Существует доказательство того, что женщины подсознательно расценивают мужчин с признаками маскулинности на лице как менее честных, неспособных договариваться и неверных[242], а также считают их плохими отцами[243]. Согласно экспериментальным данным, мужчины тоже подсознательно определяют силу оппонента, просто взглянув на его лицо и оценив признаки маскулинности[244]. Это помогает читать лица из далекого прошлого. И благодаря тому, что существует связь между поведением и физическим внешним видом, мы можем поискать отпечаток физических изменений в ископаемых, чтобы отследить происходившие в прошлом поведенческие перемены.
Помните, мы прогнозировали, что начало отбора по принципу дружелюбия началось как минимум 80 тысяч лет назад, до взрывного роста нашей популяции и улучшения технологий? Чтобы отработать эту гипотезу, мы могли сравнить человеческие черепа до и после этого времени. Дружелюбное поведение характерно для молодежи. Если наша гипотеза была верна, мы бы увидели более моложавые лица у наших недавних предков. Эти более дружелюбные лица могут быть признаком того, что люди были в состоянии развить тонкие навыки кооперативной коммуникации, которая обеспечила возможность быстрого роста населения и технологий[245].
Чтобы проверить нашу гипотезу, Стив Черчилль и его студент Боб Сеири[246] проанализировали проекции надбровных дуг и овал лица 1421 черепа, включая 13 черепов среднего плейстоцена (200 000 – 90 000 лет назад) и 41 череп позднего плейстоцена (38 000 – 10 000 лет назад)[247]. Чтобы измерить ширину и высоту лиц, использовали расстояние от щеки до щеки и от кончика носа до верхней точки зубов. Чтобы измерить надбровные дуги, изучали, насколько выпуклой и поднятой над глазами была надбровная кость. Разница была потрясающей. Самым заметным визуальным изменением стали надбровные дуги. В среднем выпуклость надбровных дуг черепов позднего плейстоцена сократилась на 40 %. Лица позднего плейстоцена были на 10 % ниже и на 5 % уже, чем у более древних черепов среднего плейстоцена. Притом что этот паттерн был вариативен, продолжалась тенденция: лица современных охотников-собирателей и земледельцев были еще более моложавыми, чем у их предков из позднего плейстоцена[248].
Не только ископаемые лица несли на себе отпечаток дружелюбия[249]. В нашем исследовании было задействовано несколько черепов, взятых из человеческих останков в Каповой пещере в Израиле. Пока мы сравнивали их надбровные дуги и высоту лица, палеонтолог Эмма Нельсон[250] провела замеры их пальцев. Как и у всех приматов, у человеческих матерей с высоким уровнем андрогенов во время беременности рождались младенцы, безымянный палец которых был длиннее указательного. Это порождает низкое соотношение 2D:4D, которое мы наблюдали у шимпанзе в сравнении с бонобо. Для мужчин соотношение 2D:4D (безымянный длиннее указательного) было более типичным, чем для женщин, поэтому мы называем его маскулинным. Как у людей, так и у животных более выраженный паттерн маскулинности 2D:4D связан с повышенной тягой к риску и потенциальной агрессией.
Нельсон выявила, что соотношение 2D:4D в среднем плейстоцене было ниже, или более маскулинным, чем у современных людей, что предполагает более высокий уровень андрогенов внутри утробы. Также Нельсон продемонстрировала, что соотношение 2D:4D четырех неандертальцев было самым маскулинным. Отсюда напрашивался вывод, что наше феминизированное соотношение 2D:4D не распространялось на других людей. Оно проявилось позже, как и женственность в наших лицах.
Еще одним признаком одомашнивания животных является небольшой мозг. В среднем мозг одомашненных животных примерно на 15 % меньше, чем у их диких собратьев[251]. Меньший мозг помещается в меньшем черепе, поэтому, если с нами произошло самопроизвольное одомашнивание, мы будем находить более мелкие черепа в ископаемых более современных периодов.
Когда Стив и Боб сравнили размеры ископаемых черепов, они нашли доказательство тому, что наши черепа (и, следовательно, абсолютный размер мозга) давали усадку на протяжении последних 20 тысяч лет – в период наших величайших интеллектуальных достижений. Рассматривая размер тела в общем, Стив и Боб выявили сокращение емкости черепа на 5 % за 10 тысяч лет до земледелия и затем, когда земледелие обрело популярность[252].
У одомашненных животных усадку мозга, скорее всего, дает серотонин. Увеличение объема серотонина – первое изменение, наблюдаемое нами по мере того, как одомашненное животное теряет агрессивность[253]. Также существуют доказательства, что у млекопитающих серотонин задействован в развитии черепа.
Воздействие серотонина окажется знакомым всем, кто употреблял экстази. Его активный ингредиент – МДМА (3,4-метилендиоксиметамфетамин), который увеличивает объем серотонина. МДМА выбрасывает в мозг примерно 80 % серотонина, хранящегося в теле, и предотвращает его реабсорбцию в мозг. Те, кто пробовал наркотик, описывают переполняющее чувство дружелюбия и желание обнять всех, кто попадается на глаза.
К сожалению, употребляющие знакомы также с дефицитом серотонина, потому что МДМА предотвращает его дальнейшее производство. Выброс всего серотонина мозга в субботу приводит обычно к «суицидальному вторнику». Люди, принимающие экстази, утверждают, что ощущают больше агрессии – в том числе агрессивнее участвуют в экономических играх, – и это продолжается несколько дней после употребления[254]. Нарушение уровня серотонина также связано с жестокими преступлениями, импульсивными поджогами и расстройствами личности[255].
Селективные ингибиторы обратного захвата серотонина, или СИОЗС, являются антидепрессантами, которые предотвращают реабсорбцию серотонина в мозг, позволяя большему объему серотонина плавать вокруг рецепторов. Опыты показывают, что люди, принимающие циталопрам, проявляют усиленное стремление к кооперации и нежелание причинять вред окружающим[256][257].
И вот здесь становится интересно. У женщин, принимающих циталопрам, есть вероятность появления на свет младенцев с меньшим размером черепа[258]. У беременных мышей, которым давали циталопрам, родилось потомство с более короткими и узкими мордочками, а черепа имели сферическую форму[259]. Серотонин не просто меняет поведение – если во время раннего развития выделяется больше серотонина, это сказывается на морфологии черепа и лица[260].
Наш мозг и череп не просто дали усадку в сравнении с другими видами людей – у нас поменялась форма черепа. У всех других видов черепа имели низкий плоский лоб и тяжелые кости. Голова неандертальца напоминала футбольный мяч. Голова Homo erectus походила на буханку хлеба для сэндвичей. Только у нас череп выглядел как шарик, что антропологи называют сферической формой[261][262]. Эта форма указывает на возможное увеличение количества серотонина во время нашего развития. Как у одомашненных животных и детей, развивавшихся под воздействием циталопрама, наши черепа уменьшились в размере и, как у мышей, принимавших циталопрам, приобрели округлую форму. Судя по ископаемым, эти изменения начались после того, как мы отделились от общего с неандертальцами предка[263][264].
Итак, печать одомашнивания лежала на наших лицах, пальцах и черепах, но что насчет фирменного знака одомашнивания – пигментации? В течение многих поколений у дружелюбных лис Беляева все чаще на лбу попадались крошечные рыжие и белые звездочки, а также черно-белые пятна. У многих бонобо отсутствует пигмент на губах и под хвостом.
Если не считать случайных аномалий, таких как пиебалдизм и витилиго, у людей, как правило, довольно однородный цвет кожи. Однако есть часть тела, где пигментация очевидна. Только у людей и одомашненных животных зрачки бывают разных цветов независимо от пола или возраста[265]. Цветная радужка становится видимой, потому что она отображается на фоне уникального белого полотна – склеры. Склера белого цвета, потому что в ней отсутствует пигмент.
У шимпанзе, бонобо и других приматов вырабатывается пигмент, который затемняет склеру, и она сливается с радужкой. Этот завуалированный контраст мешает увидеть, куда они смотрят.
Мы единственные приматы, у которых есть белая склера. Также наши глаза имеют миндалевидную форму, что делает склеру более заметной и позволяет другим улавливать даже малейшее движение глаз. В какой-то момент мы прекратили прятать глаза и начали выставлять их напоказ[266].
С момента рождения нам важен визуальный контакт[267]. Мы рождаемся гораздо более беспомощными, чем животные, и теоретически нам опасно пробыть в одиночестве даже несколько мгновений. Чтобы заручиться необходимой для нашего выживания помощью, мы используем глаза. Взгляд младенца вызывает выброс окситоцина у родителей, что дает им ощущение взаимной любви. Когда родители смотрят в глаза своим младенцам, их взгляд является триггером окситоцина у младенцев, и дети хотят все больше смотреть на родителей