а, я обрел цель! Найти выход отсюда, прожить человеческую жизнь в реальном мире.
– Ваше Всемогущество, – обратилась принцесса к дяде Сэму, едва тот умолк. – Вы обещали сообщить, где мои соперники и что они делают.
– Вы согласны, ваше высочество?
– Мне нужно подумать. Так я слушаю.
– Хорошо-хорошо… Двоих уже нет – Конрад Имидж погиб у вас на глазах, а Раджа Раджниша, с которым, кстати, мне уже приходилось встречаться, предательским выстрелом в спину убила Фатима Хусейн.
Он, кстати, просил у меня аудиенции, но мне пока некогда его принять.
– Мертвый? Просил?
– А что тут удивительного? Здесь смерть всего лишь отнимает шанс вернуться в привычную реальность, зато сразу решает массу проблем. Смерть делает людей добрее, покладистее и, главное, свободней. Далее: пастор Фреди Бургер и его напарница Цинь Цзянхун довольно бодро движутся вперед, хотя толком и не понимают, куда им следует идти. Сейчас они довольно успешно обращают местное население в свою веру. Правда, в ее адепты в основном идут сущности, уже стоящие на грани развоплощения, так что они скорее станут обузой, чем смогут обеспечить поддержку.
Актриса Лейла Спагетти… Ну, ее уже забрал себе один из моих парней, не помню точно, кто именно, но это и неважно.
– Я! Я… – крикнул высунувшийся из ларца один из громил, но в него тут же полетела крупная зеленая груша, ударилась в переносицу и растеклась по всему лицу.
– Сэма Колибри в расчет можно уже не принимать – у него гастрольный тур по нашей преисподней, так что он всем вполне доволен и уже никуда не торопится. Кто еще остался? Ах да! Фатима Хусейн. Она сейчас одиноко бредет в темноте и страшно всего боится. У нее шансов нет, если она не найдет общий язык с герцогом. Но это вряд ли. Скорее всего, они не встретятся. А если встретятся, то этот молодой аристократ слишком заносчив, чтобы связываться с какой-то служанкой. Если интересно, могу даже продемонстрировать в режиме реального времени, что каждый из них вытворяет сейчас. Показать?
– Да… Начните с… – Она хотела начать с Сэма, но, секунду подумав, назвала пастора и революционерку.
– Усаживайтесь поудобнее. Кино начинается! – Дядя Сэм хлопнул в ладоши, и между двумя деревьями появилось объемное изображение: просторная площадь, окруженная ступенчатыми пирамидами, была полна народу. Впрочем, тех, кто на ней собрался, можно было лишь с большой натяжкой назвать людьми. Почему-то многие из них были на одно лицо со стертыми чертами, а многие вообще были полупрозрачны.
– Братья и сестры! – громогласно вещал пастор, стоящий на вершине одной из пирамид. – Близок час, когда ваши души избегут тлена и обретут бессмертие, поскольку лишь тот жив, кто со всей полнотой ощущает себя частью жизни. В мире, которым владеют грехопадение и смерть, человеку не уцелеть без действенного лекарства. И я дам вам это лекарство, вернее, открою его вам, ибо оно и так внутри вас. Я пришел к вам не просто как Учитель, но как Врач, дающий вам истинное бессмертие. Есть прямая связь между болезнями и грехами, однако грех – лишь то, что воспринимается вами как действо порочное. Но недаром говорят, что грех сладок, и в человеческом сознании твердо укоренилось заблуждение, будто все, что несет радость, и есть грех. Но кому плохо оттого, что другому хорошо?! Только врагу рода человеческого, тому, кто сам желает зла каждому встречному…
Он читал свою проповедь нараспев, отбивая ритм посохом, и ветер развевал его пламенную мантию. Ступенькой ниже возлежала Цинь и плотоядно всматривалась в беснующуюся толпу, которая приходила во все большее возбуждение. Изображение внезапно исчезло.
– Далее кино не для детей до шестнадцати лет, – заявил Дядя Сэм
– Мне уже исполнилось шестнадцать, – сообщила принцесса, но Дядя Сэм пропустил ее слова мимо ушей и тут же поинтересовался:
– За кем еще подсматривать будем? За герцогом?
– Нет… – Что происходит с этим придворным пижоном, ее почему-то совсем не интересовало. – Покажите, как там… командор.
– Какой командор?!
– Командор… Который отдельно… Прилетел.
– Как отдельно? Почему не доложили?! – рявкнул он, глянув на ларец.
Сквозь щель из-под приподнявшейся крышки со свистом вылетели три струйки черного дыма, завертелись волчками, и через пару мгновений перед начальством предстали все те же двое из ларца и мрачный лысый, жилистый, высокий, мускулистый пожилой человек в красной рубахе до колен и кожаном фартуке, покрытом пятнами цвета ржавчины. Наверняка это и был Тит-Живодер, которым принцессу стращали эти клоуны.
– Мне что – вопрос повторить? – негромко, но с явной угрозой в голосе поинтересовался Дядя Сэм.
– А может, она врет! – внезапно выкрикнул тот, что ниже ростом.
– Да, она сочиняет, а нам отвечай… – плаксиво заявил его более крупный напарник.
– Быстро! Выяснить! – рявкнул Дядя Сэм, и двоих его подручных как ветром сдуло. – Так какой командор? – теперь он обращался к принцессе. – На яхте не было никакого командора.
– На яхте не было… – Принцесса на секунду задумалась, стоит ли делиться информацией, но решила, что сейчас ей будет на пользу отвлечь от себя внимание этого существа. – Но в Лабиринт вошел не один корабль.
– Так… А подробней?!
– А подробности пусть ваши клоуны добывают, – холодно ответила Анна. – Если вам это так уж интересно.
– Так! – Дядя Сэм успел схватить за шиворот неимоверно растянувшейся рукой Тита-Живодера, который наладился было под шумок последовать вслед за бандитами. – А этих кто стеречь будет?! Я?!
– Понял, начальник… – сдавленно пробормотал тот и, ухватив принцессу за руку, вихрем затащил ее в ларец. Анна только и успела услышать, как крышка хлопнула над головой.
Внутри было темно, влажно и пахло гарью. Потом вспыхнуло пламя зажигалки, и сухопарая жилистая рука поднесла ее к факелу, торчащему из грубо сложенной каменной стены, затем ко второму, третьему, четвертому.
Каменный мешок оказался не слишком тесным, но в стенах, сложенных из грубо отесанных булыжников, не было ни одной двери, а высокий сводчатый потолок был едва различим в полумраке.
Крошка-Енот сидел на полу у противоположной стены, прикованный к ней тяжелыми цепями, и молчал, хотя рот его уже не был заклеен скотчем. И тут Анна заметила такие же оковы на собственных запястьях и лодыжках.
Тит-Живодер уселся в кресло-качалку, стоявшую посреди темницы, и начал вещать:
– Вы, наверное, думаете, что нет ничего страшнее раскаленного металла, терзающего плоть, стальных иголок, загоняемых под ногти, отрезанных ушей и вырванных ноздрей? Люди наивно полагают, что страдания разрываемой плоти – самое жуткое мучение, которое может испытать человек или иное живое существо. Но люди ошибаются. Так могут считать лишь те, кто не испытывал непрерывных, нарастающих терзаний духа, пустоты и безысходности. Конечно, шеф не приказывал мне вас пытать и даже не сказал, в чем именно вы должны признаться под пыткой. Но зачем же время терять?! К тому же все так удачно складывается. Вы сидите друг напротив друга, и каждый видит страдания другого, а это многократно усиливает собственную муку. Итак, с кого начнем?
– Начни с себя, – ответил Крошка-Енот, и оказалось, что голос у него совсем не детский. Тембр его был как у ребенка, звонкий и чистый, но в нем звучала твердость и уверенность умудренного опытом взрослого человека. Анне даже показалось, что от кого-то она уже где-то слышала в точности такие же интонации.
– Не смеши меня, малыш, – пробормотал Тит-Живодер, – сейчас ты у меня заговоришь по-другому…
– Лучше просто умри, – посоветовал Крошка-Енот, – иначе ты испытаешь все муки, что когда-то причинил другим, а потом все равно сдохнешь. И помни: я дал тебе право выбора.
Палач лишь усмехнулся в ответ, резко поднялся из кресла и двинулся к жаровне, в которой вспыхнуло пламя, раскаляющее орудия пытки. Но на полпути он вдруг остановился, издав сдавленный стон. В следующее мгновение мантия на нем вспыхнула, от оглушительного вопля задрожали стены, и корчащийся в судорогах сноп огня начал кататься по полу, расплавляя камень.
Анна закрыла глаза, чтобы не видеть это слепящее пламя, и открыла их лишь после того, как вопли злодея стихли. В полу зияла дыра с оплавленными краями, а Крошка-Енот, уже свободный от оков, в обличии симпатичного зверька семенил к ней, стуча коготками по каменным плитам. Когда он оказался рядом и посмотрел ей в лицо черными бусинками глаз, она не удержалась от того, чтобы погладить мягкую шерсть на его загривке. Крошка-Енот недовольно мотнул головой и тут же впился зубами в стальной браслет, сковывавший ее левую ногу.
– Подожди… – Она почему-то испугалась за его мелкие зубки и потянулась к нагрудному карману, где лежал плазменный резак. Сейчас было самое время применить его по назначению. Но когда «меч-кладенец» оказался в ее руке, Крошка-Енот уже перегрыз оковы на ногах, и ей оставалось лишь освободить руки.
Зверек фыркнул, повернулся к ней хвостом, оглянулся, фыркнул еще раз, явно приглашая следовать за ним, и вразвалочку двинулся к оплавленному пролому в полу, откуда все еще несло жаром.
Что ж, другого выхода из этого каменного мешка все равно не было, и она не удивилась, когда Крошка-Енот, оглянувшись на нее еще раз, призывно фыркнул и бросился вниз. Когда принцесса подошла к краю провала, раскаленный камень начал обжигать ее пятки сквозь подошвы ботинок. Стараясь не думать ни о чем и закрыв глаза, она просто сделала шаг вперед. Сердце на мгновение замерло, но, как ни странно, ощущение падения продлилось недолго. Встречный поток воздуха перестал трепать ей волосы, и сквозь сомкнутые веки пробился свет. Когда Анна открыла глаза, оказалось, что она зависла буквально в метре над лужайкой, поросшей густой мягкой травой, что вокруг возвышаются стройные ели, а Крошка-Енот уже сидит на кочке в человеческом обличии.
– Присаживайся, принцесса, – пригласил он ее, указывая на соседнюю кочку.
Осторожно разжав пальцы, она медленно опустилась на траву и тут же на ней разлеглась. Впервые за время пребывания здесь, в Лабиринте, она почувствовала усталость.