– О-о-о, – восхищенно выдохнула Любка. – Тетя Оля, ты тоже волшебница!
– Что-что? – рассмеялась Ольга Ивановна.
– Волшебница! – повторила Любка.
– Да не слушай ты ее! – торопливо выпалила мать, испугано дернув Любку за волосы. – Совсем ополоумела? Еще тут начни, что попало болтать!
– Иди, меряй, – расхохоталась Ольга Ивановна.
Любку не надо было заставлять.
– Я за него до конца жизни не расплачусь! – услышала она испуганный голос матери. – Вон, сапоги какие дорогие взяла… Дак не в чем ходить. Маленько сыро и в валенках не пойдешь уже. Ты бы еще резиновые привезла.
– Сама-то не болтай… вышивка дорогая, но уж ладно, сама вышивала… Это Римма Давлатовна заказала для дочери. Мы уже почти сшили, а взяла и передумала, свой материал притащила. Совсем зажралась, будто у нас тут швейная фабрика. Я с нее неустойку удержала и то, на заказ, дороже поставила, так что дорого не выйдет.
– Она вас не засудила? Она жаловаться побежит, я ее знаю! Она в магазине работает, всегда может людей обмануть, – согласилась мать.
– А пусть жалуется! – усмехнулась Ольга Ивановна.
Любка навострила уши – опять Нинка со своей матерью! Наказание какое-то… Радость омрачилась, Нинка сразу всем начнет рассказывать, что платье заказывали для нее… Ну, нисколько черное платье с тюльпанами и языками пламени не лучше, чем это. Любка пощупала материал. Правильно, тот же самый, не марковитый и не мнущийся, из которого Ольга Ивановна предложила ей заказать брюки и юбку. Только тот темно-коричневый, а этот был синий, как глубокое летнее небо. Если мать согласиться купить платье, да еще заказать юбку и брюки, разоденется она не хуже той же Нинки.
Она сняла школьную форму, примеривая обновку. Смотрелось платье обалдеть как красиво. Едва узнала себя в зеркале, переживая, что Мишка ее не видит. Такую красавицу еще поискать!
А глаза у нее и, правда, под цвет… Синие-синие…
– Ну вот, совсем другое дело! – всплеснула руками Ольга Ивановна. – И не снимай, так иди…
– Ладно, берем, – согласилась мать. – Мы тебя, наверное, сильно задержали.
– Мерки только с нее сейчас сниму… – Ольга Ивановна открыла блокнот, достала сантиметровую ленту, быстро измерила Любку вдоль и поперек. – Какую будем заказывать.
Любка закрыла глаза и представила. Такую юбку она уже видела, в том же журнале – с карманами, прямую, зауженную к низу, с молнией на боку и средней ширины поясом. И брюки, не совсем чтобы клеш, подметать брюками тротуар, как делала вся школа, она не собиралась. И тоже с карманами. На блузку материал у них дома был, мать купила метров восемь дешевого уцененного шелка с вискозой, который долго лежал в магазине. Сам он был бледновато зеленый с серым узором, но теперь Любка думала о материале иначе. На стенде материал платья смотрелся обычно, а пошитое платье внезапно изменило ее до неузнаваемости…
– Месяца через два, не раньше, – предупредила Ольга Ивановна. – Люди уже на восьмое марта делают заказы.
– Мне раньше почему-то казалось дорого. В голову не приходило, что можно заказать, – призналась мать.
– Раньше в магазине можно было купить, а сейчас ничего нет, – с недовольством бросила Ольга Ивановна. – Или за людей нас не считают, или люди стали жить хорошо – сметают все и сразу.
– Ты ведь коммунист! – ехидно заметила мать. – Разобралась бы!
– А от меня что-то зависит? – рассмеялась Ольга Ивановна. – Нас, коммунистов не спрашивают, деньги платим и ладно.
На первом этаже веселье было в самом разгаре. Начальница почты, Алина Федоровна, раздавала подарочные наборы. Почтальоны выбирали себе синие пальто с металлическими пуговицами и белые валенки. Домбытовские плясали под гармонь возле елки и пели похабные частушки.
Когда Любка вошла в новом платье, все ахнули, рассматривая и щупая его. Особенно заинтересовала вышивка, которая смотрелась как ручная.
– Это я еще в училище баловалась… Машинка стоит, никто не заказывает, – как бы между делом похвасталась Ольга Ивановна.
– Вы у нас мастерица, – согласились домбытовские.
Все обновы уложили в почтовскую сумку. Мать еще ненадолго осталась, а нагруженная Любка, после того как поела и выпила газировки, отправилась домой. На этот раз мать сама наложила ей всего понемногу, помогла собраться, попросив взять в баню вещи и ее, и Николки. Николка пока ходил в баню в женское отделение, но на будущий год должен был мыться самостоятельно. Мать его приучала париться и обязательно намыливаться два-три раза, чтобы потом он не забыл, как это делать.
Мороз на улице крепчал, начиналась небольшая метель. Сок, маринованные яблоки и сумку матери Любка до дому дотащила кое-как, отдыхая через каждые двадцать метров. Но до дому было недалеко. Времени до вечера в клубе оставалось не так уж много. Сначала концерт, потом праздничная лотерея, потом хороводы и розыгрыши, а в одиннадцатом часу клуб закрывался, чтобы люди шли встречать Новый год у себя дома или в столовой. На ночную дискотеку клуб должен был открыться в час ночи, не раньше. В запасе было еще часа четыре.
Любка быстро собрала полотенце, мыло, шампунь и сменное белье, не задерживаясь, понимая, что народу в бане будет много, вернулась, предупредив мать, что займет очередь. Народ с почты расходился, она уже тоже собирала Николку, помогая почтальонам прибрать за собой, собирая посуду, которую домбытовские принесли из дома.
Но на удивление очереди в баню почти не было. Основная часть успела помыться с самого утра – случай небывалый. Любка купила три билета, предупредив, чтобы пропустили мать с Николкой, заняла для них шкафчик и два тазика. Один спрятала в шкафчик, а два взяла с собой.
Мать пришла даже быстрее, чем она ее ждала. В отличие от Любки, Николка париться не любил, вырываясь их рук матери, когда она начала его хлестать веником. И как только она его отпустила, позорно сбежал.
– Как ты один будешь мыться, грязнуля! – бросила ему Любка вслед, поднимаясь и укладываясь на скамейку.
Баню Любка любила. «Любила» – не то слово, отдавала ей всю себя, иногда засыпая в парилке глубоким сном, очнувшись, когда ей совали под нос нашатырь. Тело становилось слабым и безвольным, тянуло каждую мышцу, наваливался сон. Вот и сейчас она блаженствовала, вытянувшись в полный рост, пока никто не просил уступить место.
– А-а, ой…
– Хи-хи, Любка… ты чего…
– Девчонки, отстаньте… – разморено произнесла Любка, узнав оба голоса. Один принадлежал Наташке Григорьевой, а второй Кате Снигиревой, круглой отличнице, которая с первого класса шла на золотую медаль.
– Любка, слазь, угоришь! Ты не собираешься встречать Новый год с нами?
Любка заинтересованно повернула голову, сползла с полки, присаживаясь рядом на ступеньку, облилась ковшиком холодной воды.
– В смысле, как с вами? Вы разве не дома? Где это – с вами?
Наташка изумленно приподняла брови, округлив глаза.
– Так в клубе же собираемся! На втором этаже, где регистрируют молодоженов. Все… Кроме Ленки Сабуровой и Ленки Решетниковой. Ну, еще Таня Веденеева, возможно, будет у себя дома, все же у нее сестра приехала… Но вообще-то сначала она тоже хотела с нами. Валя Иволгина и Надя Бушуева собирались прийти.
– Хи-хи-хи, – тоненько захихикала Катька. – И ходить никуда не надо, разбились по парам и переженились!
– А мне никто ничего не говорил! – заинтересованно протянула Любка, нахмурившись.
– А ты куда пропала-то? – Катька повела плечом. – Мы вчера целый день решали, кто что принесет. Ребята уже вино купили и шампанское. Яблочное. И газировки. И даже торты. Вот!
– Я это… Мы переехали в новый дом, мне некогда было, устраивались на новом месте. А какие ребята? – заинтересовалась Любка.
– Да все… наши… Игорь, Саня… Как обычно. Ну, мы там будем!
– Они деньги собрали на вино, на шампанское, на торты. Привезли из райцентра на машине дяди Игната. А мы должны, кто что сможет, что-то на стол. Девчонки с утра салаты готовят.
– А кто разрешил? – изумилась Любка.
– Ха! Ромка! – все же, у Катьки был слишком писклявый голос. – Еще Виталик будет и несколько одноклассниц Ромы. Вообще-то, это они решили собраться, чтобы отметить вечер встречи, а раз Новый год, сказали, что чем больше народу, тем лучше.
Ромка… или Роман Егорович, Наташкин двоюродный брат, учился в одном классе с Сережей. В прошлом году они окончили школу. Рому в армию не взяли, зато он поступил заочно на режиссера в Московский театральный институт. Об этом все знали. Все праздники в клубе давно готовились под его руководством и по его сценариям. Дискотеки проводил он же, собирая музыку отовсюду. И ансамбль при доме культуры существовал благодаря ему. Егор Иванович, физик, отец Ромки и Витальки, считался заслуженным учителем, и даже ездил принимать экзамены в институте. Его давно переманивали, но он не уезжал, что было немного странно. Сразу по окончании школы Ромка, а теперь уже Роман Егорович, стал работать в доме культуры официально, а на первое октября его назначили директором.
Теперь в клубе было весело, постоянно проводились какие-то вечера, клуб работал почти каждый день до одиннадцати часов, а в пятницу и в субботу до двух или даже до трех часов ночи, если народу было много. И сразу после этого Виталька, который пока учился в девятом классе, стал ди-джеем. Возле его стола с магнитофоном и огромными колонками постоянно толпилась молодежь. Он тоже выступал в ансамбле, в котором играл на гитаре и пел Мишка Яшин, имя которого Любка боялась произносить вслух, чтобы не дай Бог не догадались, что она о нем думает. Голос у нее почему-то срывался, дышать становилось тяжело. А если будет Виталька, то и Мишка придет, они всегда и везде шлялись вместе.
Не хватало только, чтобы ее еще и из клуба выставили на глазах у Мишки…
– А нас возьмут? – засомневалась Любка.
– Ну… Если все там будут… Новый год же!
– Только надо будет выйти и подождать на улице, пока все разойдутся. Чтобы чужие ушли, а то набегут.
– Пароль: «Вы, случайно, не дед Мороз?» Ответ: «Нет, я снегурочка!». И заходить не с центрального входа, а с обратной стороны. Центральный вход закроют.