– Он где-то здесь?
– Не знаю. Скорее всего, вернулся в Нижнюю Пандору. Там его поначалу неплохо принимали. От его концертов народ торкало не хуже, чем от наших проповедей.
– Ты долго еще тут валяться собираешься?! – Цинь явно не терпелось двигаться дальше.
– Буду готов идти – скажу! – раздраженно ответил Фреди и демонстративно разлегся на небольшом, относительно ровном участке, где из камня клочками пробивался фиолетовый мох.
– Ну, тогда я еще разок купнусь напоследок. – Из алого рта Цинь выросла сигара, она прикурила от пальца и двинулась в сторону прибрежной полосы, которая была едва видна на горизонте.
– Эй, дура! Ты хорошо подумала?! Когда не вынырнешь, вспомни, что я тебя предупреждал.
Цинь просто махнула рукой, захохотала во весь голос, подпрыгнула и, оставляя за собой дымный след, пулей помчалась в сторону океана бурлящей алой жижи.
Как только она исчезла, Фреди вскочил и бросился к принцессе. Его усталость исчезла как не бывало.
– Вставай же! – Он чувствительно ткнул ее в бок костлявым кулачком, а потом, упав на четвереньки, наклонился к ее уху и прокричал что было мочи: – Вставай! Я знаю, что ты очнулась. И бегом отсюда, пока не вернулась эта дрянь.
Каждое движение давалось с трудом, стоило напрячь мышцы, как по всему телу расползлась ноющая боль. Фреди попытался ухватить ее за подмышку, но Анна изо всех оставшихся сил ударила его по руке, и пастор, повизгивая от боли, стремительно отскочил в сторону. Тыльная часть его ладони покраснела и задымилась. Видимо, ей очень хотелось доставить ему максимум боли, а здесь, как известно, стоит пожелать, и все исполнится. Но теперь нужно ждать ответного удара, и Анна уже приготовилась то ли обрушить на своего обидчика метеоритный дождь, то ли просто вонзить в него молнию.
Вдруг она почувствовала на себе множество взглядов. Разрывая с треском каменистую почву, вокруг прорастали лиловые стебли, на которых распускались желтые цветы. Лепестки раскрывались, словно веки множества глаз. Они смотрели на нее, они тянулись к ней. Те, что поближе, уже начали обвивать ее ноги и вьюнами тянуться вверх. Она вырвалась и, стараясь не обращать внимания на боль в ступнях, побежала прочь, вверх по тропе, в сторону, противоположную от той, куда отправилась Цинь. Главное – как можно быстрей покинуть это место, а если повезет, скрыться не только от китаянки, давно превратившейся в одного из местных монстров, но и от мерзкого пастора-самозванца. Больше всего сейчас хотелось стать невидимой, и вскоре ее с ног до головы окутала серая вуаль, которая почти сливалась с местностью. Теперь пусть кричит, пусть мечется, пусть пытается настигнуть! Отбежав на приличное расстояние, она позволила себе остановиться, но лишь для того, чтобы оглядеться по сторонам и решить, куда двигаться дальше.
Боль и усталость исчезли, им на смену пришла необыкновенная легкость, ощущение полной свободы и небывалой мощи. Казалось, стоит пожелать, и вокруг зацветут сады, появятся дворцы и фонтаны, прекрасные статуи из белого мрамора, словно воплощенная в камне красота и гармония, станут на пути Хаоса, и никакое чудовище, обуреваемое жаждой власти и крови, не сможет противостоять всей этой всепобеждающей силе, этому совершенному величию. Она уже видела очертания зданий, линии аккуратно постриженных живых изгородей, слышала журчание струй фонтанов, чувствовала запах изысканной свежести цветников.
Может быть, уже началось? Может быть, Хаос остался позади, и то, что рождается под ее мысленным взором, и есть награда за все мытарства, что пришлось пережить за последние дни? И неважно, что никто не составил ей пару. Она справилась одна. В конце концов, кто-то рождается лишь для того, чтобы прожить обыкновенную серую жизнь, а кто-то – затем, чтобы властвовать и распоряжаться судьбами людей и миров! Не следовать правилам, а устанавливать их!
Стоп! Снова что-то не так… Снова ничего не видно, кроме того, что рисует воображение. Снова иллюзия выдает себя за реальность, а сомнительное пытается выглядеть очевидным. Надо остановиться, оглядеться, скинуть хотя бы с головы серую вуаль, которая не только делает ее невидимой для глаз этого мира, но и ее саму лишает зрения.
Первыми в сознание ворвались запахи и звуки. Что-то булькало, потрескивало, скрипело и стонало. Пахло сыростью и гнилью. По обе стороны от каменной гряды тянулось черное болото, покрытое редкими фиолетовыми кустиками, от которых исходило тусклое свечение. Но лучше бы здесь стояла абсолютная тьма. Тогда не было бы видно торчащих из трясины частей полуразложившихся человеческих тел. Руки, ноги, спины. Клочки синеватой кожи с торчащими из них обломками костей. Некоторые просто стояли по пояс или по грудь в черной жиже. Казалось, что они смотрят на нее пустыми глазницами, поджидают, когда она приблизится, чтобы выскочить и вцепиться своими гнилыми зубами в свежую плоть. Не лучше ли было остаться в плену иллюзии? Может быть, удалось бы пройти это кошмарное место, не видя всех этих ужасов. Кто это? Ее предшественники? Те, кто точно так же хотел получить свой бесценный приз, свой мир, величественный и прекрасный? Едва ли… Их слишком много, и погибли они, похоже, в одночасье. Может быть, это фантомы из Нижней Пандоры? Следствие попытки решительного штурма Хаоса? Не считаясь с жертвами… Какая теперь разница. Они все равно мертвы. Надо идти дальше, навстречу тому беспощадному ужасу, что уничтожил этих людей. Или фантомов? Или людей? Нет, на воинство это не похоже. Нет ни кольчуг, ни бронежилетов, ни алебард, ни лучеметов. А еще нет ни сил, ни отваги сделать хоть еще один шаг. Трясина постепенно оседает под ступнями, почти добравшись до колен. Может быть, и этих мертвецов поразил именно страх? Может быть, они просто стояли на месте, не решаясь ни двинуться вперед, ни отступить?
– Ты что – трупешников никогда не видела?! – Фреди выскочил из тьмы, как чертик из табакерки. – Ты их не бойся. Бойся тех, кто еще шевелится. – Он схватил ее за руку, но она вырвалась. Почему-то его прикосновение вызвало еще большее отвращение, чем самое жуткое зрелище.
– Я же сказала – не смей меня трогать!
– Да! Больше не буду. Иди же! Хочешь, я впереди пойду? – Не дожидаясь ответа, он двинулся дальше, старательно переступая с кочки на кочку, с булыжника на булыжник. Она последовала за ним, стараясь не смотреть по сторонам, сосредоточив взгляд на рубище, болтавшемся на его тощих плечах.
Все-таки в этом пасторе, в этом лжепророке что-то есть… Во всяком случае, он не стоял как вкопанный, ожидая неминуемой смерти, а изо всех сил двигался вперед. Анна с трудом вытянула ногу из грязи, сделала шаг и вновь утонув в ней по колено. Идти можно. Трудно, но можно. Только не смотреть по сторонам. Вперед! И с песней…
Однако псалом затянул самозваный пастор, и голос у него оказался неожиданно сильным, приятным и хорошо поставленным:
Седьмое пришествие при́дет, незваное и неизбывное,
То, что подстерегает каждого сущего на земли.
И явит оно суд во спасение надо всеми,
Кто ранее судим не был, а не судим был…
И ударятся хляби небесные о тверди земные,
Кто сверху был, того низом пошлют.
Но дух, что желаньями крепок, да неодолим будет.
И каждый чего алчет, того и полу-у-у-учи-и-и-и-ит…
Точно полу-у-у-у-учит…
Он раскинул руки, как будто хотел обнять весь мир, но длинные ладони с пальцами врастопырку почему-то напоминали пальмовые листья. Пальма – ходячая и поющая псалмы. Разве не забавно? Но сейчас вовсе не до смеха. Почва под ногами постепенно твердеет, и теперь ноги проваливаются уже не по колено, а лишь по щиколотку. Почему-то начинает холодеть спина, но оглядываться страшно…
Анна даже пыталась не признаваться себе, что явственно слышит, как позади в болотной жиже хлюпает множество ног – за пастором следуют десятки, если не сотни последователей. Но этот Фреди, похоже, знает, куда надо идти. Те, что за спиной, не ускоряют шага, а значит, у них нет цели кого-либо догнать. Но вскоре стало казаться, что спина покрылась инеем, а сзади ее подгоняет леденящий ветер. Теперь уже неважно, что на нее кто-то пялится! У пастора на затылке глаз нет, а прочая нежить не стоит того, чтобы на ее обращать внимание. Однако хлюпанье постепенно становилось громче, и принцесса оглянулась. То, что она увидела, снова заставило ужаснуться.
Мертвецы, что еще недавно спокойненько тлели в болоте, шли вслед за ней размеренным шагом, а в их пустых черных глазницах теплились алые огоньки. Не надо было оглядываться. И бежать нельзя. Похоже, пока эти упыри считают ее одной из своих, одной из тех, кто идет в общем строю к общей цели. Но стоит побежать, она сразу же станет добычей, чужаком, жертвой. И едва ли Фреди, как бы ни был он заинтересован в ее компании, сможет им помешать.
Решение пришло внезапно. Оно казалось слишком простым, чтобы быть верным. Оно казалось абсолютно нелепым, но ничего другого в голову не приходило. Да и в этом мире, полном страха и абсурда, самое нелепое, самое сомнительное решение очень даже могло оказаться единственно верным. Анна лишь замедлила шаг, начав потихоньку отставать от пастора, который продолжал самозабвенно петь свой дурацкий псалом. Вскоре шаги мертвецов были слышны уже совсем рядом. А потом они один за другим начали обгонять ее. Главное – не смотреть по сторонам! И вперед не смотреть… Только под ноги. Она вдруг обнаружила, что ее преследуют не только мертвецы. Из вязкой почвы торопливо вылезали ростки, бутоны стремительно распахивались, и в каждом из них появляется глаз, жадно разглядывающий ее. Лепестки обвивали ноги, и чем медленнее она шла, тем выше им удавалось дотянуться. Когда воинство мертвых адептов Седьмого пришествия ушло вперед за своим пастором, они уже доставали до колен. Сразу захотелось выжечь этот жуткий цветник, но она решила, что для надоедливой флоры в этом слишком много чести. Продолжая медленно двигаться вперед, Анна очень старалась, чтобы ни шага не сделать, не наступив на цветок. И когда под ступней раздавался очередной хлопок от очередного раздавленного глаза, ее на мгновение посещало ощущение какого-то безумного торжества. Анна поймала себя на чувстве, которого еще недавно в здравом уме и твердой памяти она не могла бы испытывать: ей нравилось, что они на нее смотрят, что они тянутся к ней, что они готовы посвятить последнее мгновение своего существования пристальному взгляду на нее. Да и мысль о Фреди, чье пение, пусть едва слышно, еще доносилось до нее, не вызывала прежнего отвращения. Да – прыщав. Да –