Несмотря на риск быть обнаруженным, он не смог перебороть желание как следует рассмотреть и запомнить своего врага.
Обрядись Кунг Тулан в оранжевую рясу, его можно было бы принять за буддийского монаха, обрившего голову, чтобы лучше слышать Голос Пустоты. Он был ненормально, болезненно худым человеком лет сорока-сорока пяти. Запавшие щеки, выпирающие зубы, глаза, затененные провалами глазниц. Ни малейшей растительности на голове и лице. Руки такие худые, что сквозь кожу можно разглядеть все кости и сухожилия. Портному пришлось приложить немало усилий, чтобы придать этому скелету человеческий облик. Кунг Тулан носил тонкий черный костюм, покроем напоминающий пижаму, а куртка почему-то была похожа на наглухо застегнутый китель. Наряд довершали туфли, смахивающие на домашние. Голос у него срывался то на фальцет, то норовил уйти в самые низкие басы.
Подчинялись ему беспрекословно, вопросов не задавали, в глаза смотреть не отваживались. Это был тип диктатора, достаточно изучившего человеческую психологию, чтобы подчинять себе всех, кто находился в пределах досягаемости. Любой из находившихся перед ним мужчин с легкостью сломал бы его, как сухую палку, но у них даже мысли такой не возникало. Это была стая, где авторитет вожака был непререкаем.
Повинуясь коротким отрывистым командам, двое официантов схватили спящую девушку и, приподнимая над полом, понесли вглубь зала, где, как отметил про себя Данко, виднелась неприметная дверь, затянутая таким же синим шелком, как и стены.
Третий официант, тот гадкий толстячок, что размахивал женскими трусиками, остался перед боссом для того, чтобы быть отхлестанным этими самыми трусиками по физиономии. Смиренно приняв наказание, он упал на колени и что-то умоляюще залепетал. Кунг Тулан пнул его подошвой в грудь и, сопровождаемый прямоугольным охранником, направился к потайной двери.
Толстячок, упавший на спину, как жук, остался лежать, ожидая, когда его забудут. Поколебавшись, Данко решил воспользоваться моментом. Поднявшись в своем углу, как тень, он кинулся к официанту. Тот успел сесть и приготовился заорать, но при виде пистолета послушно захлопнул рот.
— Do you speak English? — осведомился Данко, опустившись рядом на одно колено.
Нет, любитель женского белья не говорил по-английски, о чем дал понять красноречивым разведением рук и пожатием плечами. Таким образом, беседовать с ним было не о чем, да и незачем. Что ж, так тому и быть.
Схватив толстяка за уши, Данко несколько раз ударил его затылком о каменный пол. Он себя почти не сдерживал. Если официант подохнет, туда ему и дорога. Главное, чтобы не поднял тревогу. После проведенной небольшой экзекуции это было абсолютно исключено.
Данко взял отложенный «Вальтер» и поднялся на ноги, прислушиваясь. Никаких посторонних звуков, только уличный шум да перезвон посуды где-то вдалеке. Толстяк лежал неподвижно, не подавая признаков жизни и дико поблескивая белками глаз между приоткрытыми веками. «Разумнее всего его не трогать», — решил Данко. Пусть валяется там, где упал, когда его толкнул Кунг Тулан. А вдруг хозяин не рассчитал силы? Или у перетрусившего толстяка сердце не выдержало…
Выбросив из памяти все мысли об этой падали, Данко бесшумно устремился к неприметной двери.
Внизу у Кунга Тулана располагались обширные апартаменты — здесь можно было с равным успехом и жить, и прятаться, в зависимости от обстоятельств. Подобные убежища устраивает себе большинство хищников, например крысы. Удобное логово с несколькими потайными ходами.
Господин Кунг любил появляться и исчезать неожиданно. Это не гарантировало ему полную безопасность, но все же значительно уменьшало вероятность покушения. Кунг Тулан, подобно большинству живых существ, хотел жить долго и благополучно. Пока у него это получалось.
Одна из комнат апартаментов представляла собой столовую: здесь Кунг вкушал яства. Вопреки своей аскетической наружности, он ел много и жадно, при этом не набирая веса и не обрастая жиром. Возможно, причиной этому был отличный обмен веществ в организме Кунга, а может быть, его пищеварительный тракт был заполнен какими-то прожорливыми паразитами. Как бы то ни было, факт оставался фактом: этот болезненно худой человек, похожий на изможденного узника концлагеря, не поправлялся, сколько бы ни запихивал внутрь.
Оставшись один, он положил на стол телефон, сомкнул почти лишенные ресниц веки и откинулся на спинку стула. Мысли, рождавшиеся в его мозгу, были просты и ясны. Например, о том, что бразды правления не удержать слабой рукой. Лаской и увещеваниями людей служить себе не заставишь. Им нужны удары дубинкой, пинки под зад, пытки и казни. Власть зиждется на насилии, которое необходимо применять, чтобы тебе подчинялись. Но и само по себе насилие вещь незаменимая: оно доставляет удовольствие тому, кто его применяет.
В подчинении у Кунга Тулана находилось около пяти десятков человек, и это, конечно, тысячекратно сокращало его возможности даже в сравнении с не самыми великими диктаторами. Но зато через его руки проходило множество женщин и девушек, позволяющих забыть о своей неполноценности. Сил Кунгу хватало, чтобы перепробовать их всех. Для этого он употреблял специальный эликсир, состоящий из красного перца, женьшеня, опиума, тигриной спермы и множества других ингредиентов.
Вот и сегодня первое, что проделал Кунг перед ужином, это проглотил ложку волшебного снадобья. Пока он сидел неподвижно, прислушиваясь к тому, как кровь разгоняет волшебный жар по жилам, слуги и официанты держались в отдалении на таком расстоянии, чтобы не мешать хозяину и одновременно иметь возможность подбежать исполнять повеление, повинуясь первому же мановению его руки. Поерзав за низким столом на любимой подушке, он щелкнул пальцами, давая понять, что готов начать трапезу. В ту же секунду на блюде подали крупную макрель, жабры которой еще шевелились. Повара «Красного дракона» всегда резали и чистили рыбу таким образом, чтобы не убить ее раньше времени и не задеть лакомых внутренностей.
Кунг любил поедать не просто сырую, а живую рыбу. Пока неспешно выедалась жирная печень, макрель шевелила губами, извивалась и била хвостом. Затем застыла, обессиленная болью.
«Вот они — жизнь и смерть, — подумал Кунг, разрезая живую рыбину ножом. — Была — и нету. Мы, люди, такие же. Очень важно, чтобы промежуток между рождением и смертью был как можно длиннее и приятнее. Тогда можно сказать, что ты жил не напрасно. Что ты ел других, а сам не стал ничьей добычей».
— Дальше, — скомандовал Кунг вполголоса, когда макрель перестала подавать признаки жизни.
Официанты, сменяя друг друга, стали подносить все новые и новые блюда. Он пробовал все, зачерпывая там, отщипывая здесь и отставляя тарелки, которые тут же уносились. Наконец настало время десерта.
— Приведите Мали, — сказал Кунг. — И принесите тесак.
Ни одного вопроса не последовало. В окружении господина Кунга Тулана было прекрасно известно, кто такая Мали и зачем нужен тесак. То и другое заказывалось раз в месяц, всегда в определенный день.
Охранники в кургузых жилетках официантов завели в зал семнадцатилетнюю Мали. Один из них почтительно положил на хозяйский стол тесак, позаимствованный на кухне. Увесистый, блестящий, с широким, как у топорика, лезвием, он сразу завладел вниманием девушки. Она просто не могла отвести глаз от тесака, лежащего рукояткой к Кунгу.
Тот запил ужин чистейшей водой со льдом, поднял взгляд от запотевшего стакана и посмотрел на девушку.
Она была невероятно красива. Черные бархатные глаза, черная грива волос, матовая, безупречно гладкая кожа, треугольное личико с нежными лепестками губ. Никто из мужчин, даже сам Кунг, не прикасался к Мали. Ее сытно кормили, красиво одевали и держали в отдельной комнате. Общение девушки с внешним миром было предельно ограниченным. Но раз в месяц она представала перед Кунгом и видела тесак, лежащий возле его худой правой руки.
— Вот мы и опять встретились, — проговорил он, скаля крупные желтые зубы. — Ты рада?
Вместо ответа Мали переступила с ноги на ногу. Ее сотрясала мелкая прерывистая нервная дрожь. Ее взгляд на мгновение оторвался от широкого никелированного лезвия и переметнулся на лицо Кунга. Потом она потупилась. Ее губы непроизвольно сжимались и разжимались, подчиняясь судорогам, сводившим мышцы лица.
— Ты почему молчишь? — повысил голос Кунг. — Может быть, у тебя язык не работает? Так и скажи. Я распоряжусь, чтобы тебе его вырвали и сварили. Должно быть, он очень вкусный. — Кунг коротко засмеялся, а потом опять нахмурился. — Я до сих пор не слышу ответа. Ты рада нашей встрече?
— Нет, — прошелестела Мали своими губками-лепестками.
Она всегда отвечала «нет» на подобные вопросы. Такая маленькая, такая хрупкая и такая упрямая. Иногда Кунга подмывало ускорить ход событий, чтобы сломить Мали поскорее, но он себя сдерживал. Торопиться некуда. Она все равно сдастся в конечном итоге. Будет плакать, умоляя о пощаде, будет целовать Кунгу ноги и делать все, что он потребует. Рано или поздно все уступают силе. И боли.
— А я рад, — сказал Кунг, трогая костлявыми пальцами рукоятку тесака. — Я всякий раз с нетерпением жду нашей встречи.
Мали промолчала. Она уже не дрожала. Стояла неподвижно, сцепив руки внизу. На ней были тесные красные шортики и желтая маечка.
— Ты готова? — спросил Кунг.
Девушка шумно сглотнула и задышала чаще. Она боялась, очень боялась. И все равно не желала склонить голову добровольно. Проклятый род Чиннатов. В результате многолетней войны Кунг уничтожил почти всех, включая главу рода Исана. Мали была его единственной дочерью, оставленной в живых. Даровав ей жизнь, Кунг думал, что ему будет приятно сделать девушку своей наложницей, чтобы наслаждаться властью над ней и вспоминать победу над главным врагом. Но эта маленькая дрянь не желала сдаваться. Что ж, в этом была своя прелесть. Некоторые удовольствия хорошо продлевать.
— Иди сюда, — позвал Кунг, беря тесак в кулак.