менились. Так что им бы лучше пока меня живым держать, все же я в таком случае предмет для переговоров. Теория это все, конечно, но…
Далеко не повезли. Бронированные «Хамви» пошли дальше, а наш пикап и пара с «шестидесятыми» сразу за воротами свернули направо — к клаб-хаусу, у которого в рядок выстроилось еще с десяток «Хамви» всех разновидностей. Вот как бы и совсем вопросы отпали, куда ушла техника из арсеналов.
Машины аккуратно подстроились к уже стоящим. Седой в «вудлэнде» вышел из того «Хамви», что ехал следом за нами, махнул рукой моим конвоирам:
— Давайте его в штаб.
В штаб. То есть претендуют на некую военную организованность. Интересно, Женевскую конвенцию по обращению с военнопленными они признают?
Пока меня высаживали из машины, я в этом сильно усомнился — дернули так, что боль и в ребрах, и в руке буквально ослепила. Ногу разве что сумел как-то уберечь. Мои эмоции никого не впечатлили, более того, на лице конопатого проскользнула заметная злорадная ухмылка. Не пойму, что я им такого сделал? Мы все же раньше не встречались, я бы их узнал.
— Пошли. — Невысокий худой мужик с рябоватым лицом и бородкой несильно толкнул меня в спину.
Ну и что еще остается? Пошли так пошли.
Я ожидал допроса или чего-то подобного, но меня обыскали, не очень тщательно, забрав ай-ди и даже шеврон с рукава, а потом просто заперли в какой-то подсобке, при этом еще срезав с руки мой импровизированный гипс. Похоже, боялись, что у меня там спрятано оружие или что-то еще. Бомба, например. Часы оставили, так что за временем я поначалу следил. Но сидеть почти в полной темноте было скучно, а я был вымотан до полного предела, так что вскоре я все же как-то пристроился на полу и почти мгновенно уснул. Просыпался, правда, постоянно, но тут же засыпал снова, плюнув на весь стресс с переживаниями. Хоть отдохну.
Поэтому, когда за мной пришли и разбудили, я поначалу даже не понял, где я нахожусь. Снилось что-то на семейную тему, так что пробуждение получилось довольно разочаровывающим.
А вот на ногу ступить уже как-то не получается. Так всегда бывает при травмах — так вроде «расходишься», а вот стоит посидеть или полежать — и все, хоть караул кричи. Поэтому от подсобки до стеклянной выгородки кабинета менеджера клуба я дохромал с трудом. Да и отсутствие «журнального гипса» тоже давало о себе знать.
Вообще я удивился, обнаружив, что за окном еще день в разгаре и даже часы это подтверждают. В темноте как-то сознание на положение «ночь» переключилось и обратно пока не перескочило. Было солнечно, за окном под легким ветерком шелестели деревья, покачивалась уже отросшая на гольф-поле трава, теперь ее никто не стриг.
Сам клаб-хуас был смесью дерева и декоративного кирпича, на месте бывшего про-шопа, в котором раньше торговали всякими гольф-принадлежностями, они так и были свалены в углу.
В офисе менеджера, ожидая меня, сидели двое: тот самый седой и еще один мужик, средних лет, чисто выбритый, одетый в джинсы и клетчатую рубаху. На столе перед ними лежали мои документы, шевроны с формы и почему-то моя рация. Или похожая на мою.
Седой жестом отпустил тех двоих, которые меня привели, я их даже не разглядел толком и не запомнил. Затем так же жестом предложил уже мне сесть на стул. Процесс усаживания занял время, потом еще и отдышаться пришлось. Как-то я совсем расклеился. Седой и «клетчатый» смотрели все это время на меня молча.
— Я бы попросил свой журнал обратно, — я показал на руку. — У меня перелом. Если для вас оказать помощь пленному унизительно, то хотя бы не снимайте те повязки, что я сам себе наложил.
— Скоро подъедет доктор, он тебе поможет, — негромко сказал клетчатый, а затем сразу спросил: — Кто ты?
— Там написано. — Я показал на лежащее на столе удостоверение. — И, кстати, было бы замечательно задать этот вопрос до того, как вы начали стрелять по вертолету и ранили двух человек.
— С вертолетом как раз никаких вопросов не было, — скептически скривился седой. — Черный «Хьюи» с золотой полосой и надписью «Безопасность Отечества» — это о себе достаточно говорит. Мы вот теперь, когда уже тебя поймали, немного озадачены. — Он поднял за шнурок карточку моего удостоверения и повернул фотографией ко мне. — «Поиск и Спасение», имя с фамилией… и эмблема, которую я раньше не встречал. Что это?
Я попытался глубоко вздохнуть, но вместо этого охнул от боли в ребрах. Ну да, сам я об этом подумать раньше не мог. Черный вертолет федералов летает над Южной Каролиной в самом реднековском углу. Где люди всегда знали, что в Вашингтоне живут исчадия Сатаны с рогами и копытами, а Homeland Security — орудие дьявола. И чего надо было ожидать? Вот дура-ак… Мне захотелось взять что-то тяжелое и дать себе же по башке раз десять, от всей души. Ну кретин ведь.
— Анклав выживших, — ответил я лаконично. — Большой анклав.
— Из Чарлстона?
Ага, про нас все же знают. Интересно, почему мы про них ничего не знаем?
— И из Чарлстона тоже. Если бы у вас было радио, вы могли бы нас слышать круглосуточно — мы предлагаем всем прорываться в нашу сторону.
— Мы вас все время слышим.
— А мы вас ни разу. — Я уставился ему в глаза. — А если бы слышали, то не полетели бы сюда искать людей. Кстати, почему вы никогда не выходили на связь?
— Вы летели к арсеналу национальной гвардии, — усмехнувшись, поправил меня седой, проигнорировав мой вопрос.
— Если бы мы знали, что здесь есть люди, то не летели бы к арсеналу. Потому что люди наверняка оттуда все выгребли. Так почему вы о себе не сообщили?
— А зачем? — Тот пожал плечами, изображая недоумение. — В вашей помощи мы не нуждались. Так все же откуда у вас вертолет «Безопасности Отечества»?
— А откуда у вас такие красивые бронированные машины? — ответил я вопросом на вопрос. — Может быть, оттуда же, откуда и наш вертолет? Мы его нашли на аэродроме, как и все остальное, что у нас здесь есть.
— Так зачем вы все же здесь летали?
— Там что написано? — Я опять показал на свое удостоверение личности. — «Поиск и Спасение». Мы ищем выживших и их спасаем. Мы что-то делаем неправильно?
Этот простенький вопрос их, кажется, немного озадачил. Список претензий не к федералу они не формулировали пока, это я точно вижу. Они вообще не рассматривали возможность того, что я не представитель вашингтонской власти. Я даже думаю, что они и к федералу толком претензии не формулировали. Но с вертолетом я все же накосячил.
— Как вы их спасаете? — спросил «клетчатый».
Вообще-то я вижу, что вопрос задан исключительно для того, чтобы не молчать, пока они собираются с мыслями. А то замолчишь, и я подумаю, что они растерялись. Но я отвечу, мне не трудно.
— Как обычно спасают, — сказал я таким тоном, каким говорят с детьми неразумного возраста. — Вывозим на остров Салливан, кормим, лечим, кого-то учим необходимому. Затем желающие могут ехать дальше, туда, где безопасно.
— Это где теперь безопасно? — прищурился седой.
Про Кюрасао и Тринидад по радио мы ничего не говорили. Обещали помощь, убежище, оружие, еду, медицину и все прочее. А про острова люди узнавали уже потом, когда приезжали. Просто лишняя информация для широкого распространения только путать всех будет, а кого-то и пугать. Люди тут простые живут, многих незнакомые слова только расстраивают.
Но я все же решил рассказать. Обстановка к разговорчивости располагала, да и не было в этом особо никакого секрета. Рассказал. Минут тридцать рассказывал, меня даже вопросами почти что не перебивали, слушали. Затем, когда я закончил, седой спросил:
— И у вас там совсем безопасно?
— Совсем. Это острова. И да, я на что еще хочу обратить внимание, — тут я выдержал небольшую драматическую паузу. — У нас даже тут небольшая армия. А при необходимости можно сделать ее большой. Найти эту базу, — я постучал по столешнице, — несложно, особенно зная приблизительно район. У нас есть дроны, это чтобы совсем недопонимания не было. А вы нас сбили, ранили людей и взяли пленного.
— А откуда ваши знают, что мы тебя взяли? — несколько натянуто изобразил он удивление.
— Повторюсь. — Я посмотрел ему в глаза. — Они знают, что вы нас сбили и что я не вышел на связь там, где собирался выйти. Так что претензии будут все равно к вам.
— Доказательства?
— А зачем? — уже изобразил удивление я. — Никто не собирается подавать в суд. Мы не нападали на вас, но вы на нас напали. Есть раненые, а я пропал без вести. Как вы думаете, что мы будем делать по этому поводу?
— Война — не такое простое дело.
Ну да, давай со мной это все обсудим. А как ты меня убедишь, так все ваши проблемы сами собой и решатся. Несомненно.
— Если это не вопрос принципа. И не личное. — Я вздохнул, изображая грусть от такого непонимания. — Но если на нас кто-то нападает и наносит потери, то это становится личным. И давайте откровенно, я же уже объяснял: мы намного лучше подготовлены и намного лучше оснащены. Счастье держать меня в плену точно окупает все те проблемы, которые вам могут устроить? Вы уверены? Вы же даже понятия не имеете, зачем я вам вообще нужен, нет?
— Как заложник, например, — сказал «клетчатый».
Я попытался изобразить смех, хоть смеяться совсем не хотелось. Но и с лицедейством не очень хорошо получилось — снова ребра прихватило. Отдышался, затем сказал в ответ:
— Я недостаточно высокая фигура для того, чтобы стать важным заложником. И недостаточно незначительная для того, чтобы за меня не ответили. Скорее даже так: мы не ведем переговоров о заложниках. И никогда не оставляем враждебные шаги без ответа. Дальше вы решайте сами. Не мы это начали.
Насколько я уверен в своих словах? Примерно процентов на сто. Это не блеф, подобные ситуации мы рассматривали, было бы странно ничего такого не предполагать, поэтому план действий составляли. Если меня объявят заложником, то с захватчиками, может, и поговорят, но соглашаться ни на какие условия не будут. А затем ударят. Эти ребята неплохо оснащены, но не думаю, что их очень много. Мне отсюда видна карта на стене, они не подумали ее убрать. По карте выходит, если я все правильно понял, что анклав занимает небольшой полуостров в озере. Сколько здесь может быть людей? Несколько сотен? Это в лучшем случае. Сколько среди них опытных бойцов?