После разоблачения в 1941 году его отправили в тюрьму на два месяца. Охранники так сильно его избили, что сломали ему челюсти. После тюрьмы они с женой бежали на Украину и спасали евреев, работая на нефтеперерабатывающем заводе. Они привлекли внимание СС, и им пришлось вернуться обратно в Польшу. Анджей вступил в Польское подпольное государство и продолжал помогать евреям до конца войны[557].
Во время холокоста тысячи людей рисковали своей жизнью, чтобы помочь евреям избежать преследования и смерти. Если спасателей ловили, они подвергались пыткам, депортировались или их убивали, иногда вырезали всю семью. Однако они продолжали прятать евреев в погребах, на чердаках, в канализации и в загонах для животных. Они могли оказывать помощь одну ночь или целый год. Они притворялись, что евреи – это их племянники или племянницы или дедушки и бабушки из Европы, с которыми давным-давно не было связи.
Что заставляло этих людей рисковать жизнью, тогда как другие ничего не предпринимали и просто оставались в стороне? На первый взгляд их ничего не объединяло. Они не отличались ни героизмом, ни бунтарским духом. Это делали и женщины, и мужчины, и люди с академическим образованием, и неграмотные крестьяне. Глубоко религиозные и атеисты. Богатые и бедные, горожане и сельские фермеры, учителя, врачи, нянечки, дипломаты, слуги, полицейские и рыбаки[558].
Когда социолог Сэмюэль Олинер со своей женой Перл проанализировали истории сотен спасателей, они обнаружили всего лишь один общий знаменатель. До войны у них у всех были близкие отношения с соседями, коллегами или друзьями еврейского происхождения. У Анджея была мачеха-еврейка[559]. У Стефании, которая воспользовалась служебным положением и подделала документы для почти 200 еврейских девочек, лучшая подруга была еврейкой. Эрнст, примкнувший к группе сопротивления в возрасте 14 лет, рос в окружении детей-евреев[560].
До Второй мировой войны, глядя на приграничные территории, превратившиеся в военные зоны и являвшиеся местом застарелой вражды, исследователи предполагали, что контакты между разными этническими группами разжигали конфликты. Они сделали вывод, что люди чувствуют себя безопаснее в своих сообществах, где все говорят на одном языке и едят одну и ту же пищу. Защита культурной идентичности казалась приоритетом – особенно меньшинствам, которые ощущали свое проигрышное положение.
Многие активисты – поборники прав чернокожих – выступали против повторной сегрегации. «Я не вижу никакой трагедии в том, чтобы пригласить чернокожего на социальное мероприятие в школе для белокожих», – писала Зора Ниэл Херстон в 1955 году[561]. Они предвидели, что их детям предстоит нелегкий путь, как и увольнение без причины тысяч блестящих и неравнодушных чернокожих учителей и администраторов (если белокожие родители могли стерпеть, что рядом с их детьми учатся чернокожие, то уж учителя-африканца точно никто терпеть не станет). У. Э. Б. Дюбуа писал, что «отдельная школа для негров, где к детям относятся по-человечески и обучает их учитель родной расы, который по себе знает, что такое быть черным…[562] [были бы] несравненно лучше, чем превращать наших мальчиков и девочек в половые коврики»[563]. Этот аргумент использовался много лет для оправдания сегрегации как имеющим силу большинством, так и оказавшимся в невыгодном положении меньшинством[564][565].
Но после Второй мировой войны исследователи выявили, что единственный надежный способ снизить межгрупповой конфликт – начать контактировать. Лучший метод нивелировать конфликт – уменьшить надуманное чувство опасности между группами. Если группы могли познакомиться в ситуации сниженной тревожности, ученые выясняли, что эти незнакомые друг другу люди могли проявлять взаимную эмпатию. Одним из ведущих факторов в уменьшении межгруппового конфликта было снижение уровня тревожности. Если угроза «выключается» из сети нашей теории сознания, то безопасный контакт способен вновь «включить» сеть.
Большинство стратегий предполагают, что изменение в отношении приводит к изменению в поведении, но в случае с межгрупповым конфликтом изменение в поведении – в форме контакта – имеет наибольшую вероятность поменять умонастроения.
Хотя образование весьма ограниченно воздействует на нетерпимость людей, оно играет критично важную роль при социализации. Школы и университеты являются идеальным местом для многократных дружеских контактов[566]. Подумайте о Карлосе и методике мозаичного обучения из введения. Десегрегация в школах в 1960-х была хаотичной и, как могут поспорить некоторые, не совсем успешной. Но в итоге межрасовый контакт в школах позволил нивелировать негативные расовые стереотипы. Белокожие дети, которые ходили в школу вместе с чернокожими в 1960-е, были более склонны к межрасовым бракам, межрасовой дружбе и теплому отношению к темнокожим, живущим по соседству[567].
Даже в наши дни контакт на почве образования работает. Соседи по комнате в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе разных рас заявили, что им стало комфортнее взаимодействовать в смешанных расовых группах и что они стали толерантны к романтическим отношениям с людьми другой расы. Толерантность проявлялась при проживании как с чернокожими, так и с латиносами. Эффект казался незначительным, но сохранялся на долгие годы, даже много лет спустя после проживания с кем-то в комнате на первом курсе[568][569][570].
Служба в армии – еще один оптимальный для контакта институт. Когда в Армию США набрали 2500 чернокожих солдат для участия в Арденнской операции, даже самые нетерпимые солдаты-южане, которые воевали плечом к плечу с новыми рекрутами, после этой операции стали относиться к чернокожим позитивнее, чем солдаты, которые не были на этой операции[571]. Эта тенденция подтвердилась при десегрегации Флота США в 1948 году.
После Второй мировой войны нехватка жилья в США в середине 1940-х создала потребность в смешанных кварталах. Белокожие женщины, дружески болтающие с чернокожими соседками, лучше относились к своему чернокожему окружению и сильнее поддерживали межрасовое поселение. И не только это, половина белокожих жильцов, проживающих в десегрегированном жилье, была более склонна поддерживать в будущем неограниченный доступ чернокожих к жилью без сегрегации. Всего лишь 5 % белокожих, проживающих в отделенных от чернокожих районов, поддерживали эту точку зрения[572][573].
Благотворный контакт такого рода может быть очень прост, как разговор ни о чем, сотрудничество на работе, проживание в одной комнате. Он может происходить естественным путем, например в ресторане, или создаваться искусственно, как в лаборатории. Одно исследование показало, что даже воображаемый контакт с одной из самых дегуманизированных групп людей – бездомными – помогает почувствовать эмпатию[574][575][576]. Даже гуманные слова в отношении описываемых аутсайдеров могут привести к тому, что люди захотят к ним приблизиться и пообщаться[577].
Поэтому не надо удивляться, что контакт даже с воображаемыми персонажами может изменить сознание. Роман Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома» стал поворотной точкой в движении аболиционистов. Мыльная опера из Руанды помогла уменьшить предубеждение и снять конфликт после геноцида[578]. Хотя истории нельзя назвать ни новым, ни передовым методом, они надежно зарекомендовали себя в усилении эмпатии к тем, кто кажется нам аутсайдерами.
Самое лучшее, что контакт, кажется, имеет максимальное влияние на наиболее нетерпимых людей. Психолог Гордон Ходсон выявил, что лица, наиболее склонные к SDO и RWA, являются наиболее подверженными воздействию контактов со стереотипными группами, включая гомосексуалистов, чернокожих заключенных, иммигрантов, бездомных и больных СПИДом. После многочисленных контактов с группой аутсайдеров они начинают выглядеть как самые толерантные люди в выборке, что описано ниже[579][580].
Гипотеза самопроизвольного одомашнивания человека объясняет, почему мы созданы для контактов и как контакты вызывают положительный эффект. Если членам вашей группы что-то угрожает, любая эмпатия, которую вы бы обычно чувствовали к аутсайдерам, блокируется[581][582]. Аутсайдеры, чувствуя опасность, будут в качестве обратной связи давать взаимную дегуманизацию[583]. Если, устанавливая контакт, мы сможем изъять это чувство угрозы хотя бы на короткое время, то сможем создать другую обратную связь, называемую взаимной гуманизацией. Создание условий для контакта усиливает социальную приязнь и общую чувствительность к чужим мыслям