– Это что же… Бог меня убивает? – сдурела Любка.
– Обыкновенная история, продолжительность жизни у людей вдвое меньше положенного срока. Заражаются им при достижении половой зрелости. Бывает и раньше, но редко. Люди обычно замечают последствия, не обращая внимания на самого червя. Но ты маг, для тебя собственное пространство – возможность жить и дышать.
Осознать, что в тебе поселилась какая-то гадость, наподобие глистов, оказалось не так-то просто.
– Люба, с тебя сняли защиту, его не могло не быть. Мы даже несколько удивлены, почему он проявился так поздно.
– А что делать? – взмолилась Любка.
– Зашить дыры, – посоветовали волшебники. – Кстати, он и поможет тебе вспомнить. Мы его для этого и придумали. Проклят человек, который не умеет работать с червем. И не маг, будь в нем три твоих силы.
Чтобы заняться изучением магии, с работы пришлось уйти. Мать и еще живой тогда Сережа ее не поддерживали. А уж Николка, тот с нею был вообще на ножах. Жена Николки не пустила на порог, посоветовав сразу ехать в психушку.
«У меня дети! Кто знает, что взбредет больной на всю голову!» – и жаловалась по селу, что сестра мужа, имея доход в месяц, как у сельчан в год, села им на шею.
Но Любка не сдавалась. Какой смысл продолжать работать, если она умирает?
Но даже ей, умеющей забираться в такие глубины подсознания, которые другим и не снились, пришлось несладко. Сам по себе червь оставался невидим, лишь его энергетика обращалась к ее сознанию из среды себя самой. А однажды вдруг поняла, что именно червя ей не хватало, чтобы пробудить свою память, которая вдруг начала рвать завесу. Экскременты червя нередко содержали осколки этой бессознательной памяти, в которой незнакомые ей люди убивали ее с такой жестокостью, что иногда казалось, все это лишь игра воображения. Но руки, касания, боль, которая всегда приходила первой, она не могла придумать.
Вся ее жизнь была написана ими. И, кажется, они ничего не упустили, не оставив ей шанса любить и быть любимой. Мерзость выходила из уст с заклятиями, которые все еще работали, опустошая ее и убивая тех, кто ее любил. С нее сдирали кожу, выжигали знаки на ногах, травили, подвешивали на веревках, душили, ее били током, так что рвались и горели мышцы…
Любка ступила одной ногой в Ад – каждый прожитый в медитации день казался вечностью.
И не было этому конца.
Но маги просчитались – люди, с которыми она жила, оказались добрее и милостивее, чем там, где она родилась. Большая часть обращений, произнесенных на чужом языке, была просто не понята ими, или вселяла лишь страх. Впрочем, расшифровать и перевести запись, для Голлема было лишь делом времени. Он имел в себе магию, как маги, которые его создали.
Воин Света…
Разве она могла быть воином Света, если сознание ее жаждало мести? Грудь ее рвалась от крика. Стены ее квартиры вдруг становились тесной темницей. Иногда приходила такая боль, которую она не могла понять, яд разъедал ее изнутри. И каждый день приносил новую боль. Избавленная от сомнений, она чувствовала бессильную ярость, жажду утолить голод гнева и выжечь их, как выжигают зараженные чумой трупы.
Она уже не жила – не умерев тогда, она умирала сейчас…
В один из таких дней, в самом начале пути, Любка не заметила, как переместилась за город – в тапках и в халате. Ноги несли ее, не разбирая дороги. Вся ее жизнь, немыслимая череда событий, завязанная на крови, встала перед глазами. Столько дней она искала свою память, и вот она вернулась. Она снова была там, среди ее врагов.
Имел ли кто-то из них право на жизнь?
– Ненавижу! Ненавижу! – упала на колени, царапая землю руками, словно хотела ногтями вырывая глаза безжалостных магов. Тело ее снова жгло, и теперь она не держала этот огонь в себе.
– Люба! Оглянись! – страшный крик пришел издалека, остудив ее.
Любка повернула голову, и мысли о мести вылетели.
Она испугалась…
Огромная стена огня, теряясь где-то в вышине, с немыслимой скоростью двигалась в сторону оживленной трассы. Жар был такой сильный, что по пути обращал в пепел деревья, словно горел сам воздух. И Любка сделала единственное, что умела – остановила время.
Но было уже поздно. Две машины столкнулись, несколько других должны были вот-вот столкнуться. Слава богу, день предшествовал выходному, люди выезжали из города на дачи, дорога была оживленной лишь в одну сторону. Но у многих стрелка спидометра застыла на отметке сто двадцать и сто пятьдесят километров в час.
Просто как убить их всех!
Волосы у нее встали дыбом…
Она заглянула в первую машину и вздохнула с облегчением, удар пришелся сзади, водителя и пассажира спереди спас ремень безопасности, не дав пробить головой лобовое стекло. Машину отбросило и развернуло поперек дороги. Зато во втором джипе пристегнутым оказался только пассажир на боковом сиденье. Удар пришелся спереди и сзади, задние пассажиры висели в воздухе, отброшенные вторым ударом. Подушка безопасности защитила голову водителя, но ноги оказались зажаты деформирующимся передом, и сжатие еще не закончилась. Кости одной ноги не успело сломать, но вот-вот…
Зато в третьей машине, которая тоже выглядела как «Land Cruiser», водитель пострадал больше остальных. Руль сдавил грудную клетку, выдавило два позвонка, и, кажется, на обоих были трещины, обе ноги сломаны. Любка не сомневалась – после второго удара в бок он разлетится на куски. Скорее всего, раздробит позвоночник и рама, застывшая возле виска, проткнет череп. Железный порванный остов уже метил в голову.
Четвертая машина пока лишь едва коснулась его боком, но удар непременно состоится, когда она вернет время.
Слава Богу, видимо недалеко был светофор – впереди первой машины, там, где застыл огонь, расплавив асфальт, на несколько сотен метров дорога была пустая. Зато позади, почти впритык, шло еще порядка десяти машин.
Любка думала недолго, вытаскивая из машин всех подряд, оттаскивая в сторону и оказывая посильную первую помощь. Оживить и остановить все машины она не могла, большая скорость могла убить ее саму. Прогнать вперед получилось только последние четыре машины. Единственное, что она могла, поставить рычаг в нейтральное положение, выкручивая руль и вжимая тормоза, но уверенности, что это хоть сколько-то сработает, у нее не было.
Странно. Тот, которому досталось больше всех, пришел к ней, как призрак из прошлого. И тоже Игорь. Даже глаза такие же зеленые. Жена, ребенок, своя фирма… На мгновение, в то время, когда она дотронулась до позвоночника, рука ее дрогнула – на секунду показалось, что он моргнул. Да нет, нос у этого Игоря сломан, плотнее и шире в плечах.
Любка внезапно поняла, что не справилась. На место встали оба позвонка, но второй треснул. Она провела по спине рукой, стараясь почувствовать масштабы повреждения. Главное, позвоночный столб не задет, лишь слегка сдавило, когда выбило позвонки наружу. Этому парню в гипсе лежать и лежать…
Ее бросило в холод.
Значит, такова его судьба – не гони!
До огня оставалось еще метров сто, а то и больше, так что она как бы ни при чем.
Любка заставила себя подняться и не подходить к нему больше.
А потом она разгадывала тайну огня, заливая водой начавшийся пожар.
На этот раз никто не пришел ей на помощь. Струи хлестали ее по телу, не смывая грязь, которую она чувствовала в себе. Ей хотелось вырвать свое прошлое, как кусок плоти, которая вросла в нее – и она несла ее, как камень, придавивший ее к земле. Каждая вспышка воспоминаний несла боль, Любка корчилась, замирая, только когда боль выходила наружу и горела, разрывая небо, падала камнем вниз, оплавляя землю…
Наконец, воспоминания ее стали тихими, словно вышел гной, а тело мягким и безвольным. Ничего не изменить в своем прошлом она не могла. Но были моменты, о которых она теперь жалела – и представляла, как бы все было, будь она чуточку умнее и рассудительнее. Кроме нее никто не мог знать, скольким она пожертвовала, чтобы исправить то, что случилось сразу после ее рождения. Словно она пыталась что-то доказать, тем, кто наступил на нее – и собирала на себя новую грязь, узаконивая их обвинения.
А некому было доказывать! Враги ее остались там, где она не могла их достать.
Призрак Игоря вернул ее на двадцать лет назад…
Лето прошло незаметно. Любка уже ждала, когда мать снова начнет выгонять, и на этот раз она была готова. Но мать почему-то не торопилась. Она увиделась со всеми, с кем хотела, прошлась по всем местам, которые помнила особенно ярко – и перестала тянуться в прошлое, словно оборвалась нить.
Половина тех, с кем она училась, остались в селе. Девчонки повыскакивали замуж и мужественно доили коров, перемалывая косточки бывшим одноклассникам. Остальные уехали. И, кажется, ничего не изменилось, и в то же время не осталось ничего, что могло бы ее удержать.
Разве что Инга, с которой не расставались все лето, да трое бывших одноклассников. Ребята учились на водителей, и это лето было последним – все трое готовились весной уйти в армию.
Девчонки, которые приехали из училища чуть позже, на этот раз Ингу приняли. Деления на своих и чужих не осталось.
Отчим появлялся редко, в дом не заходил. Мать, наконец, написала на него заявление, и были свидетели, которые подтвердили избиение. В частности, Мария Петровна, которая оставила школу и заняла должность председателя сельсовета. На этот раз отчим поймал мать на перекрестке и сильно ее побил, прямо под окнами сельсовета. Отчима посадили и выпустили, но ему пришлось подписать бумагу, в которой его предупреждали об уголовной ответственности за проникновение на чужую территорию. Словно бы почувствовав поддержку людей, мать стала спокойнее. Или, может быть, потому что подрос Николка и теперь помогал, и защищал ее. Он перешел в седьмой класс, и многие девочки писали ему записки и прогуливались возле дома. Парень вырос невысокий, но красивый, широкоплечий.
В перемены Любка не могла поверить до последнего дня. Мать словно бы не замечала ее, или закармливала стряпней, или пыталась сблизиться с девчонками, которые приходили к ней. И когда часть девчонок решила выехать раньше, Любка собрала свои вещи, присоединившись к ним. Билеты купили заранее, а во Владимире взяли такси. На пятерых получилось ничуть не дороже, чем если бы добирались на автобусе.