– У хороших людей не болеют, – мать махнула рукой. – Умерла бы, дак ведь не умирает! Башки-то совсем нет. Ох, придет она домой! – в сердцах бросила она.
Любка мелко затряслась, уж какое-какое, а такое обещание мать обязательно выполнит!
– Кончай ты! Откуда здоровье, если колотишь ее каждый день? Если у тебя жизнь не задалась, девке-то на что ее портишь? – поддержал дядю Егора дядя Андрей.
– Мы с Раей пойдем в эту сторону, а вы в эту… – предложил дядя Андрей. – Надо еще на пруду проверить. Если приступы, поди, утонула?
– Прячется где-то, чувствую я, – процедила Нинкина мать. – Надо бы, надо бы ремнем-то поучить! Нас всех учили, от этого здоровее и умнее только становились. Моя Нина никогда себе такое не позволит, я ее в строгости держу. Она и приберет, и посуду помоет, и приду домой, а она: мама, мама, давай я тебя накормлю!
– Пойду я, дверь закрою… Изба у меня открытая осталась, – проговорила тетя Рая, с недовольным лицом взглянув на Нинкину мать, потом на мать, которая после слов Нинкиной матери с завистью вздохнула. – А про «утонуть», ты это даже не пугай раньше времени! – она повернулась к дяде Андрею. – Хорошо она, Тина, у тебя плавает! В прошлом году, под снег уже, на ферму идем с бабами, а она в пруду сидит… От воды пар, холодина, приказали ей вылазить, а она хохочет. Заплыла на середину, там, где омут, и ну давай нырять! Мы уж хотели мужиков на подмогу вызвать. Вот за это надо бы… – согласилась тетя Рая.
– Ой, не знаю, поди, заблудилась? – предположила мать.
– Где? Чего ей в лесу-то делать? – рассмеялся дядя Андрей. – Понятно, что прячется.
– Да ладно вам переживать-то! – пренебрежительно покривилась Нинкина мать. – Куда она денется? Есть захочет, сама прибежит! Если, Тина, булку хлеба с собой утащила, ей теперь самое время погулять! Ну, в интернате-то строгая дисциплина, их там жизни учат! Хоть как-то людей из них делают, у тебя из нее воспитать человека уж не получится.
– Поди, в колодец провалилась? – прослушав Нинкину мать, думая о чем-то о своем, предположила мать. – Ну придет она у меня! Всыплю так, чтобы кожа слезла!
– Нет ее там, я уже смотрел, – ответил Сережа.
– Ты наоборот кричи, – посоветовала тетя Рая. – Я бы тоже не вышла, если бы мне обещались шкуру спустить!
– Любка, выходи, не трону! – тут же пообещала мать. – Я ведь знаю, ты где-то тут, не доводи до греха!
Любка испугалась, обгрызая уже до мяса обгрызенные ногти. Ей и в голову не могло прийти, что мать будет искать ее не одна. Наверное, и бить теперь будут все и сразу.
– Люба выходи, мы не дадим маме тебя обидеть! – пообещал дядя Егор.
Сережик рассмеялся. За ним засмеялись остальные. Незлые.
Любка немного осмелела, вышла из-под черемухи на тропинку, на всякий случай, приготовившись бежать.
– Ну вот, я же говорил, тут она! – махнул рукой дядя Егор.
– А это че у нее? – приблизилась мать, с удивлением рассматривая корзинку. – За грибами ходила? Одна?
– Ну ни фига себе! – присвистнул Сережа. – Любка, ты где столько грибов надыбала?
Изумление было написано на всех лицах. Наверное, не будут бить, успокоилась Любка, на всякий случай, не доходя до взрослых.
– Там, в лесу, – кивнула она, попятившись, не давая окружить себя.
По опыту она знала, от взрослых не пойми, что ждать. Мать вроде добрая, а потом хрясь, и подзатыльников надавала, или отстегала вицей, а то и того хуже, приложилась поленом, припомнив то, о чем она и думать забыла. За грибы она испытала гордость. Наверное, не стоило говорить, что собирала их не она, но Любка была честная, этим она тоже гордилась.
– Мне их тетенька с дяденькой дали… – она задумалась, наморщив лоб. Не давали, просто лежали в ее корзинке. – Наверное… – добавила она на всякий случай.
– Что значит, «наверное»? – дядя Андрей заглянул за спину. – Ты где это взяла?
– Там! – Любка махнула в сторону леса рукой, сообразив, что ей никто не поверит. Портфеля в лесу быть не могло.
– Ну не ври! – рассердилась Нинкина мать, зачем-то потянувшись к портфелю. – Украла?
Любка отскочила, как ужаленная, не давая ей дотронуться до того, что уже считала своим.
– Мне дяденька с тетенькой дали! – упрямо и твердо повторила она.
– Кто тебе дал? Кто мог дать? Че ты врешь? – не поверила мать, рассердившись. – Я тебе сейчас башку сломаю, если не скажешь, где взяла! Украла? Надо вернуть!
Любка пожалела, что не спрятала портфель. Теперь заберут.
– Да подожди ты на девку орать! Здесь записка… в открытке. Любви Ветровой… Фамилия твоя, имя Любкино.
– Че, может, правда дали? А как? – растерялась мать, разволновавшись.
– Ну… ей до школы еще год… Скорее всего, это Нинке моей? – предположила Нинкина мать. – Или Леночке? Она тоже в первый класс идет… Перепутали?
Такой откровенной наглости и жадности Любка стерпеть не смогла. И мать запросто отдаст!
– Нет, это мое! – чуть не заплакала Любка от обиды. – У Нинки и у Ленки уже есть! И папы у них есть, а у меня нет родителей, меня подменили!
Мать не нашлась что сказать, открыла рот и промолчала. Остальные удивлено посмотрели на Любку и закачали осуждающе головами.
– Люба, ты зачем такие некрасивые слова говоришь? – воскликнула тетя Рая. – Маму пожалей.
– Она знает! – упрямо ответила Любка, вцепившись в лямку портфеля, чтобы никто не стянул.
– Ну, совсем, Тина, она у тебя дура! – покрутила пальцем у виска Нинкина мать.
– А че дура то, чего услышала, то и сказала, – внезапно произнесла мать, с удивлением взглянув на Любку.
– Видишь, адрес стоит… – дядя Егор ткнул открытку под нос Нинкиной матери. – И подпись: от дома инвалидов!
– Ну-ка! Ну-ка! – торопливо выдернула мать открытку из его рук. – А чего не зашли? Это они вспомнили про девку мою! – обрадовалась она. – Она с ними лежала… Или врачиха! Точно, врачиха… она ее еще все время «синичкой» называла, больно, говорит, глаза голубые, глаз таких сроду ни у кого не видела.
– Или вместе скинулись, – предположил дядя Егор.
– А можно посмотреть? – с уважением попросил Сережик.
Любка обрадовалась. Может, и правда от дома инвалидов передали. Она сразу же сняла портфель и по-хозяйски раскрыла его, вытаскивая содержимое, раскладывая на несколько кучек. Теперь это все было ее, на законном основании.
Над кучками склонились, перебирая их.
– Ох, какие карандаши! – приторно-елейным голосочком проворковала Нинкина мать. – Я такие выписывала, ответили, что нет пока. Продай мне, – тут же повернулась она к матери, – я заплачу, а ты попросишь, пусть тебе еще купят! Ей до школы целый год… Они там по блату достают, че им в городе-то не купить?
– Это мое, и не год… Я нынче пойду! – уверенно заявила Любка. – Они проверят! – пригрозила она.
– Маленькая еще! – засмеялась Нинкина мать. – Ты в другую школу пойдешь! Там учатся такие дети, которые наравне с нормальными детьми программу усвоить не могут.
– Сама ты дура и Нинка твоя дура! – закричала на нее Любка, внезапно разозлившись. – Она, ат, ребенка тебе скоро принесет в подоле!
Мать больно стукнула Любку кулаком по голове.
– От девочек что ли? – рассмеялась натянуто Нинкина мать, заметно покраснев. – Придумывает… Ой как придумывает! И не стыдно говорить такие слова?
– От мальчиков, – поддержал Любку Сережик. – Все время в папки-мамки с письками играют, и эту с собой зовут.
– Вот я тебе вицей-то по голому заду! – пригрозила мать. – Ишь, чего придумали! А ну как вправду в школу записали, а я и не знаю? – спохватилась она.
– Ну, поздравляю, – похлопал ее по голове дядя Андрей.
– Да не смешите, как она будет учиться? Она же весь класс за собой назад потянет… Чего вы ненормального ребенка слушаете? – вмешалась Нинина мать, возмутившись.
Любка почувствовала себя виноватой, в школу ее никто не записывал, даже волшебники с этим согласились. Но тут же приободрилась, услышав, как тетя Рая, которая молчала до сих пор, поддержала ее.
– Мои оболтусы тоже тянут, и ничего! Кому надо, поднимет. И не надо всех равнять по одной голове. Мы еще посмотрим, как твоя Нинка учиться будет, не загадывайте наперед… Испортить человеку жизнь всегда успеете! Че, Любка, на грибы позовешь?
– Ой, ой, ой! – подбоченившись, произнесла Нинкина мать. – Ну да ладно, это вы сейчас не понимаете, а когда начнет учиться… Ваши бы слова, да богу в уши!
Она фыркнула, через соседский огород, напрямки, направляясь к себе домой. А Любка с благодарностью кивнула тете Рае.
– Приходите! – выдохнула она с облегчением.
– Ой, какие грибы хорошие! – перебирая, умилилась мать, пока Любка складывала свои сокровища в портфель. И тут же расстроилась. – Если Любка в школу пойдет, с кем я Николку-то оставлю? Теперь его в садик, поди, не возьмут? Уж надо было продать ей карандаши…
– Почему не возьмут? – удивился и нахмурился дядя Егор. – Ты же заявление писала?
– Писала, да кто ж меня слушать будет?
– Садик колхозный, а не сельсоветский… – хмыкнул дядя Егор. – Там нынче две группы кое-как набрали. Зинка заведующая, чего к нам не пришла? Давно бы в ясли ходил, а Любка в детский сад. Ты ж одиночка, тебе даже платить не надо! Только пятидневка для колхозных детей. Но если с председателем поговорить, может, разрешит… Ему какая разница десять там или одиннадцать…
– Да-а? – удивилась мать, уставившись в то место, где скрылась Нинкина мать. – Мне никто ничего не говорил! Да ладно, хоть бы так, на день!
– А кто тебе должен говорить? – рассердился дядя Егор. – Иди да спрашивай! Ладно, я пойду, а то меня Зинка потеряла.
Дядя Егор и дядя Андрей ушли, а за ними тетя Рая и Сережик.
– Спасибо, что помогли! – крикнула мать вслед, забирая у Любки корзинку с грибами и портфель.
Любка вышагивала за матерью гордая, как первоклассница. «Мир не без добрых людей!» – с теплыми чувствами думала она. Насчет «повеситься», это она поторопилась. Пусть теперь Нинкина мать локти себе кусает! Если ее возьмут в школу, то в страшный дом она ни за что не поедет, незачем.