сардельки большие куски.
Аппетит у меня, как был, когда я сына носила. Так же тогда ела все, на чем взгляд останавливался. От холодильника практически не отходила. Может быть, поэтому сын родился весом килограмм на пять.
От этой мысли сразу расхотелось есть.
-Лёня, что это у тебя картошка пересоленная. И сардельке, наверное, уже сто лет, – она ушла с кухни, срывая злость на муже, который, сидя у телевизора, даже не заметил этого. Он был поглощен очередным ток-шоу, от которых Лидию Гавриловну воротило. Информационная кормушка для быдла.
В своей комнате у бара она поболтала бутылку коньяка, - еще на две рюмки, - и вылила содержимое в стакан. Обычно вечером она ограничивалась двумя рюмками, но сегодня какой-то день неудачный. Точнее, закончился он неудачно. Даже, можно сказать, погано.
Коньяк, как всегда, сделал свое дело, расслабив сознание. Лидия Гавриловна нетвердыми движениями расправила кровать, сбросила на пол халат и легла. У неё сразу возникло ощущение, что она плывет по волнам. Закрыв глаза, она представила себе морское побережье, - волны неторопливо накатывают на берег, оставляя белую пену. Ласковое солнце греет уставшее от суеты города тело. Голубое небо и свежая зелень успокаивает глаза. Легкий ветерок обдувает кожу. Хорошо. Нет, правильнее – замечательно!
Незабываемый месяц на Черноморском побережье, который Лидия Гавриловна часто вспоминала. Это были дни, когда жизнь повернулась к ней лицом, одни из самых лучших дней её жизни.
Она открыла глаза, вернувшись мыслями к зудящей в голове проблеме, которую сознание не хотело принимать.
Месяца два – три назад, я спала на ходу и думала, из-за чего это. Но, ведь, потом это прошло. И сейчас такого нет.
Она выгнала запоздалую мысль из головы, - я много работаю, устаю, поэтому и хочу спать, - и уснула.
2.
- Этого не может быть. Последние десять лет у меня с мужем не было половых контактов, - сказала Лидия Гавриловна, сделав презрительный акцент на последнем слове. – И еще, у меня там стоит спиралька, которая должна предохранять меня от возникновения беременности.
Она пережила унизительное раздевание на виду у доктора и медсестры (хотя бы ширму поставили), нахождение в непривычной позе в обшарпанном гинекологическом кресле, которое шаталось под её тяжестью, холодный металлический инструмент и бесцеремонные чужие руки в резиновых перчатках, вторгшиеся в её интимные места.
Она спокойно ответила на вопросы доктора. Она молчала во время осмотра, но вердикт эскулапа по его окончании расходился с тем, что хотела услышать Лидия Гавриловна.
Врач, пожилая женщина с усталым равнодушным лицом в несвежем халате, отвела глаза от карты и посмотрела на пациентку.
- Срок беременности, примерно, двадцать шесть недель, я прекрасно слышу сердцебиение плода, а вы чувствуйте его шевеления. Вы можете считать себя Девой Марией, но от этого ничего не изменится. А спираль, находящаяся в матке, не предохраняет от беременности на сто процентов.
- И что же мне делать? – спросила Лидия Гавриловна.
В этой непривычной обстановке она утратила свой лоск, свою напористость. К тому же, она чувствовала, что врач говорит с ней, как с пустым местом, как с плодовместилищем, которому не положено думать. Она на мгновение растерялась. На секунды забыла, кто она есть. Атмосфера этого присутственного места давила своей убогостью, своим беспощадным равнодушием.
- Рожать, - пожала плечами доктор и продолжила писать в карте.
Этот ответ добил её. Лидия Гавриловна перестала контролировать себя. Сколько можно слушать эту куклу. Как она могла дать слабину на глазах у этой убогой докторишки. Как она могла позволить этим бездушным людишкам так обращаться с собой.
- Будьте добры, посмотрите на меня, - свистящим шепотом сказала она, - я, что, похожа на счастливую мамашку, млеющую от осознания своего состояния. Мне уже сорок три, я женщина, делающая карьеру. От вас мне нужно только одно, - избавьте … меня … от … этого, - конец фразы она произнесла, четко выделяя слова. Она говорила и чувствовала, как кровь приливает к лицу, как бьется сердце, как появляется дрожь в пальцах. Давно так её никто не заводил.
- Избавление придет через три месяца, Лидия Гавриловна, - сказала врач, посмотрев на титульный лист амбулаторной карты, - а пока вам придется вынашивать беременность.
- Ты что скалишься, сволочь! - Лидия Гавриловна, перестав контролировать себя, нависла над доктором, которая за все время их общения даже не улыбнулась. Она выплеснула на неё свой страх, свое нежелание принимать действительность. – Целых полчаса я слушаю твой бред. Неужели не понятно, что этот ублюдок мне не нужен. Он должен сдохнуть, и чем быстрее это произойдет, тем лучше.
Ребенок услышал, что говорят о нем, и больно пнул в низ живота. Это было так неожиданно, что Лидия Гавриловна, вздрогнув всем телом, испуганно села.
- Что, малышу не понравилось ваше отношение, - улыбнулась врач, не обратив внимания на оскорбление, и продолжила серьезно, - советую смириться. Доносите до родов, а там, если не захотите оставить его себе, государство позаботится о ребенке.
Лидия Гавриловна, выхватив карту из рук доктора, выскочила из кабинета, с удовольствием хлопнув дверью. На крыльце женской консультации дрожащими руками вытащила сигарету. Попыталась прикурить, но ничего не получилось, - зажигалка отказывалась служить.
Все против неё. Она в порыве ярости бросила зажигалку.
- Все будет хорошо, - сказал мужчина, поднося огонь к её сигарете. Он стоял на крыльце консультации и, наверняка, видел её эмоциональную реакцию. Лидия Гавриловна, глубоко затянувшись, отошла от постороннего человека, пытающегося успокоить её. Слепая злость по мере сгорания сигареты угасала. Нельзя показывать свою слабость. Докурив, она пошла на работу, расправив плечи и старательно втягивая живот.
В свой кабинет она вошла собранной, деловой женщиной. До обеда перебирала бумаги, изображая работу.
Что же делать? Как выйти из этой ситуации? Никому нельзя довериться. Сразу разнесут. И откуда он мог взяться? Врачиха права в одном, - непорочного зачатия не может быть. Но и мужчин не просто не было, меня воротит только от мысли о возможности полового контакта.
Мысли хаотично возникали в голове. Вопросов было значительно больше, чем ответов. И не было готового решения. Все умозаключения заводили в тупик. Лидия Гавриловна поймала себя на том, что закурила уже шестую сигарету за последний час. Но не затушила её.
Надеюсь, тебе это не нравится, змеёныш. Надеюсь, тебе тоже приходится дышать дымом, и, может быть, ты захлебнешься им.
Она приготовила себе крепкий кофе и, прихлебывая его, сидела за своим рабочим столом. Старалась не обращать внимания на шевеления плода. Теперь, когда она знала причину этих внутренних движений, ребенок почти постоянно давал о себе знать.
А ты хитрый. Сидел тихо, пока не стало поздно. Но мне тоже палец в рот не клади. Я что-нибудь придумаю.
- Здравствуйте, Лидия Гавриловна, - в дверях стоял Валентин Юрьевич Махальский и сладко улыбался. – Сегодня я вас еще не видел, вот и зашел поприветствовать.
- Добрый день, Валентин Юрьевич, - сделала улыбку в ответ Лидия Гавриловна. – С утра заскочила в больницу, поэтому пришла позже обычного.
Небольшого роста толстячок, которого за глаза звали Валюнчик, отвечал в партии за кадры. Его не очень любили за прилипчивость, за неприятную особенность появляться там и тогда, когда его никто не ждал, подкрадываться незаметно, умение услышать то, что невозможно услышать, умение заметить невидимое. Но приходилось с ним считаться. Будучи правой рукой лидера, он многое мог. С ним нужно было дружить.
- Я и смотрю, что-то бледная вы, Лидия Гавриловна. Вам нездоровится? Что сказали эскулапы?
- Нет, все хорошо. Курю много, двигаюсь мало. Недосыпаю, недоедаю. Вся в работе, в заботах о нашей партии.
- Вы нам нужны, Лидия Гавриловна, здоровая, бодрая, энергичная, - он снова улыбнулся, но теперь в улыбке было больше звериного оскала, чем сладкой патоки. Он вышел, закрыв дверь так же неслышно, как и открыл её.
Да, мне сильно нездоровится. Во мне поселилась раковая опухоль, шматок поедающей меня изнутри ткани, тварь, сосущая мои соки, пользующаяся мною вопреки моему желанию.
Она смотрела на закрывшуюся за Валюнчиком дверь, и у неё появилось какое-то неясное ощущение. Нащупав очередную сигарету, Лидия Гавриловна поднесла зажигалку к ней, и, … это было как озарение. Она вспомнила (или не забывала, а просто хранила воспоминания в дальней кладовой своего сознания, там, куда она не хотела заглядывать).
… Это была её маленькая победа. День, когда она, перешагнув через три ступеньки, присоединилась к верхушке партии. День, к которому она шла пять лет, занимаясь партийной рутиной. Её маленький триумф.
В конце рабочего дня Илья Иванович пригласил отметить её назначение. Сам. Лично. За кабинетом в комнате отдыха был еще Валюнчик. На столе нарезка, фрукты, коньяк, - скромно и со вкусом. Лидия Гавриловна огляделась. Вход в эту комнату был ограничен для рядового и среднего персонала партии, и она была здесь в первый раз, что тоже было одним из проявлений её успеха. Кроме стола со стульями, широкий диван, застеленный ярким покрывалом, видеодвойка на тумбе, приоткрытый бар с большим количеством бутылок.
- Лидия Гавриловна, садитесь за стол, - Валюнчик, сама галантность, суетливо отодвинул стул. – Сегодня ваш день.
- Мы рады, что вы теперь с нами, - приветливо улыбнулся Илья Иванович, - нашей партии нужна ваша хватка, - он схватил воображаемого противника за горло, - и ваша женская мягкость, - он изобразил гладящее движение рукой. - С вами мы горы свернем.
- Спасибо, Илья Иванович, - поблагодарила Лидия Гавриловна за лестные слова. Её приподнятое настроение сменилось на эйфорию, будто она добилась всего, что хотела. Ну, или почти всего. Во всяком случае, до осуществления мечты осталось всего ничего, каких-то пара ступенек вверх.