Нам повезло, что мы с Орео получали от этого удовольствие, потому что совместная работа порождала в моей голове вопросы, требующие создания дюжин вариаций нашей игры. Просто факт, что пес следовал моему жесту, не означал, что он понимал, какое намерение скрывалось за жестом, как это бывает в случае с ребенком. Успех Орео мог иметь простые объяснения, и Майк помог мне разработать опыты, чтобы проверить каждое из них.
Самым очевидным было то, что Орео просто следовал за движением моей руки, так же как мог наблюдать за ползущей вниз по оконному стеклу каплей дождя. Чтобы отследить глазами траекторию движения дождевой капли, он не стал бы размышлять о том, что она пытается о чем-то ему рассказать.
Когда я указывал на что-то, движение моей руки могло завладеть вниманием Орео. Провожая взглядом мою руку, он мог искать еду в чашке, на которую случайно посмотрел, может быть, даже забыв о существовании второй чашки. Это бы значило, что Орео понятия не имеет, о чем я думал. Я мог бы покрутить рукой или посветить фонариком в сторону правильной миски и получить те же результаты.
Чтобы это проконтролировать, мне пришлось отказаться от движения при указывании на предмет. Иногда я только поворачивал голову и смотрел на нужную чашку, в другие разы показывал на нее поперек тела противоположной рукой, а порой Орео закрывали глаза до тех пор, пока моя уже неподвижная рука не указывала на чашку. В самом сложном варианте я даже делал шаг в сторону неподходящей миски, показывая на подходящую. Ни в одной из новых ситуаций у Орео не возникло трудностей в нахождении еды. Было ясно, что он реагирует не только на мое движение рукой.
В отличие от шимпанзе, Орео не обучался следовать указательному жесту путем проб и ошибок. Иначе по ходу эксперимента он бы показал прогресс. Вместо этого он ни разу не допустил ошибки в базовых тестах, не случалось этого и в более сложных. Что бы ни делал Орео, это выглядело гибче и искуснее с точки зрения познания, если сравнивать с шимпанзе[79]. Пришло время масштабировать эксперимент.
Мы с Орео вместе выросли. Возможно, он выучил только мои жесты. Смогут ли другие собаки следовать моему указательному жесту? Я отправился в зоогостиницу в Атланте, собрал собак, спрятал еду под одной из чашек и указал не нее жестом. Несмотря на то что мы только познакомились, псы отслеживали мой жест не хуже Орео. Кажется, все домашние собаки умеют следовать этому жесту[80].
Младенцев отличает то, что они действительно понимают, о чем вы пытаетесь сообщить им при помощи указывающего жеста. Это значит, что любой адекватный ситуации жест подойдет. Чтобы продемонстрировать это на матерях и детях, Майк попросил маму ребенка класть кубик на нужную чашку. До этого младенцы никогда не видели, чтобы матери так поступали, но, догадываясь, что они пытаются помочь, выбирали чашку, на которую положили кубик.
Когда я играл в эту игру с собаками, они вели себя точно так же. Аналогично младенцам они понимали, что я хочу им помочь и буду использовать любой новый жест, который, с их точки зрения, подходит моим намерениям[81]. Как собаки, так и младенцы охотнее уделяли внимание при визуальном контакте глазами и дружелюбном голосе. Они даже могли использовать направление вашего голоса.
Дети начинают распознавать направление голоса примерно к своему первому дню рождения, когда могут понимать, что слова относятся к определенным объектам и действиям. Возможно, именно поэтому собаки успешно вычленяли значение новых слов без какой-либо тренировки и метода проб и ошибок[82][83].
Даже те шимпанзе, которые смогли научиться следовать указательным жестам после дюжин тренировок, были не в состоянии применять этот навык, когда вводился новый жест – например, на чашку со спрятанной едой ставили деревянный кубик. Если мы играли с шимпанзе в апорт и указывали пальцем, куда бросили игрушку, они приносили игрушку, но необязательно ту, на которую мы указывали[84]. Казалось, шимпанзе воспринимали указательный жест как «давай, возьми что-нибудь и принеси мне». Вместо того чтобы смотреть людям в глаза, как это делали собаки, они предпочитали смотреть на рот человека[85]. Это объясняет их неспособность использовать жесты.
Недавно мы исследовали аналогичный кластер проблем в отношении младенцев[86]. Дети, которые понимали, что вы подразумеваете, когда трогаете нужную чашку, также понимали, когда вы на нее указывали жестом или смотрели в ее сторону. Младенцы, имеющие проблемы с пониманием указательного жеста, также плохо воспринимали другую жестикуляцию. Но то, что они преуспели в играх, проверяющих коммуникативные намерения, не означает, что они преуспеют во всем. Ребенок, способный хорошо читать жесты, необязательно будет аналогично себя проявлять в физических контактах, иметь чувство пространственного ориентирования (понимать, что если подвинуть этот предмет еще чуть-чуть, то он упадет), выбирать наилучший инструмент для решения конкретной проблемы. Эти способности формируют отдельный кластер.
Мы прицельно изучили кластер навыков коммуникативного намерения у собак. Если собаки успешно справлялись с игрой, в которой использовался указательный жест, они хорошо понимали и другие жесты. Если им не давалось одно из заданий, то не давались и другие. Как и у младенцев, эти навыки не имели отношения к навыкам решения несоциальных проблем. Собаки не только обладали тем же самым набором навыков коммуникативного намерения, что и мы, эти навыки у них формировали аналогичный нашему кластер. Это значит, что ради кооперативной коммуникации они делятся с нами специфическими знаниями. В нужный момент собаки ведут себя так же, как мы.
А шимпанзе не ведут. В отличие от случаев собак и младенцев, не существует связи между способностью шимпанзе использовать разные коммуникативные жесты. И их показатели, связанные с использованием указательных жестов, скорее относятся к несоциальным задачам, как и в случае с другими жестами. Это значит, что шимпанзе не имеют маркера специфического знания. Вместо этого при решении проблем они используют некую обобщенную способность. Собаки и люди заточены на коммуникацию сотрудничества, шимпанзе – нет[87].
Поскольку познание прогрессирует для того, чтобы обеспечить наиболее результативное размножение, максимальная когнитивная гибкость у животных будет развиваться в тех типах мышления, которые являются ключевыми для решения проблем выживания. В отличие от шимпанзе, собаки выживают, общаясь с людьми. Но даже меня удивило, насколько искусно понимали собаки наши коммуникативные намерения. Как могло получиться, что у собак имеются социальные навыки, которые раньше психологи считали присущими исключительно человеку?
Одно из очевидных объяснений: в ходе одомашнивания собак произошло нечто, вызвавшее эволюцию их познавательных способностей. Если это реально так и мы могли бы выявить, что именно произошло, вероятно, мы бы смогли раскрыть, что двигало эволюцией кооперативной коммуникации и у нас тоже. Точно так же, как многократно сами по себе эволюционировали ноги, глаза и крылья[88], способность к кооперативной коммуникации могла много раз эволюционировать. С точки зрения способности к познанию собаки подошли к нам очень близко: эта близость специфична, но крайне важна.
Поскольку предками собак были волки, они разносторонне эволюционировали, чтобы стать похожими на нас. Ген, позволяющий людям переваривать углеводы, появился и у собак, давая им возможность, которой не было у их предков: легко переваривать собранную в дикой природе или выращенную человеческую пищу[89]. Ген, делающий возможным проживание людей на высокогорье, также возник у тибетских мастиффов – и те и другие способны довольствоваться низким уровнем кислорода, характерным для больших высот[90]. В Западной Африке у местных домашних собак появился ген, защищающий их от малярии[91]. Как произошла подобная конвергенция? Не случилось ли так, что мы решили одомашнить волков, у которых уже были эти качества в определенной комбинации?
Это звучало правдоподобно, но было нелегко проверить. У меня не было времени, чтобы вырастить три поколения волков, взяв за основу их способность совместно общаться, и посмотреть, не превратятся ли они в собак. Не имея подробных данных о том, как произошло одомашнивание, мы не могли продвинуться дальше в своем исследовании.
2. Сила дружелюбия
Во время Большого террора 1937–1938 годов Николая Беляева арестовала тайная полиция, и он был расстрелян без суда и следствия за то, что занимался генетикой[92]. Хотя Сталин был параноиком почти в каждой сфере, генетики ему не нравились особенно сильно, потому что казалось, будто они выступают против партийной линии, продвигая идею, что выживает самый приспособленный. Он видел в этом, по сути, идею американского капитализма, оправдание тому, что богатства присваивал сильнейший или умнейший, тогда как рабочие жили в бедности. Сталин принял решение полностью запретить генетику. Генетика была исключена из школьного и вузовского расписаний. Информацию о ней вырывали из учебников. Ученые-генетики были объявлены государственными врагами, сосланы в трудовые лагеря или убиты, как в случае с Беляевым.
Через год брат Николая Дмитрий Беляев тоже занялся генетикой. В 1948 году Дмитрия уволили из Всесоюзной научно-исследовательской лаборатории пушного звероводства и пантового оленеводства в Москве. В 1959 году он переехал в Новосибирск, как можно дальше от политического центра Москвы