головой и продолжал тупо брести вперед, как солдат на марше.
— Что будет, когда доберемся до Лондона? — нарушил молчание Берриган, когда миновали очередную деревню.
Сандмен вздрогнул и заморгал, словно проснувшись. Солнце стояло низко, церковные колокола созывали прихожан на вечернюю службу.
— Мег расскажет правду, — ответил он. Та только насмешливо фыркнула, Сандмен с трудом сдержался и мягко произнес: — Мег, разве вы не хотите вернуться к своим цыплятам?
— Сами знаете, что хочу.
— Вот и вернетесь, но сперва расскажете часть правды.
— Часть? — с любопытством спросила Салли.
— Часть, — настойчиво повторил Сандмен.
Он и не подозревал, что все время ломает голову, как выйти из положения, и вдруг ответ пришел сам собой. Его наняли, чтобы он выяснил, виновен Корде или нет.
— Не имеет значения, — сказал он Мег, — кто убил графиню. Важно другое — вы знаете, что не Корде. Вы вывели его из спальни, когда графиня была еще жива. Я хочу, чтобы только это вы и сказали министру. Потом делайте что хотите, но сперва вам придется рассказать эту крохотную часть правды.
Она долго раздумывала, наконец утвердительно кивнула и тихо произнесла:
— Я выпустила Корде на улицу. Графиня велела ему прийти назавтра.
— И вы расскажете это министру?
— Расскажу, а больше — ничегошеньки.
— Спасибо, — сказал Сандмен.
Дорожный указатель поведал, что до Чаринг-Кросс осталось восемнадцать миль.
В камере смертников Ньюгейтской тюрьмы двум осужденным, которых утром должны были казнить, принесли на ужин гороховую похлебку, свинину и вареную капусту. До чего же они непохожи, думал смотритель, ожидая, когда приговоренные кончат есть. Шарль Корде, худой, бледный и нервный, — и Реджинальд Венейблс, огромный детина с лицом жестоким и мрачным. Однако же убийцей был Корде, а Венейблсу полагалась петля за кражу карманных часов.
Корде только поковырялся в тарелке, потом прошаркал к койке, лег и уперся взглядом в сводчатый потолок.
— Завтра, — сказал смотритель, когда Венейблс закончил есть, — вас отведут отсюда в Общую залу, где собьют кандалы и свяжут руки. — Он сделал паузу. — Сами увидите, что казнь безболезненная и скорая.
— Ври, ври, — проворчал Венейблс.
— Молчать! — рявкнул старший надзиратель.
— Начнете сопротивляться, — продолжал смотритель, — вам же будет хуже.
— Я невиновен, — произнес Корде срывающимся голосом.
— Да, — сказал в замешательстве смотритель, — да, разумеется. — Поскольку больше на эту тему ему сказать было нечего, он кивнул надзирателям: — Доброй ночи, джентльмены.
В Птичьей дорожке, подземном проходе из тюрьмы в залы заседаний Сессионного суда, двое заключенных работали кирками и лопатами. С потолка свешивались фонари, а большие гранитные плиты пола были подняты с помощью рычагов и сложены в стороне. Коридор заполнил омерзительный запах — ядовитая смесь газа, негашеной извести и гниющей плоти.
— Господи Иисусе! — воскликнул, отшатнувшись, один из заключенных.
— Ну, Иисуса ты там внизу не найдешь, — заметил надзиратель. — Перемоги себя, Том, получишь вот это. — Он показал бутылку бренди.
— Да поможет нам Бог, будь я проклят, — мрачно сказал Том, глубоко вздохнул и загнал в землю лопату.
Они с товарищем рыли могилы для двух осужденных, которых должны были утром казнить. Какие-то тела отправляли на вскрытие прямо с виселицы, но прозекторов на всех не хватало, поэтому большинство казненных приносили сюда и закапывали в безымянных могилах. Хоронили повешенных в негашеной извести — так они быстрее разлагались, а могилы всякий раз копали на новом месте, чтобы старое тело успело сгнить, но кирки и лопаты все равно натыкались на кости.
Том, стоявший по колено в яме, выбросил желтый череп, и тот покатился по полу.
— Гляди-ка, совсем как новенький, — заметил он.
Надзиратели и второй узник расхохотались.
Эшафот охраняли два стражника. Сразу после полуночи небо затянуло, со стороны Ладгейт-Хилл принесло холодный дождь. Он разбудил горстку зевак, которые загодя заняли места у помоста и спали на булыжниках. Зеваки поворчали, плотнее закутались в одеяла и попытались снова заснуть.
Рассвело рано. Тучи рассеялись. Лондон зашевелился.
Мерин, на котором ехала Салли, охромел вечером в воскресенье. Затем у Берригана оторвалась подметка на правом сапоге. Мерина бросили, привязав к дереву, Берриган взгромоздился на третью лошадь. Все три лошади так устали, что Сандмен прикинул — без них добраться до Лондона выйдет скорее, но Мег решила рассказать часть правды, и ему не хотелось ее злить, заставляя идти пешком.
Наконец, глубоко за полночь, они протащились через Лондонский мост и достигли «Золотого снопа». Салли отвела Мег к себе, а Сандмен предоставил свою комнату Берригану, сам же без сил рухнул на скамью в задней комнате.
Когда колокола у Святого Эгидия прозвонили шесть утра, он поднял Берригана и велел пойти разбудить женщин. Потом побрился, надел самую чистую свою рубашку, почистил пальто и смыл грязь с разваливающихся сапог. В половине седьмого они с Берриганом и Салли подхватили под руки упиравшуюся Мег и отправились на Большую улицу Георга.
— Гляди-ка! — Надзиратель прислушался к звону церковного колокола, отбившего четверть часа. — У Гроба Господня прозвонили уже без четверти семь. Поверните налево, милорды, и будете в Общей зале, где ожидают мистер Браун и другие джентльмены.
— В Общей зале? — переспросил лорд Александр Плейделл.
— В ней днем собираются узники, — пояснил надзиратель, — а вон те окошки слева, милорды, это «солонки».
— Что еще за «с-солонки»? — поинтересовался лорд Кристофер Карн, который был этим утром особенно бледен.
— Приемные дьявола, милорды, — ответил надзиратель, открыл дверь Общей залы и протянул руку ладонью вверх.
Лорд Александр поспешно извлек монетку:
— Спасибо, милейший.
— Благодарствую, ваша светлость, — ответил надзиратель, коснувшись лба костяшками пальцев.
Смотритель Уильям Браун поспешил навстречу новым гостям. Он узнал лорда Александра по увечной ноге.
— Милости просим, ваша светлость.
— Лорд Кристофер Карн, — представил приятеля лорд Александр. — Нынче вздернут убийцу его мачехи.
Смотритель поклонился лорду Кристоферу:
— Надеюсь, ваша светлость будут довольны, что убийца получит по заслугам, — произнес он и подвел их к священнику в сутане, стихаре, старомодном парике и с улыбкой на полном лице. — Преподобный доктор Хорейс Коттон.
— Добро пожаловать, ваша светлость, — поклонился он лорду Александру: — Если не ошибаюсь, ваша светлость тоже рукоположены в сан?
— Рукоположен, — ответил тот и представил: — Лорд Кристофер Карн.
— О! — Коттон молитвенно воздел руки и обратился к лорду Кристоферу: — Как я понимаю, нынче утром преступник, принесший горе вашей семье, понесет заслуженную кару.
— Надеюсь, — ответил лорд Кристофер.
— Да брось ты, Кит! — возразил лорд Александр: — Он и так получит воздаяние, которого взыскует твоя семья, — будет вечно гореть в аду… Нам же, людям цивилизованным, не пристало столь поспешно его туда отправлять.
— Неужели, милорд, вы за отмену казни через повешение? — ужаснулся смотритель.
— Повесив человека, вы лишаете его возможности раскаяться, денно и нощно терзаться муками совести. Казня его, мы отбираем у него шанс спасти душу.
— Неожиданный довод, — признал Коттон, хотя и с сомнением в голосе.
Лорд Александр взглянул на приятеля, нахмурился и спросил:
— Кит, ты хорошо себя чувствуешь?
— О да, вполне, — поспешил заверить лорд Кристофер, хоть выглядел не лучшим образом: — Просто предощущение того, что человек отправляется в вечность, настраивает на размышления.
— И верно, нельзя, — согласился лорд Александр и обвел надменным взглядом других приглашенных на завтрак.
Они, казалось, дожидаются предстоящего зрелища с нечестивой радостью, что его рассердило.
— Бедняга Корде, скорее всего, невиновен, — сказал он, — но доказательств так и не нашли.
— Если он невиновен, милорд, — заметил тюремный священник, — всемогущий Господь непременно нам это явит.
— В таком случае Господу стоит поторопиться, — ответил лорд Александр и повернулся: зарешеченная дверь в противоположном конце помещения открылась, и в проеме возник низенький толстяк с туго набитой кожаной сумкой в руке.
— Боттинг, палач, — шепнул священник.
— Доброе утро, сэр, — обратился тот к смотрителю. — По-прежнему два клиента,сэр?
— Да, только два.
— Боттинг! — вмешался лорд Александр и подошел, тяжело подволакивая хромую ногу по испещренным царапинами половицам. — Скажите, Боттинг, вы действительно вешаете осужденных аристократов на шелковой веревке?
Палач опешил — к нему обратился один из гостей смотрителя.
— На шелковой веревке, сэр? — переспросил он.
— Милорд, — поправил его священник.
— Милорд! Вот оно как! — произнес Боттинг, которого позабавила мысль, что лорд Александр, возможно, собирается умереть на виселице. — Извиняюсь, что огорчу вас, милорд, а только мне невдомек, как управиться с веревкой из шелка. Эта вот, — он погладил петлю на столе, — из лучшей бридпортской пеньки, лучше не сыщешь. А шелк? Нет, милорд. Ежели мне выпадет честь вешать персону благородных кровей, я обойдусь бридпортской пенькой, как и со всеми прочими.
— И правильно сделаете, милейший, — расплылся в улыбке лорд Александр, придя в восторг от такого стихийно-уравнительного подхода. — Благодарю вас.
Тут гости обнажили головы: шериф и его помощник ввели осужденных.
— Не желаете бренди, сэр? — К лорду Кристоферу подошел слуга с подносом.
— Спасибо, — ответил лорд Кристофер. Он не отрывал глаз от человека, который шел первым, тяжело ступая из-за кандалов на ногах. — Это Корде? — спросил он слугу.
— Он самый, милорд.
Два колокола, набатный тюремный и в храме Гроба Господня, зазвонили по идущим на казнь.