Если в наши дни воссоздать селекционное давление, которое аналогично тому, что применили к лисам, то из 7 миллиардов человек у 6,9 миллиарда не будет права иметь детей. Даже в этом случае не существует простого метода измерить степень человеческого дружелюбия, как измерили его у лис. Что еще хуже, для проведения селекции необходимо будет определить людей с генами, отвечающими за желательный тип дружелюбия. То есть отбор людей на основе различий в дружелюбии, вызванных факторами среды, ничего не изменит еще у многих поколений.
Не представляется возможным даже провести селективный отбор людей на основании набора генов, чтобы отрегулировать хотя бы такую относительно простую физическую характеристику, как рост. Рост большинства людей составляет примерно 150–180 сантиметров. В определении человеческого роста участвуют почти 700 генов, и отвечают они только за 20 % вариативности конечного роста (среда и другие факторы отвечают за остальное)[492].
Поведенческие качества гораздо сложнее. В формировании любого типа поведения участвуют тысячи генов, они вступают во взаимодействие и трудятся совместно. Каждый ген может объяснить только мельчайшую частичку вариаций поведения[493]. Мы все еще понятия не имеем, как составить картирование сетей человеческих генов в свете их ответственности за определенный тип поведения. Не представляется возможным определить людей с релевантными генами, побуждающими нас проявлять вид дружелюбия, который хотелось бы вывести. Преднамеренная селекция по принципу дружелюбия – явно не вариант.
Поскольку наши орудия труда и метательные орудия сделали нас высшим хищником ледникового периода, мы приняли технологию практически без оглядки. Сегодня наша способность создать обширную сеть инноваторов ведет к следующему беспрецедентному технологическому прорыву. Сможет ли технология стать ключом к приручению нашей темной стороны?
Головокружительную скорость инновации иногда называют периодичностью ускорения перемен. Например, транзисторы – крошечные переключатели, которые запускаются электричеством и питают большую часть наших технологических устройств. Первый чип, созданный в 1958 году, имел два транзистора. В 2013 году в чипе находится 2,1 миллиарда транзисторов[494]. В 1980-е, когда за два года из 20 тысяч интернет-узлов выросло 80 тысяч, почти никто не обратил на это внимания. Через 10 лет, когда вместо 20 миллионов узлов стало 80 миллионов, это коснулось каждого[495]. В 2004 году мы оцифровали первый геном человека, потратив на это сотни миллионов долларов. Сейчас машины могут программировать свыше 18 тысяч геномов в год по цене 1000 долларов США за штуку[496]. Футурист Рэй Курцвейл прогнозирует, что наш прогресс в ближайшие 100 лет будет эквивалентен прогрессу за 20 тысяч лет.
Притом что технологии наводняют каждый аспект нашей жизни, вполне естественно предположить, что новые технологии будут управлять нашим обществом сильнее в ближайшем будущем. The Millennium Project[497] – научно-исследовательский проект, который ежегодно выстраивает в порядке приоритетности 15 самых острых мировых проблем. Почти для каждой сложной задачи проект предлагает технологичные решения. Изменение климата ведет к губительным последствиям? Переключаемся на возобновляемую энергию и модифицируем электростанции, работающие на органическом топливе, чтобы использовать CO2. Через поколение Земля расползется по швам? Строим умные экогорода, из стволовых клеток выращиваем бифштекс в чашке Петри и при помощи генной инженерии выращиваем урожай, который не боится засухи. Нужно универсальное образование? Разрабатываем масштабируемое программное обеспечение онлайн, чтобы дети в любой точке мира могли научиться самостоятельно читать, писать и считать примерно за 18 месяцев[498].
Но как сказал Том Кук: «Одной технологией проблему не решить. А иногда она и сама является частью проблемы». Технология всегда была и по сей день остается палкой о двух концах. Метательное орудие, которое мы применяли в охоте на мамонтов, мы могли направить и друг против друга. Ядерная мощь – принципиально важное решение нашего энергетического кризиса, если мы справимся с собой и не развяжем ядерную войну. Самоуправляемые автомобили будут спасать 100 тысяч жизней в год, пока террористы не взломают сеть и не убьют 100 тысяч человек в серии аварий. Интернет был изумителен, пока иностранные правительства не воспользовалось им для раскачивания демократических выборов.
Для того чтобы технология использовалась во имя добра, необходимо при ее разработке предвосхитить самое лучшее и худшее в человеческой природе, а этого почти никогда не происходит. Чтобы наше будущее стало еще более мирным, нам потребуются новые технологии, но их недостаточно для приручения нашей темной стороны. Социальные проблемы потребуют социальных решений.
8. Наивысшая свобода
Эволюция не стремилась превратить нас в деспотов. Эволюция побудила нас жить небольшими группами охотников-собирателей, которые ценили только социальную действенность, а тех, кто пытался монополизировать власть, подвергали обструкции или убивали. За много тысяч поколений эти эгалитарные группы расселились по всем четырем сторонам света, тогда как остальные виды людей исчезли[499][500].
Первые урожаи посеяли первые семена деспотизма[501]. Когда мы начали в большом количестве производить и хранить еду, наши сообщества выросли. Люди объединялись, чтобы монополизировать ресурсы, и механизмы, державшие под контролем деспотизм в мелких группах, начали давать сбои. Автократы, которых легко бы уличили и наказали в группе из ста человек, теперь могли спрятаться в более крупной и обезличенной популяции, настраивая подгруппы друг против друга и подстрекая вражду. Племена, королевства, империи, национальные государства – все были в значительной степени построены на этой модели: одна группа побеждала другую, чтобы монополизировать власть.
По сути, современные общества были организованы по прихоти самых сильных подгрупп внутри себя. Менее сильные группы или меньшинства не имели права голоса и становились крепостными или рабами. Много тысяч лет люди боролись с этим новым порядком и даже начинали войны. Но если бунтари и побеждали, скорее всего, наступал тот же иерархический порядок под руководством нового деспота из другого клана, партии, племени, религии или этнической группы. Аграрное общество застряло на перетягивании одеяла на себя.
На заре индустриальной революции некоторые западные европейские сообщества нашли, как выбраться из этого круга, сформировав представительскую социальную систему под названием конституционная демократия. В 1505 году в Польше учредили сенат, парламент и избираемого короля. В 1689 году в Англии Билль о правах ограничил власть монарха и позволил парламенту свободные выборы и свободу слова. В 1755 году Корсика стала республикой – с конституцией и избираемыми представителями. Иерархии сохранились, но сейчас в систему был внесен контроль над сильными, чтобы слабые никогда не оказывались абсолютно беспомощными. Была создана норма делегирования власти и поиска компромиссов. Гражданами управлял не наместник Бога или человек благородных кровей, а гражданин, представляющий потребности своих сограждан[502].
Политологи указывают на непрерывное наращивание демократии с 1970-х, объясняя тем самым постепенное уменьшение насилия и беспрецедентно благополучное время без войн во второй половине столетия. В то время как демократические страны реально ходят на войну, они никогда не воюют друг с другом[503]. Даже минимальный уровень агрессии между демократическими странами маловероятен[504].
Мир, который приходит с установлением демократии, отличается от стабильности, которую создают некоторые диктаторы. Демократия создана, чтобы защищать права человека и поддерживать эгалитарные принципы, даже если группа утрачивает власть или никогда ее не имела. В демократических странах есть больше свидетельств соблюдения прав человека. Они более склонны поддерживать свободу вероисповеданий, прессы и слова[505] – все это защищает эгалитарный дух демократии. Демократия может снизить имущественное неравенство[506], а первый значительный экономический рост во время индустриальной революции случился именно в первых демократических странах в XVIII веке. В демократических странах медицина чаще всего лучше, детская смертность ниже, уход за беременными и молодыми матерями качественнее. Там больше тратят на образование, выше соотношение «учитель – ученик» и чаще встречается грантовое или недорогое образование[507]. Демократия – ключ к благополучию граждан и одно из основных требований затяжного мирного времени[508][509][510][511][512].
При учреждении нового правительства основатели США поняли, что люди имеют склонность к формированию групповой идентичности по произвольно выбранным линиям и они болезненно совпадали с циклом дегуманизации. Более чем за сотню лет до возникновения как науки нейробиологии или когнитивной психологии Джеймс Мэдисон точно выразил ключевую характеристику гипотезы самопроизвольного одомашнивания: