось, он наслаждается этой легкой фехтовальной схваткой, открыто высказывая симпатию к своей собеседнице.
Вероятно, женщины считают его неотразимым мужчиной.
– Сейчас я отведу вас наверх, – сказал он. – А затем мы присоединимся к моей семье, которая находится в салоне.
– А у кого вы останавливались в Калифорнии – вероятно, у кого-нибудь связанного с миром кино?
– Да, у семейной четы – Джона Джулиуса и его жены. Джулиус был знаменитой кинозвездой еще до войны; он встречался с моим отцом в Италии, и они подружились. Он показал нам все, что стоило видеть... А теперь поднимитесь по этой лестнице, но не поскользнитесь на ковре в самом верху. – Он взял ее за локоть, как бы поддерживая. Когда они пошли по широкой лестничной площадке, она высвободилась.
– Здесь висят портреты, – сказал он, – всех Маласпига восемнадцатого и девятнадцатого столетий. Более ранние – все в Замке. А вот и ваш прапрадед.
Портрет был не слишком привлекателен; изображенный на нем герцог стоял в три четверти, в одежде начала восемнадцатого столетия. У него было темное надменное лицо с чёрной бородой. Катарина равнодушно разглядывала картину.
– Это Федериго Маласпига, второй сын десятого герцога, – пояснил ее кузен. – Его сын был отцом вашей бабушки. Его портрета у нас нет, зато есть портрет вашей прабабушки.
– У нее очень высокомерный вид, – сказала Катарина. – Представляю себе, что пришлось выдержать моей бабушке, когда она решила выйти замуж за бедняка!
– За простолюдина, – поправил ее Алессандро. – Бедность не считалась пороком в те времена, каково бы ни было теперешнее к ней отношение. Предосудительно было то, что ваша бабушка хотела выйти замуж за человека, стоявшего ниже ее на общественной лестнице.
Она ничего не ответила: назвать его снобом и консерватором было бы бессмысленным трюизмом[6]. Живя на такой вилле, в мире избранных, где строго соблюдаются традиции, человек неизбежно становится снобом. А ее цель – проникнуть в эту семью, завоевать ее доверие. Она медленно шла рядом с ним, останавливаясь, чтобы посмотреть на некоторые картины по его выбору. Она уже потеряла счет своим родственникам и свойственникам, чьи портреты украшали стены галереи.
Он посмотрел на часы. «Картье» с элегантным, крокодиловой кожи ремешком. Если и есть бедные итальянские аристократы, то, конечно же, нынешний герцог ди Маласпига не из их числа.
– Уже седьмой час – мы должны спуститься вниз и выпить бокал вина или коктейль с моей матерью. К счастью, Джон знает, как обходиться с ней. Умеет ее занимать, а то она очень скучает.
– Милый человек, – сказала Катарина. – И похоже, очень привязан ко всем вам.
– Вполне естественно. К тому же у него большой талант. Надеюсь, вас не утомили ваши предки?
– Нет, конечно, – все это ужасно интересно для меня. Благодарю вас.
– Пожалуйста, зовите меня Алессандро, – сказал он по пути в салон; – И позвольте звать вас Катариной. Мисс Декстер – слишком формальное обращение к двоюродной сестре.
Салон был освещен неярким светом; запах гобеленов смешивался с другим, более приятным запахом. В дополнение к электрическим лампам на большом столе в центре мерцали свечи, и Катарина поняла, что они ароматизированы. Чайный стол сверкал хрустальными бокалами и графинчиками. Лакей предлагал напитки. Молодая герцогиня ди Маласпига ушла, остались лишь старая дама и канадец. Они сидели рядом и смеялись. Оба подняли глаза при их приближении. На щеках старой герцогини были два пунцовых пятна, и ее глаза поблескивали. В этом обманчивом свете она выглядела так молодо, что Катарина была поражена. В ее взгляде, устремленном на сына, сквозила легкая усмешка.
– Вернулись, – сказала она. – Как долго ты ходил с мисс Декстер, Сандро. Ей, верно, до смерти опостылели ее предки. Выпейте с нами коктейль, дорогое дитя. Мой сын такой эгоист, даже не подпускает нас к вам. – Ее смех звучал как звонкая трель, с чуть заметными нотками иронии.
Катарина села подле нее, по другую сторону от Джона Драйвера. Герцогиня положила на ее руку свою, худую и тонкую, словно старая бумага. На мизинце у нее сверкала печатка с вырезанным на ней гербом – точно такую же Катарина оставила в гостинице, забыла надеть.
– Выпейте чего-нибудь, – настаивала мать Алессандро. – Джон приготовит вам свой изумительный «Старомодный»[7], он научил этому Бернардо, но у того получается не так хорошо. Или, может быть, вы предпочитаете шампанское?
– Пожалуйста, виски, – попросила Катарина. Она чувствовала, что Алессандро за ней наблюдает, смущали ее и чуть насмешливые взгляды его матери.
– А для меня один из этих восхитительных коктейлей, – потребовала старая дама. Она взяла бокал и стала жадно высасывать его содержимое. – Когда вы стареете, – сказала она Катарине, – жизнь может предложить вам мало приятного. Остается жить лишь ради такого напитка, как «Старомодный». В молодости я ограничивалась вином – крепкие напитки считались неподходящими для женщин. Но теперь вино плохо на меня действует. Старость – печальная пора, моя дорогая. Наслаждайтесь своей молодостью – вы даже не знаете, как она драгоценна.
– Не кокетничайте, герцогиня, – мягко произнес Джон Драйвер. – Человеку столько лет, на сколько он себя чувствует. Вы выглядите сегодня совсем как девушка, – верно, Сандро?
– Вы владеете секретом вечной молодости, мама, – сказал герцог. – Наша кузина подумает, что мы плохо о вас заботимся, если вы будете продолжать в том же духе. Не пейте больше коктейлей – они нагоняют на вас грусть.
Сказано это было ласково, но старая герцогиня опустила бокал. Она, видимо, поняла своего сына.
– Я должна переодеться, скоро ужин, – сказала она, затем повернула свое красивое накрашенное лицо к Катарине и выразила улыбкой все то же наигранное дружелюбие. – Вы должны посетить нас еще один раз, дорогая.
Поняв, что герцогиня прощается с ней, Катарина тотчас же встала. Герцог и Джон Драйвер проводили ее до вестибюля.
– Я отвезу мисс Декстер в гостиницу, – предложил Джон Драйвер, – моя машина – у дома.
Алессандро склонился над ее рукой и на этот раз чуть коснулся ее губами.
– Хотите завтра прийти и посмотреть бумаги?
– Да, – быстро отозвалась она, – если это удобно, я бы с удовольствием пришла.
– Значит, договорились, – сказал герцог. – Джон отвезет вас домой, а завтра я заеду за вами в час дня и вы пообедаете у нас. Всего вам хорошего.
Когда они пересекали Понте-Алла-Карраройя, Драйвер посмотрел на нее и усмехнулся.
– Не поддавайтесь его обаянию, – сказал он. – Я тоже был покорен при первой нашей встрече. Он как будто берет вас приступом. И это получается у него совершенно естественно.
– Возможно, – ответила Катарина. – Но дело в том, что я привыкла к тому, чтобы за мной ухаживали.
– А вы отказали бы ему, если бы он стал за вами ухаживать?
– Боюсь, что нет, – призналась она. Но не потому, что покорена его красотой и обаянием, мысленно добавила она, тут Драйвер ошибается. Теперь, когда она была уже не на Вилле и сидела рядом с вполне обычным человеком, она вдруг подумала, что Алессандро Маласпига – самый страшный человек, когда-либо ей встречавшийся. У нее было чувство, будто она побывала в старинной гробнице. Ее все еще преследовал запах ароматизированных свеч и выцветших гобеленов, навязчивый и нездоровый. Если бы не та цель, которая привела ее во Флоренцию, она никогда больше не вернулась бы в этот дом, к этим людям.
– Женщины никогда не отказывают ему, – сказал Драйвер. – Вот в чем беда. Стоит ему поманить мизинчиком, и они тут же бросаются ему в объятия.
– Не хотелось бы об этом говорить, но я не из таких. Во всяком случае, я думаю, что вы неправильно истолковываете его намерения. Я его кузина, мы только что познакомились, и он пригласил меня на обед.
– Да, конечно. – Он снова дружески усмехнулся. – Но то, что вы такая хорошенькая, само говорит за вас. Кстати, он замечательный собеседник; этот обед вам понравится.
– Не сомневаюсь. Я не хотела бы проявить неблагодарность; с его стороны было очень любезно пригласить меня. – Около гостиницы они пожали друг другу руки и расстались.
– Может, вы как-нибудь пообедаете со мной, – предложил он. – Я с удовольствием посидел бы вместе с вами в каком-нибудь ресторанчике.
– И я тоже, – согласилась Катарина. Джон Драйвер был вполне реальным и даже, кажется, сердечным человеком... «У него большой талант», – отозвался о нем Алессандро. Интересно знать, что это за талант?
«Что с Фрэнком? Он даже не выходит попить пивка», – размышлял Джим Натан, который работал еще в старом Бюро по борьбе с наркотиками – до его слияния с федеральным Бюро. Этот приземистый и коренастый человек отслужил уже пятнадцать лет. Поговаривали, что он грубо обходится с подозреваемыми. Такие специалисты, как Бен Харпер, считали его методы и приемы безнадежно отсталыми. После нескольких порций какого-нибудь крепкого напитка он начинал настаивать, что мягкое обращение с наркоманами – типичное проявление левацкого перегиба, пагубного для американского народа.
– Их надо бить, – говорил он, ударяя своим здоровенным кулачищем о стойку бара. – Бить надо что есть сил. Это единственный понятный им язык.
И, однако, было много людей, которые симпатизировали Джиму Натану; и уж во всяком случае уважали его профессионализм.
Любопытство заставило его обратиться к коллеге Фрэнка Карпентера.
– По пятницам он всегда пьет пиво в этой маленькой забегаловке за углом. Я спрашивал его, почему он не показывается, он сказал: занят. Чем он так занят?
Молодой человек, его собеседник, пожал плечами.
– Он обучает какого-то новичка. Ты же знаешь Фрэнка – уж если он вкалывает, то вкалывает, без дураков. Попробуй пригласи его сейчас: сегодня утром он был у нашего старика.