— И выбрала Генку…
— Это тоже суррогат счастья, пустые ванильные встречи. Но я хоть не рыдаю полночи в постели. Я знаю, что он не мой и, как я тебе уже много раз признавалась, меня это устраивает.
— Значит, ты его не любишь… — предположила Снежана.
— Я испытываю к нему добрые приятные чувства. Но любви до дрожи нет.
— А она обязательно должна быть, дрожь эта?
— Мне кажется, это первый показатель, — засмеялась Лера, — от Юна меня трясло как в лихорадке, как буровую машину. Я ненавижу фальшь, но, увы, пока рядом со мной нет мужчины, от которого я бы билась в трясучке. Так что буду искать свою буровую установку.
— А что же есть в Генке, что ты его выбрала?
— У него прекрасное чувство юмора, — засмеялась Валерия, — да, это ужасно звучит — быть с мужчиной только потому, что у него замечательное чувство юмора, но оно делает наши отношения легкими, необременительными. Воздушными, как качели. Никакого напряга: встретились, посмеялись и разошлись каждый по своим подушкам. Ой, ладно, все, хватит, пойдем выпьем?
Они вернулись в гостиную, но девочек там уже не было.
Снежана с Лерой переглянулись и бросились в комнату Сашки.
Девушки лежали на кровати в обнимку с огромным плюшевым медведем. Сашка лежала слева от него на животе, широко раскинув руки, положив на медведя правую ногу, а Даша слева, на краю кровати, спала на боку, красиво скрутившись в калачик и обнимая мягкую игрушку за шею.
Женщины прикрыли дверь и направились в гостиную.
— Знаешь, о чем я думаю? — спросила Лера подругу, открыв холодильник и достав оттуда новую бутылку шампанского.
Снежана достала с полки фужеры и поставила на барную стойку.
— Вот эта Даша… — чуть помаявшись с оберткой и открутив проволочку, Лера отпустила пробку и разлила шампанское в бокалы. — Согласись, она ведь не очень красивая, правда?
Снежана скривилась:
— Я бы не назвала ее красавицей, но она очень…
— Нежная, да? — Лера протянула подруге полный бокал.
— Точно! — отозвалась Снежана. — Я все искала ей определение и не могла найти.
— А еще она… настоящая женщина. Такая, знаешь, которую хочется обнимать, оберегать, ну ты меня поняла.
Снежана улыбнулась, кивая, достала из холодильника сыр, нарезала и, выложив на тарелку, поставила перед подругой.
Красота Даши была в нежности и даже в какой-то степени детскости. Снежана сравнивала ее с дочкой и с сожалением признавалась, что, даже не смотря на всю красоту и эффектность Саши, она уступала Даше. Было в Даше что-то такое непонятное, притягивающее. Даже взять фигуру: вроде худая, но нет, хрупкая, как только что срезанные тюльпаны. Или лицо: и черты кое-где острые, и глаза невыразительные, и рот лягушачий, как у ее матери, но на это лицо хотелось смотреть и смотреть, насколько оно было приятное.
— И знаешь, что обидно, Снежок? — Лера сделала два глотка. — Нам с тобой никогда не стать такими. Мне кажется, что это врожденное… Эта нежность. Ты видела, как она лежит на кровати?
Снежана засмеялась:
— И как лежит Сашка!
— Так же они и сидели за столом, — Лера взяла кусочек сыра и отправила его в рот, — Сашка — сгорбатившись, размазывая слезы по лицу, а Даша — выпрямив спину и гордо глотая их.
— А мне кажется, ты не права. Я видела эту Алену — Дашину мать. Она из забитого поселка под Томском. Откуда там могли родиться манеры? Нет, насчет врожденности в других женщинах я не спорю, но и развить эти качества элитной женщины тоже возможно. А сделать это можно только рядом с настоящим мужчиной. Ты бы видела покойного мужа этой Алены!
— Красавец?
— Не то слово. Когда я его увидела, ему тогда было лет пятьдесят. Но я чуть глаза не сожгла, как пялилась на него. А он, знаешь, заметил, но так спокойно отвел взгляд, мол, не трогай меня, я занят. И все представление — это было в выступление наших фигуристок — держал свою жену за руку и периодически целовал ее. Руку, я имею в виду.
— Эх, я думала, что такой любви нет, а ты мне сейчас всю душу перевернула. Доставай колбасу, оливки и бородинский хлеб, будем мою тоску полировать!
— А леди это точно делают? — хихикая, спросила Снежана и открыла холодильник в поисках припасов.
— Нам это не дано с рождения? Значит, будем ждать своего мужчину. И вот тогда станем леди. В нашем случае – лЕдями. Или ледЯми.
Валерия громко рассмеялась и осушила бокал.
Только началась зима, а мы уже ждем оттепель
Брак Валерии и Юна к концу 2001 года дал трещину, хотя до этого почти четыре года они жили в душа в душу и даже почти не ссорились.
Валерия искренне считала, что ей неслыханно повезло с мужем, и особенно в том, что он китаец. Ведь мужчины Поднебесной совершенно другие: они готовят, помогают с домашними делами, своих любимых женщин не напрягают, а уж сколько заботы они проявляют! Юн постоянно спрашивал любимую, не замерзла ли она, не голодна ли, чем обеспокоена. Он дарил ей цветы, подарки, постоянно делал комплименты и говорил, что она невероятная красавица. Но с сестрой Юна у Валерии отношения не сложились: она не могла найти с ней общий язык, впрочем, как и с другими женщинами-китаянками. Они ей казались меркантильными, интересовались только деньгами и положением в обществе, в них не было души, да и культурой не отличались: могли плюнуть на улице, очень громко разговаривать и даже кричать. Мать Юна поначалу относилась к Валерии доброжелательно, но через пару лет уже стала допытывать сына про наследников, а тот в свою очередь давил на Леру:
— Мы должны оба сходить к врачу и провериться, почему у нас нет детей.
— У меня все в порядке. Просто Бог не дает, наверное, потому что видит, что мы не готовы, — отвечала ему Лера.
— Я готов! И я хочу ребенка!
Валерия все же пошла к врачу. Только сделала она это тайком от мужа, прихватив с собой Снежану.
По дороге она рассказала ей страшную тайну, которую уже много лет держала в себе.
После того как ее первый мужчина погиб, прошел месяц, и Валерия узнала, что беременна.
— У меня даже в уме не было варианта оставить ребенка. Я ненавидела этого мужчину и становиться матерью тоже не входило в мои планы. Я сделала аборт. К сожалению, врач мне попался неопытный и не спросил про мой резус-фактор. Да я его тогда и сама не знала, он должен был сам об этом побеспокоиться. В общем, все прошло неважно. Не прям катастрофически плохо, но мне сразу сказали, что возможен риск неприятных осложнений.
— Каких? Что ты больше не сможешь иметь детей?
— Нет, они говорили, что у меня могут быть выкидыши при последующих беременностях, сложное вынашивание ребенка или нарушение развития. Про бесплодие ничего не говорили. Да и сейчас врач посмотрел и сказал, что не видит видимых нарушений. Не думаю, что анализы что-то покажут, но про резус-фактор наверняка скажут. Посмотрим…
— Ты-то сама хочешь малыша?
— Да.
И, возможно, Лера бы и продолжала тянуть и уговаривать мужа набраться терпения в этом вопросе, если бы не узнала, что у него есть любовница — молодая симпатичная китаянка.
Юн и не собирался отрицать, признался и только смог пообещать, что прервет с ней все отношения, если этого потребует Валерия.
— Я не понимаю этого! — рыдала Лера в комнате подруги. — Наверное, у них менталитет такой, мол, хочешь, у меня будет любовница, если не хочешь — не будет. Ужас! Нет, Снежок, я так не могу. Возвращаемся в Москву?
К тому времени Снежане не хотелось этого. Она всем сердцем полюбила Китай. Она выучила китайский, у нее была прекрасная, очень интересная работа, где она общалась с посетителями, ее дочь была любима множеством людей из семьи Юна и чувствовала себя прекрасно. Но, конечно же, она не смогла отказать лучшей подруге. Да и что ей тут было делать, если бы Лера уехала? Нет, подруга была самым близким ей человеком, и она без обсуждений ее поддержала.
Они сидели на диване и строили дальнейшие планы. Лера уже успокоилась и смирилась со своим положением, и даже казалось, что рада, что все так произошло.
— Нас разведут очень быстро, потому что мы оба согласны. Вот если бы кто-то из нас был против, тогда бы это решалось через народный суд.
— Скажи спасибо, что мы живем не в средневековом Китае, — сказала Снежана.
— А что там было?
У Снежаны к любому делу был системный подход. И к изучению китайского языка она тоже подошла основательно и не только корпела над заучиванием иероглифов, но интересовалась историей этой страны.
— Там было семь утвержденных законом причин, по которым муж мог потребовать развод, и одной из них было бесплодие. Правда, пока женщине не исполнялось пятидесяти лет, прогнать ее нельзя было, муж должен был продолжать попытки, но зато он мог завести себе официальную наложницу и иметь от нее детей.
— Вот откуда корни растут! — воскликнула Валерия.
— Да, у этих женщин были почти все права, и они жили с мужчиной как вторые жены.
— А еще какие причины для развода были?
— Неверность жены, ее плохое обращение с родителями мужа, ревность, болтливость, воровство и неизлечимая болезнь. Причем, если женщина изменила, то это не просто разрешалось, а требовалось. Даже если муж был готов простить, его родственники были против и требовали развода. Еще одной причиной было бегство женщины к родителям. А вот если она убегала к другому мужчине, то ее карали смертной казнью.
— Какое свинство! Я так и знала, что в этом Китае не все так просто.
— Ты, видать, не знаешь, как издевались над женщинами раньше! — вздохнула Снежана. — С десятого по двадцатый век в стране существовал варварский обычай бинтования ног у девочек. Возник он в аристократической среде, но потом его подхватили представительницы низших классов. Девочкам, начиная с пяти лет, накладывали на ступни тугие повязки, подминавшие все пальцы, кроме большого, внутрь ступни.
Снежана подняла правую ногу, показала подруге, что делали с китайскими девушками на протяжении почти десяти веков, и продолжила: