Что еще я вижу? Терминал топливный, они во всех портах есть, понятное дело. Возле него грузовики с цистернами в рядок выстроены. Рядом с ними полицейская машина, возле машины что-то, напоминающее растерзанный и обглоданный труп. Гадство, вот пока деталей не видишь, так и нормально, а вот так за бинокль возьмешься — и все к черту.
Так, а вот это что на углу стоит? Что на фургончике написано?
А написано на нем «Panaderia Las Navas». И адрес.
«Panaderia» — это и булочная, и пекарня на испанском. Только я не думаю, что у булочной будет такой большой фургон, потому что в булочные хлеб привозят, а не они развозят, и адрес для булочной не очень, а как раз вот этот самый poligono industrial, то есть припортовая промзона.
Пекарня? А наверняка. То есть в фургончике, до которого рукой подать и у которого пока даже психов не видно, может быть хлеб. Много. Испортился? Да ну на фиг, свежий хлеб здесь пекут прямо в супермаркетах, а вот такими фургонами возят тот, который в пакетах, уже нарезаный, и который в этих пакетах может лежать хоть до второго пришествия.
Хлеб — еда. Нет, на одном хлебе жить офигеешь, но если он есть, то хотя бы с голоду не помрешь. То есть этот фургончик надо брать, однозначно, тем более что до него с берега доплюнуть можно. Только как заводить и где разгружать? Если будет тихо, то все понятно, а вот если психи?
Так, что у нас противопсихового есть? У меня есть винтовка под 0.308, так? Хорошая такая финская винтовка «Тикка Т3 Тактикал» с толстым двадцатидюймовым стволом, компенсатором отдачи и отличным прицелом «Бушнелл». И сотни три патронов к ней. Маловато, но что есть, то есть. С ней, условно говоря, я могу с борта яхты зачистить берег, а чтобы не сманить сюда всех психов из города, я могу навинтить глушитель, спасибо моей предусмотрительности.
Есть самозарядный «ремингтон» под 0.243, к которому тоже сотни три выстрелов. Глушителя нет и на него не накрутишь, там ствол просто с «коронкой», винтовка вроде как для охоты сделана.
Еще у меня есть винтовки под двадцать второй калибр. И патронов к ним тысячи четыре. Но тогда надо будет яхту подогнать вплотную, потому что… а все равно так близко не подгоним, чтобы эффективный огонь вести, от края причала до машины точно больше ста метров, так что в расчет двадцать второй не берем.
Все. Остальное исключительно для ношения на себе.
— Майк, давай я тебе что-то покажу, — сказал я, направляясь к кокпиту.
Так цепочка совпадений продолжилась. Продолжилась она уже следующим утром, когда мы все же организовали вылазку на берег.
Ночь прошла относительно спокойно, хоть психов мы видели несколько раз. В основном небольшие стайки, особей по пять-шесть, не больше, куда-то идущие или бредущие. Раз две стаи подрались, одна погнала другую, на дороге остался труп, который победители куда-то утащили.
К утру мутанты разбежались, порт снова опустел. На нас внимания никто не обратил — то ли мы далековато от берега стояли и вели себя тихо, то ли психи соображают, что до нас не дотянуться, а раз так, то и нечего нервы себе трепать.
— Ярек, — подозвал я сына. — Будешь опять в прикрытии.
— Может, мне с тобой пойти?
— Майк идет со мной. Надо, чтобы еще с лодки кто-то мог стрелять, если что.
— Пусть Майк стреляет.
Разговор шел на русском, заставляя нервничать толкущуюся рядом Сашку, которая язык знала плохо и предпочитала говорить по-английски. Майка рядом не было, он брился.
— Майк с винтовкой хуже, чем ты. А с пистолетом лучше.
— Ты мне дробовик дай. И я сильнее и быстрее, чем Майк.
С дробовиком он справится, он его любит. Перезаряжать помпу — это круто, как в кино, так что если мы стрелять выбирались, он всегда ее предпочитал. И Ярек действительно сильный и быстрый, очень сильный для своего возраста и как раз по возрасту быстрый, тут Майк ему точно не конкурент, и я даже не уверен, что я конкурент. Только вот решиться сказать «да» — тут сам смертью оденешься. Но нет у нас выбора, нет.
— Хорошо, пойдешь ты. — Я не ответил, я выдохнул.
— Йес! — сын изобразил некий танец победителя и убежал в каюту, собираться, попутно добавив еще несколько притопов с прихлопами из маорийской хаки.[16]
Так, теперь самое трудное — надо сказать об этом Янине. Тут проще в петлю, но все равно никуда не денешься.
Нашел ее в кокпите, сидящей с чашкой кофе.
— Будешь? — спросила она.
— Нет, потом. — Не нужно кофеин в себя лить, если собираешься на что-то серьезное. Там и так возбудишься, стимуляторы не нужны. — Ярек со мной пойдет.
Лицо ее закаменело, чашка со стуком встала на блюдце, кофе расплескался.
— Ты уже совсем рехнулся? Я не отпущу.
— Понимаешь, — я подался вперед, опираясь на локти и глядя ей в глаза — серые и злые, — у нас нет выбора.
— Майк.
— Майк старый и медленный, но дело совсем не в этом. — Я пытался понять, слышит ли она меня вообще, или уже слышит только себя. — Если мы с Майком вдвоем погибнем, то вы останетесь здесь навсегда. И погибнете тоже.
— А если вы погибнете с Яреком, то мы не погибнем?
Она тоже подалась вперед, так, словно собиралась вцепиться мне в глаза.
— Вы с Сашкой останетесь в живых. И Майк довезет вас до Портсмута, а там на лодку сядет еще и Майк-младший, и вдвоем они вас хоть вокруг света провезут.
— У нас еды не хватит на вокруг света, ты это понимаешь? Мы все равно погибнем.
— Вы найдете других людей. Люди наверняка выжили, где-то они есть. Пойдете на острова в Канале, на Джерси, например, туда вам продуктов хватит и там можно будет выжить. Есть шансы. А если погибнет еще и Майк — шансов нет вообще. Никаких.
Она смотрела на меня, явно желая, но боясь задать вопрос. Но я на него и так ответил, провидцем не надо быть, чтобы его угадать:
— Один я не справлюсь. Кто-то должен прикрывать сзади.
Янина так ничего и не сказала. Она просто долго смотрела на меня, пока на глазах у нее не появились слезы, затем она вскочила, швырнула за борт чашку, кофейник — и ушла в рубку.
Я выиграл, но никакой радости от такой победы не испытал. Совсем. На душе тоска — хоть вой. Хоть бы она понимала, что мне такие решения даются даже тяжелее, чем ей. Просто… просто деваться все равно некуда. Не-ку-да. Все. Или так, или нам хана. Одно могу сказать, что если я смогу спасти сына, разменяв себя на него — я и секунды думать не буду. Может быть, поэтому она ничего и не сказала, потому что знает. Я за любого из них себя хоть под пресс, хоть на органы продам, никаких проблем и сомнений.
От трагического до смешного всего один шаг, и это работает при любых обстоятельствах. Я думаю, что и у адских врат обреченные грешники хохочут, если есть повод. Сын появился из каюты во всем блеске настоящего крутого парня — на нем были огромные джинсы, висящие ниже задницы, такая же гигантская майка и кепка с блестящей этикеткой на козырьке, причем козырек этот смотрел вбок. Кроссовки были тоже из тех, что покупались вроде как для спорта в «Футлокерс» и каждый раз оказывались попугайской расцветки, блестящими и с вывернутыми наружу языками.
— Заинько, ты с ума сошел? — первое, что смог сказать я, когда продышался после согнувшего меня пополам приступа хохота. — Ты в кого вырядился?
В этом весь Ярек, ему лишь бы выглядеть крутым и модным. При этом самое ценное его качество — полное отсутствие застенчивости. Его невозможно высмеять, задеть или оскорбить, как над ним ни смейся — он радостно с тобой соглашается. Но ничего не меняется.
— Гангста, — уверенно сказал он.
— Я те щас дам гангсту, — так же уверенно ответил я. — Нас убьют и сожрут, когда ты в своих одежках запутаешься и когда штаны свалятся.
— Я подтяну, когда пойдем.
— Ты подтянешь прямо сейчас, — заявил я. — А если точнее, то сменишь на треники. — Треники — это единственное у него, что можно натянуть выше задницы, а не ниже. — И кроссовки должны быть те, в которых ты в спортзале, понял?
Он закатил глаза, но спорить не стал, просто повернулся и вразвалочку, по-утиному, как настоящий гангста из гетто, потопал в каюту. Сидящий рядом Майк с интересом слушал беседу, но не комментировал. Ярека же его присутствие никак не смущало, его вообще ничего и никогда не смущает. Тоже ведь, наверное, очень полезное в жизни качество, позавидовать можно.
Вернулся он минут через пять, при этом выглядел почти нормально. Почти.
— Штаны выше, — указал я пальцем. — Не в негров из гетто играем, нас убить могут. Ты думай хоть иногда, что ли.
Будто я прямо под свисающей майкой не разгляжу, где пояс штанов. Я ведь только на пояс смотрю, а не на то, где мотня висит.
— О'кей, — сказал он, скроив недовольную рожу и подтянув треники почти до требуемого уровня.
— Ярек, мне проще самому пойти, чем с таким помощником.
Проняло. Он вдруг еще подтянул штаны и изобразил внимание. Это нормально, это у него вроде как знак примирения, подчинения несправедливостям этого мира.
— Держи, — я выложил на стол семизарядный «фабарм» и бандольеро с патронами. — Картечь. В пистолете патрон в патроннике?
— Всегда! — гордо заявил он.
К пистолету он привык. Янина не привыкла к тому, что он с пистолетом, но он с оружием уже свыкся, сжился, что важнее всего. Люди не понимают того, что несчастные случаи с оружием чаще случаются у людей, к нему непривычных. Это как в армии у нас старались бойца держать подальше от оружия насколько возможно, а в результате на войне, когда люди с оружием постоянно, несчастных случаев хватает — нет у людей рефлексов, «сживаемости» с оружием, нет тактильной памяти.
— Так надевай ремень, чего ждешь? Четыре магазина чтобы с собой было, понял? И инструменты ты понесешь, будешь подавать.
План решили не усложнять, действовать в лоб. Майка оставил на палубе, лежащим с винтовкой на матрасе, наказав стрелять прямо по марке прицела, если придется стрелять. Но стрелять все же только в самом крайнем случае. Мы же с сыном уселись в «Зодиак» и подъехали к причалу — как раз напротив на него можно было подняться по уходящей в воду бетонной лестнице.