Один матрос реставрировал старинную мебель
И хлебнул с ней горя.
Каждую ночь он спускался в гараж
И рыл подземный ход, чтоб добраться до моря.
В 30 лет он закончил,
Он вышел где-то в пустыне.
Он упал на колени в соленые волны
И приник к ним губами, как будто к святыне.
Жизнь ползет, как змея в траве
Пока мы водим хоровод у фонтана.
Сейчас ты в дамках, но что ты запляшешь
Когда из-за гор начнет дуть трамонтана.
В тишине, наступившей после последних слов песни и нарушаемой только треском огня, Анатолий снова кивнул. И подумал о том, что бессмысленно спрашивать Бога, почему и как он сделал то и это. Впрочем, если и не Бог, то тем более бессмысленно, ибо, в таком случае, кто-то из них болен на голову.
4.
Утро следующего дня Анатолий встретил, как обычно, сидя на скамье и глядя вдаль. Даже если уже исполнилось то, чего ждал, привычку трудно преодолеть. Да и не смог он толком уснуть – ворочался всю ночь под тихое сопение своих гостей. Болела нога в месте укусов крыс, и всю ночь, и все утро, разные мысли лезли в голову.
«Трудно поверить, что мальчик тот, кто несет истину. Да, он странный и очень необычный. Знает слова песни, которая давно умерла и которую он не может знать в силу того, что родился через десятки лет после её смерти. Он мог, конечно, засунуть свой любопытный нос в мою тетрадь, но там написан только припев. И с крысой он общался – не знаю, как, но она так внимательно смотрела на него, словно слушала. Конечно, в тот момент это мне могло показаться, но … нет, не верю, что крысы просто так ушли, когда они уже почти победили».
Анатолий так задумался, что не заметил, что рядом с ним сидит Инна.
-Доброе утро, Отрок.
Анатолий посмотрел на Инну, подумав, почему она назвала его так, как называл его Старик, и коротко ответил:
-Доброе.
-О чем думаешь?
-О мальчике.
Инна кивнула и через минуту молчаливого разглядывания далеких западных гор сказала:
-Я тоже не сразу привыкла к некоторым странностям моего внука, но, согласись, вчера он нам помог выстоять в битве.
-Это меня и смущает. – Анатолий посмотрел на поле битвы, где еще местами дымились трупы крыс. – Он договорился с этим чертовым отродьем, и это неправильно.
-В тебе еще есть оставшиеся в прошлом понятия: Бог и Дьявол, добро и зло. На самом деле, разделять эти понятия нельзя – добро есть зло, и наоборот.
-Значит, если я вас встретил, приютил и накормил, то это неправильно.
-Не знаю, может и так. Это, с какой стороны посмотреть.
-Нет, так не может быть. – Анатолий посмотрел Инне в глаза. – Нельзя не помогать друг другу, потому что мы тогда превратимся в зверей.
-Согласна с тобой, но в этом и есть наша беда: мы родились и впитали с молоком матери другие понятия о Боге. – Инна твердо смотрела в глаза Анатолия. – Я тоже долго не могла смириться с тем, что помочь человеку не является благом. Сейчас я порой думаю, что лучше пройти мимо, чтобы он не надеялся на то, что кто-то окажет ему помощь в деле, с которым он должен справиться сам.
Анатолий минуту сидел молча, а потом сказал:
-Я так понял, что ваш приход является злом для меня.
-Надеюсь, что нет, но так вполне может быть.
-Если это наше будущее, то становиться грустно, - сказал Анатолий, покачав головой. – Старик говорил совсем другое, и я ждал вас, потому что верил, что мир сразу изменится.
Инна в ответ пожала плечами и сказала:
-Бог есть добро, и Бог есть зло. На каждое зло есть добро, и каждая благость может обернуться для тебя черной неблагодарностью.
Они сидели молча и думали – Инна о том, что было, Анатолий о том, что будет.
От размышлений их оторвал Виктор, который вышел из дома и спросил:
-Лопата есть? Надо закопать крысиные трупы, чтобы не гнили.
Анатолий кивнул и, встав со скамьи, пошел за инструментом. День начинался и в работе проще принять те изменения в его жизни, которые ему не очень нравились.
Лопаты было две, и обе дышали на ладан, поэтому они с Виктором выкопали небольшую и не глубокую яму. Элис с Инной стали подтаскивать трупы крыс и сбрасывать их в эту яму, Анатолий с Виктором присоединились к ним, и только Иван сидел на скамье, жмурясь встающему солнцу. Анатолий периодически смотрел на него, думая о том, что все не так, как он ожидал. И еще постепенно все сильнее стала болеть нога, и, когда они закончили, Анатолий уже ощутимо хромал.
-Садись, и давай посмотрим на ногу, - сказала Инна, устало обтерев пот со лба, и показывая рукой на скамью.
Анатолий задрал вверх правую штанину своих ветхих и грязных брюк. Зловещая краснота вокруг укусов крыс в области икроножной мышцы. Её языки уже взметнулись вверх.
-Болит? – спросила Инна.
-Да, - кивнул Анатолий.
Инна подняла глаза от ноги и посмотрела на лицо Анатолия: слипшиеся от пота волосы, мокрая кожа и яркий румянец на щеках. Она приложила руку к его лбу и почувствовала, как горяча его кожа.
-У тебя высокая температура, - сказала она, уже утверждая.
Анатолий пожал плечами, – он все еще не понял, что все это значит.
-Голова болит? – спросила Инна, одновременно с вопросом, пальцем сдвигая нижнее веко и заглядывая в правый глаз Анатолия.
-Да я просто устал, - ответил тот, пытаясь уйти от ответа.
-Нет, - покачала головой Инна, - ты болен. Крысы могут быть переносчиками очень опасных заболеваний.
-А вы доктор? – уже настороженно спросил Анатолий.
-Нет, но когда-то в той далекой жизни, что уже кажется нереальной, я училась в медицинском институте. – Инна грустно посмотрела на Анатолия. – Из того немногого, что я тогда успела узнать, многое я забыла, но основа осталась. Ты болен, и виновата в этом укусившая тебя крыса.
Анатолий вдруг осознал её правоту: уже давно нестерпимо болела голова, перед глазами мелькали мушки, когда он нагибался, и при солнечном свете было нестерпимо больно глазам. Все тело горело, и, да, это была лихорадка, он помнил это состояние из своего далекого детства. И правая нога – сказать, что она болит, значит, ничего не сказать.
-Что теперь делать? – спросил Анатолий, глядя с надеждой на Инну.
-Для начала лечь в доме, - ответила она, и, обращаясь к Виктору, сказала, - принеси холодной воды.
Когда Инна с Анатолием ушли в дом, а Виктор с ведром к колодцу, Элис, внимательно посмотрев на Ивана, спросила:
-Ты знал?
Иван равнодушно пожал плечами. Элис села рядом с ним и более настойчиво уточнила:
-И все-таки?
Иван все также молча кивнул и, вздохнув, сказал:
-Я сказал, чтобы приходили дня через четыре, - к тому времени мы уйдем, и все останется им.
5.
Следующие два дня Анатолию становилось все хуже и хуже. Появились сильные боли в животе и пояснице. Несмотря на все усилия Инны, лихорадка и не думала уходить. Впрочем, кроме холодных компрессов на лоб Инна ничего и не могла предложить. Она сидела у постели Анатолия, который периодически терял сознание, и думала о тех лекарствах, что сгинули в прошлом. И, когда Анатолий очнулся в очередной раз, она сказала ему то, о чем думала:
-В той жизни были антибиотики, с помощью которых я бы тебя подняла на ноги.
Помолчав, глядя на равнодушно-безумное лицо Анатолия, извиняющимся тоном продолжила:
-Сейчас у меня ничего нет, и я даже не знаю, как тебе помочь.
Анатолий разлепил сухие губы и пробормотал с надеждой в голосе:
-А, Иван? Может быть, он сможет мне помочь? Старик говорил, что тот, кто придет с запада будет способен на все.
Инна помотала головой:
-Иван, может и не совсем обычный мальчик, но он не волшебник и не Бог, в том понимании, что мы знаем. Во всяком случая, я не замечала за ним способностей к чудесам.
-Может, попробовать? – уже цепляясь за соломинку, сказал Анатолий.
-Я не Бог, - услышали они голос мальчика. Тот стоял в дверном проеме и смотрел на Анатолия. – Я не могу тебе помочь, ибо хрупка человеческая жизнь и несовершенен путь, по которому человек возвращается к Богу.
-Ваш «обычный» мальчик для своего возраста очень странно говорит, но, впрочем, не все ли равно.
Анатолий закашлялся, приподнявшись на своем ложе, и из носа вытекла струйка крови. Он снова обессилено упал и закрыл глаза.
Сознание стало уплывать, и Анатолий, улыбнувшись, отдался убаюкивающим волнам своего ускользающего бытия, погружаясь в мысли-сны-видения, которые были и не были:
…в странном мире окружающих его пустых теней …
…в отсутствии ветра, что освежает горячее тело …
…в тех снах, что рваные видения из прошлого, оттуда, где он жил когда-то, и что сохранила его память…
…стукнула входная дверь, и отброшен карандаш, и - он бегом в коридор. На столе оставлен лист бумаги, на котором рисунок – он с мамой идет по дороге навстречу солнцу. И это рисунок живой: они действительно идут, держась за руки, и в этом рисованном мультфильме он видит то, что тогда в своем детстве не хотел замечать. Мама выглядит очень грустной, и печаль на её лице, словно несмываемый знак её судьбы. А, значит, и его судьбы …
…он весел, он пьян, и идет по дороге домой. Он счастлив тем, что он уже взрослый, и может все. Ему все по плечу, и не беда, что всего пятнадцать, - ощущение своей взрослости перевешивает все то, что заложено матерью, - все слова и просьбы, все табу и запреты. И когда лицо матери возникает перед ним, он радостно удивлен, - мама, это я, - и пощечина стирает всю его веселость. Молчаливый укор в глазах матери, как тяжелая ноша по жизни …
…восторженно глядя на предмет своего обожания, он подходит к нему, и БГ, снисходительно улыбаясь, подписывает ему диск. Рука с фломастером уходит дальше, к другим дискам и другим поклонникам, а его глаза остаются с ним, - и они поют ту песню, что давно забыта (помнишь, мальчик напел её тебе, хотя, ты же понимаешь, что это невозможно). Строчки песни плывут между ними – жизнь ползет, как змея в траве, пока мы водим хоровод у фонтана, сейчас ты в дамках, но что ты запляшешь, когда из-за гор начнет дуть трамонтана – создавая ощущение того, что они одно целое. Он и БГ, обнявшись крепче двух друзей, идут по дороге, навстречу своей судьбе, и, восторженно улыбаясь, он смотрит на своего кумира, и видит свою смерть в рядом идущем человеке, чье лицо закрыто наброшенным на лицо черным капюшоном …