Он вернулся в этот почти мертвый безумный мир.
Утреннее солнце начало припекать, и человек, просидевший на сухом толстом суке дерева всю ночь, знал, что долго не продержится. Скоро уставшие руки перестанут его слушаться, и он упадет вниз. Упадет на землю, где его поджидает смерть. Стая собак во главе с мощным ротвейлером, сидели под мертвым тополем в ожидании жертвы.
Когда-то в далекие сытые времена он был священником. У него был небольшой приход при маленькой церквушке на окраине города. Тихая спокойная жизнь, - не так чтобы много прихожан, и не так чтобы много подношений, но ему хватало и для себя, и для служения Богу. В религиозные праздники приходилось трудиться, потому что приходило много народу, а в будни хорошо если десяток молящихся было в церкви.
Тогда для него это была работа. Таким образом он зарабатывал себе на жизнь, ибо сомневался в наличии Бога. Но людям нужен был Бог, и он Его им давал.
Первым знаком того, что он заблуждается, для него стала икона. Икона, которая неожиданно потемнела. Она стояла в его комнате (даже если не очень веришь, обязательные ритуалы ты должен соблюдать, эту аксиому он вынес из стен семинарии) в углу над письменным столом, и, будучи частью интерьера, была совершенно незаметна. Чаще всего, он смотрел на неё, и не видел – так и висящая годами фотография на стене становится просто цветным изображением, которое уже не несет никакой смысловой нагрузки. За день, когда все началось, икона сначала потемнела светлым ликом Господа, а затем и полностью почернела. Он смотрел на это и думал о том, что бы это могло значить, ибо поверить в то, что это знак свыше, он не мог.
И когда привычный для него мир начал рушиться, истинно уверовал, если не в того Бога, истину которого он нес людям, то в ту Высшую Силу, способную сотворить такое.
Теперь, когда он сидел на дереве и уже перестал надеяться, его глаза узрели – нет, не чудо, всего лишь человека, но в силу того, что это было невозможно, это можно было считать и чудом. Появление спокойно идущего мужчины, перешагивающего и обходящего щербины и ямы в асфальте, было нереальным, как пустынный мираж.
И, неловко перекрестившись, он закрыл глаза и подумал:
«Господи, зачем испытываешь меня, даря бесплодную надежду. Зачем наказываешь меня смертью от зубов этих сатанинских выродков, ибо я не могу поверить в то, что видят мои глаза, но хочу видеть его».
Он вовремя открыл глаза, чтобы увидеть, как черный пес бросился на идущего человека и умер, получив пулю в голову. Хлесткий звук выстрела ударил по руинам, испугав собачью стаю, лишившуюся вожака. Собаки разбежались, поджав хвосты и недовольно рыча.
Человек, расположившись рядом с убитой собакой, наломал сухих веток и разжег костер. Нашел кусок сетки-рабицы и, поглядывая на сидящего на дереве человека, создал импровизированный мангал. Он отрезал куски мяса от мертвого пса, и бросал на раскаленную сетку. Вкусный запах жареного мяса добрался до сидящего на дереве человека и заставил, забыв свой страх, слезть вниз.
- Кто вы?
Иван посмотрел на подошедшего человека. Грязные нечесаные волосы, рваная одежда, поверх которой на веревке висел потертый металлический крест. В глазах испуг и голод, любопытство и желание поверить в чудо.
- Вы посланы Им, чтобы спасти меня? – спросил он, открыв щербатый рот, робко показав пальцем вверх и подобострастно заглядывая в глаза.
- Нет, – помотал головой Иван. - Бога, в которого ты веришь, не существует.
- Ты такой же, как они, - разочарование в голосе было неподдельно грустным.
- Садись и расскажи мне, кто они и почему я такой же, - Иван показал на место рядом с собой.
Человек, сев на предложенное место и заворожено смотря на мясо, вдыхая запах, начал говорить:
- Они там, у реки, - он махнул рукой, показывая направление. - Он называет себя «Босс». Два его прихлебателя выполняют его приказы. Остальные - женщины, которых они используют. Сначала людей было больше, но некоторые вовремя ушли, некоторые умерли сами, остальных он убил. Я пытался убедить его, что Бог все видит, что Он его накажет, воздав сторицей все людские страдания, но он выбил мне зубы и выгнал.
Сглотнув слюну, он продолжил:
- Я молил Господа об избавлении, но только не в зубах этих мерзких животных, - он посмотрел на сидящую в нескольких десятках метров собачью стаю. – Я священник и готов встретиться с Создателем.
- Почему ты остался в этом мертвом городе? – спрашивая, Иван протянул готовый кусок мяса голодному человеку.
- Здесь мой дом, - пожал он плечами, - да я и не думал об этом. Какая разница, где служить Богу.
Набив рот мясом, чавкая и вытирая стекающий по лицу жир руками, он увлеченно поглощал пищу. Иван сосредоточенно жевал, отрезая ножом маленькие кусочки и аккуратно отправляя их в рот.
Громко рыгнув, священник перекрестил рот, и что-то пробормотал, по-видимому, вознося хвалу своему богу.
-Почему ты считаешь, что Бога нет? Зачем так уверенно говорить о том, чего не знаешь? – удовлетворив свой голод, он был готов рассуждать о том, во что сам совсем недавно поверил. – Когда у человека нет веры, он становится животным, которое совершает поступки, нехарактерные для разумного существа. Это же так противоестественно: убивать, насиловать, обжираться, словно этот день последний в их жизни.
-Тебе хорошо, ты сыт и доволен? – спросил Иван.
-Да. Спасибо, - удовлетворенно кивнул священник.
-Ты просил у своего Бога лучшей доли для себя за ту искреннюю веру и те страдания, что ты испытываешь?
-Да, – снова кивнул он, но в глазах появилось ощущение того, что человек заподозрил неладное.
Иван едва уловимым движением всадил нож в грудь священника. Глядя в его удивленные глаза, сказал:
-Твой бог услышал твои молитвы. Ты сыт, и твой Создатель ждет тебя.
-Господи, я знал, что Ты не оставишь меня своей милостью, - хрипло сказал священник окровавленными губами, глядя в пустоту голубого неба, словно увидел там кого-то.
Уходя в том направлении, что указал ему священник, Иван обернулся. Вокруг трупа собралась собачья свора, слышалось рычание и звук разгрызаемых костей.
В самый солнцепек Иван дошел до реки, которую помнил, как широкую и полноводную. Увидев жалкое подобие её, ничуть не удивился.
Все меняется в этом мире. Мелеют реки, высыхают леса. Только человек, хватаясь за останки своей жизни, не меняется.
С удовольствием зашел в речную воду и смыл с себя недельную грязь. Постирал одежду и, разложив её на солнце, лег в тени. Спокойно уснул, словно знал, что ему бояться нечего в этом изменившемся мире.
Встал через четыре часа, оделся в сухую одежду. Забрался на бетонную опору разрушенного моста и, посмотрев в обе стороны, понял, куда ему надо идти. Вдоль по течению реки до места, которое когда-то было речным вокзалом. В той далекой жизни, которая растворилась в реальности прошлого.
Уже стемнело, когда он дошел туда. Лежа на стеновой панели бывшего жилого дома, он сначала смотрел на горевший в ста метрах костер, на маленькие фигурки людей на небольшом огороженном пространстве, а затем – на звездное небо.
«Наивен человек. Считал себя хозяином планеты, мечтал о встрече с внеземным разумом, почему-то считая его в своих фильмах и книгах внешне похожим себе. А все оказалось прозаичнее. Человеку позволено жить на разумном существе, полет в космос и на соседнюю планету – это контакт с внеземными разумами, хотя им глубоко безразлично наше существование, а видимые и невидимые человеком звезды, которым он давал имена, живут своей жизнью. Может следующие поколения поймут это, и будут жить, уважая свой дом, поклоняясь Дающему Приют».
Он глядел на живые существа, блестевшие яркими точками на звездном небе, и думал. Пока сон не принял его в свои объятия. Сон без сновидений, что было благом.
2.
Егор, проснувшись и неловко вывалившись из гамака, побрел к воде, по пути пнув Липку (приготовь крепкий чай и побыстрее). Опохмеляться с утра водкой он уже не мог – наизнанку выворачивало. Только крепкий горячий чай с сахаром. Умывшись и избавившись от ощущения дерьма во рту, которое тоже было уже нетерпимым состоянием, он побрел под навес. Это проклятое солнце, которое он ненавидел всеми фибрами души, снова начало жарить. Жареное солнце больших городов – строка из песни умершего мира, которая неизменно вспоминалась, когда наступал очередной день.
Многое изменилось с тех пор, как он, убив свою жену, ушел от своего разрушенного дома с дочерью Мариной. Кстати, её он изнасиловал и убил в первую же ночь. Она ему напоминала жену, и только поэтому, когда она по его приказу покорно и безропотно легла перед ним, раздвинув ноги, он, удовлетворив свою похоть, задушил её. Покорность жертвы была для него тем, что бесило его, и заставляло делать то, что он, может быть, и не хотел делать.
-Босс! Славно мы вчера оторвались!
Опухшее лицо в сломанных очках, всегда одинаковая щетина, хриплый голос, худое тело в рванье, - Доцент. Умный, но прилипучий и чересчур угодливый. Егор понимал, что так тот пытается выжить, но это уже стало надоедать.
«Надо будет его сегодня грохнуть», - вяло подумал Егор, ибо думать ему тоже было трудно.
Он сел в свое кресло у стола и сделал первый глоток, - волна обжигающе горячего сладкого напитка прошла по организму, - хорошо! Очень хорошо! Егор снова сделал глоток горячего чая и улыбнулся – впервые за это долбаное утро. В такие моменты хотелось жить, и ради этих минут он и жил.
Постепенно к столу собралась вся компания. Его окружали землистого цвета лица дегенератов и алкоголичек, убогие во всем, - от внешнего вида до образа жизни, не способные думать и живущие инстинктами. Компания ублюдков.
«Да и я такой же».
Егору было скучно. Очень скучно. Убивать было уже неинтересно – жертвы и так полудохлые и не хотелось делать им одолжение. Однообразная консервированная еда, обязательное утреннее похмелье и эта ежедневная изматывающая жара.