е дети с менее острыми эмоциональными реакциями быстрее начинают понимать это ложное убеждение, чем дети с высокой эмоциональной реактивностью[201]. Раннее понимание ложных убеждений также связано с ранним развитием, поэтому у детей сниженная реактивность дает преимущества как в кооперации, так и в коммуникации. Даже складывается впечатление, что низкая реактивность влияет на скорость выработки у нас способности сотрудничать и общаться[202][203][204][205][206].
В дальнейшем эта связь подтверждается в ориентировочном картировании участков мозга, активируемых при использовании теории сознания: префронтальной коры головного мозга (mPFC), височно-теменного узла (TPJ), верхней височной борозды (STS) и предклинья полушарий головного мозга (PC)[207][208][209][210]. Существует доказательство, что активность в этих участках мозга притупляется или усиливается эмоциональной реактивностью. Миндалевидная железа также имеет отношение к сети мозга, связанной с теорией сознания, и играет роль в регулировании наших реакций на окружающих[211].
Группа женщин участвовала в тестах на испуг: им показывали страшные фотографии и в это время включали громкий белый шум или резко направляли им в лицо струю воздуха. Затем они играли в состязательную игру, находясь в это время в камере сканера МРТ, и победитель мог наказать проигравшего, внезапно направив на него струю воздуха. У женщин с острыми реакциями во время тестирования была зафиксирована самая низкая активность в височно-теменном узле (TPJ), префронтальной коре головного мозга (mPFC) и в предклинье полушарий головного мозга (PC), когда они намеревались наказать проигравших. Иными словами, зоны мозга, ответственные за эмпатию, при возникновении угрозы были наименее активны у женщин, для которых характерны острые эмоциональные реакции. У женщин с низкой эмоциональной реактивностью, напротив, даже после провокации богаче проявляла себя теория сознания, и они оказывались более толерантны к провокаторам[212].
В ходе нашей эволюции селекция по принципу эмоциональной реактивности теоретически могла укрепить нашу толерантность, а также способность к кооперативной коммуникации. Воздействуя на то, как разные люди реагируют друг на друга, естественный отбор мог занять главное место в определении нашего культурного познания. Это указывает на самопроизвольное одомашнивание[213][214][215].
С гипотезой самопроизвольного одомашнивания человека, как ее начал называть Ричард, была одна проблема[216]. Мы предполагали, что, как и у других одомашненных животных, у нас связь между остротой эмоциональных реакций и теорией сознания могла бы объяснить нашу эволюцию в сфере когнитивизма. Проблема в том, что наше познание, особенно навыки теории сознания, превосходит когницию животных. Если самопроизвольное одомашнивание было настолько критичным для успеха нас как вида, то почему это не коснулось других видов? Особенно бонобо, чьи гены очень напоминают наши. Как сказал Майк: «Почему бонобо не водят машины?»
У меня ушло почти 10 лет на то, чтобы случайно наткнуться на ответ.
Самоконтроль – одно из тех когнитивных качеств, которые мы не ценим, пока не потеряем. Он формируется в префронтальной коре (mPFC)[217]. Иногда центр самоконтроля называют управленческим центром мозга, поскольку, подобно хорошему директору, он предотвращает совершение непродуктивных действий или опасных ошибок.
Самоконтроль доминирует над центром удовольствия, который подбивает нас ввязаться в азартные игры, над зрительной корой, которая видит мираж в пустыне, и над миндалевидной железой, благодаря которой мы подпрыгиваем, услышав в темноте шум. Это миг между мыслью и действием, побуждение сначала посмотреть, а потом уже прыгать. Без самоконтроля мы бы все уже были разведены, посажены в тюрьму или мертвы.
У некоторых людей самоконтроль проявляется сильнее, и, изучая этот типаж, ученые продемонстрировали, насколько контроль над собой важен на протяжении всей нашей жизни. Одним из известных испытаний на проявление самоконтроля был тест на отложенное удовольствие, в ходе которого исследователи предлагали детям в возрасте четырех-шести лет зефир. Подопытные могли съесть его сразу или подождать, пока им принесут еще. Некоторые дети немедленно съедали зефир, тогда как другие ждали 10 и даже 15 минут, не поддаваясь соблазну[218].
Дети, которые сразу съедали зефир, чаще дрались в школе, имели проблемы с вниманием и с трудом заводили и удерживали друзей. Различные исследования показали, что те самые дети, став взрослыми, чаще имели проблемы с лишним весом, зарабатывали меньше денег и имели историю преступлений[219][220][221].
Самоконтроль не менее важен для нечеловекоподобных животных при принятии решений, а у некоторых видов животных самоконтроль проявляется больше, чем у других. Мы с антропологом Эваном Маклином предложили простой способ сравнения самоконтроля между видами, состоявшими в дальнем родстве, – своеобразный тест на отложенное удовольствие для животных[222].
Мы положили угощение внутрь прозрачного, открытого с обоих концов пластикового цилиндра, но занавесили его тканью. Животное могло понаблюдать и запомнить, как мы убрали внутрь еду. Затем, предложив этот простой вариант пряток, мы внедрили свой тест на отложенное удовольствие. Мы поменяли цилиндр таким образом, что на первый взгляд задача стала проще. Мы просто убрали ткань, и цилиндр стал насквозь просматриваемым. Это значило, что при нахождении теста животное могло видеть еду.
Мы набрали свыше 50 исследователей по всему миру для проведения теста с цилиндром на более чем 550 животных 36 различных видов, включая птиц, горилл, обезьян, собак, лемуров и слонов.
Все виды без труда находили еду, спрятанную в цилиндре несколько месяцев назад. Но дополнительная информация в виде прозрачной трубы фактически усложнила им задачу. Теперь для решения задачи нужно было выудить еду из отверстия прозрачного цилиндра.
Звучит просто, и некоторые виды спонтанно решали эту проблему с первой попытки. Но другие не могли совладать с желанием сразу схватить еду. Они бежали к пище и наталкивались на прозрачный цилиндр, несмотря на подсказку, что можно вытащить ее только через открытые концы. Некоторые виды, такие как человекообразные приматы, быстро сообразили, что нужно подавить желание хватать сразу, сделав одну-две ошибки, тогда как другие виды, например беличьи обезьяны, так этому никогда и не научились – даже после 10 попыток. Мы использовали результаты испытания, чтобы протестировать популярные идеи о том, что приводит к совершенствованию познания у некоторых особей, тогда как у других этого не происходит.
Я полагал, как это было принято считать долгое время, что животным, проживающим в более крупных группах – создающим сложные социальные отношения, – потребуется сильнее подавить себя, чтобы успешно добраться до желаемого. Вместо этого мы выявили, что животные, успешно прошедшие тест на отложенное удовольствие, просто имели мозги с более выраженной вычислительной способностью. Протестированные нами животные с небольшим мозгом демонстрировали проблемы с самоконтролем, тогда как животные с крупным мозгом практически сразу справлялись с заданием[223]. Но размер – это не все. Капибара, грызун размером со свинью, и макак-резус, обезьяна размером с кошку, имели мозг одинакового размера, но у макаки-резуса имелось почти в шесть раз больше нейронов в коре головного мозга, что означало лучшие способности к вычислениям и самоконтролю[224].
Нейробиолог Сюзана Херкулано-Хузел выдвигает теорию, которая объясняет, как такое могло случиться. Херкулано-Хузел первая смогла точно подсчитать количество нейронов в мозге животного. Она разжижила мозг до состояния плотного однородного супа и посчитала нейроны в образце, объем которого был известен. Исследовательница выявила, что мозги млекопитающих укрупнялись, имели больше нейронов в коре головного мозга. Возросшее количество нейронов могло объяснить усиление самоконтроля, но большинству животных приходится идти на компромисс. По мере того как растет мозг млекопитающего, его нейроны расширяются и становятся менее плотными – подобно воде, разжижающей суп. Для большинства из них существует лимит вычислительных способностей, который регулируется ростом мозга.
Но приматы не вписываются в это правило. Когда мозг примата растет, в нем появляется больше нейронов. Но даже при увеличении размера мозга размер нейронов сохраняется. Для сохранения нейронных связей мозг примата экипируется новыми нейронами, и мозговое вещество сохраняет свою плотность. Зная отношения между размером мозга, плотностью нейронов и самоконтролем, можно предположить весьма удивительный и ясный способ развития интеллекта, что опять же явилось попутным продуктом