[3]. Даже на Черном Рынке. Не веришь – у Хана спроси.
Они перекинулись еще несколькими фразами, но Артем их слов уже не слышал. Конвоиры оттащили его к воротам усадьбы и запихнули в клетку объемом примерно в полтора куба. Артем ожидал, что напоследок ему еще разок поддадут, но бойцы только поухмылялись – в свете висящего над воротами фонаря это было хорошо видно – и ушли с миром. Один даже похлопал Артема по плечу, как бы одобряя его смелость. Или выражая что-то еще, Артем не понял. Замок на клетке был без ключа, наборный, так что запереть его кочевники сумели без помощи хозяина – защелкнули и в произвольном порядке сбросили код.
Как только их шаги стихли в темноте, Артем разжал наконец кулаки, опустился на жесткую соломенную подстилку и попытался хоть как-то примоститься. Метровой ширины клетки ему хватало, а вот длины в полтора метра было явно недостаточно. Впрочем, Артем и не собирался вытягиваться в полный рост. Многочисленные синяки и ушибы позволяли ему устроиться более-менее безболезненно лишь в одной позе – свернувшись калачиком, как наверняка сворачивалась ранее проживавшая в этой клетке собаченция. Это Артем понял по запаху и клочкам шерсти, вплетенным в солому.
Боль от побоев была терпимой, но не потому, что Артем был такой уж мужественный. Да, в последней стычке он показал себя настоящим бойцом, но сейчас дело было не в характере. Наедине с собой можно было и расслабиться, даже поплакать украдкой, но плакать было нечем, воды в организме остался минимум. Пить хотелось страшно, и жажда заглушала все остальное: и боль, и голод. В углу клетки стояла собачья миска, но в ней было пусто, солома тоже была сухая, не высосешь ни капли влаги. Артем был готов напиться из грязной лужи, но поблизости не было ничего похожего. Двор вообще выглядел на удивление чистым, не зря же хозяин любил немецкий порядок.
Скаут уже был готов впасть в отчаяние, как вдруг произошло настоящее чудо. Во всяком случае, Артем именно так себе и представлял это событие. Сквозь прутья сверху протиснулась и упала на подстилку литровая пластиковая бутылка с водой, а секундой позже, брякнув о прутья, внутрь клетки упало что-то еще, небольшое, продолговатое, в шуршащей обертке. Артем схватил бутылку, а затем лихорадочно пошарил вокруг и нашел второй предмет – это был настоящий шоколадный батончик с крупной выцветшей надписью на коричневой обертке. Скаут поднял взгляд в надежде увидеть благодетеля, но все, что ему удалось рассмотреть, были прутья клетки, фонарь и ворота. Еще ночь и звезды. Больше ничего и никого он не увидел. Так что событие и впрямь можно было считать чудом. Ну, или вроде того.
Артем отвинтил крышку и припал к бутылке. Вода была не из реки, чистая, наверное, колодезная, а потому вдвойне вкусная. Скаут с большим трудом заставил себя оторваться и приберечь хотя бы треть бутылки. Впереди намечался ужин, и его следовало чем-то запить. Давным-давно просроченный шоколадный батончик имел каменную твердость, но Артем сгрыз его быстро и с огромным удовольствием. Пожалуй, это было самым вкусным в его жизни лакомством. Прежде он, смутно вспоминая свою жизнь до Пандемии, считал, что не было ничего вкуснее той, довоенной еды, в первую очередь мороженого, которое продавалось везде и всюду, но теперь… лучшим в мире был окаменевший батончик. Жаль, что теперь уже именно «был».
После сладкого снова захотелось пить, и Артем был вынужден пожертвовать резервом. Лишь когда в бутылке не осталось ни капли, Артем сумел переключиться и подумать о чем-то, кроме жажды и голода.
Кстати сказать, боль так и не стала очень уж сильной. Место верховного главнокомандующего, сместив жажду, заняла усталость. Артем спрятал обертку от чудесного батончика в карман, улегся и положил пустую бутылку под голову. Теперь это была его главная ценность. В пути без фляги никак. Нет, Артем пока не видел реальной возможности продолжить путь, но ведь она все равно появится. Судьба штука непредсказуемая. Десять минут назад казалось, что она отвернулась, а теперь вот вроде бы ничего, косится, следит краем глаза.
«И все-таки странно, – думал Артем. – Еще вчера утром, в компании Бондарева, я умело воевал, проявлял смекалку и выдержку, но уже вечером меня окунули по уши в дерьмо, и никакие суперменские задатки не помогли. Что ж получается: таланты, о которых говорила ясновидящая Василиса, у меня есть, но когда ты безоружный пленник в окружении головорезов, толку от талантов ноль? Наверное, будь у меня побольше времени на общение с тем же Бондаревым, научился бы у него приемчикам всяким, но вряд ли это изменило бы ситуацию. Только еще сильнее получил бы по шее. Ведь сам-то Бондарев даже и не думает сопротивляться. Значит, понимает, что это бессмысленно. С другой стороны, Бондарев – «ценный веник», а я кто? Просто живой товар. Потому и обработали меня больно, но без членовредительства. Чисто, чтобы не сбить цену. Правильно Мама Юля говорила, стих какой-то цитировала: все человеку… судьба посылает и случай, и дальше что-то вроде… но если… бояться, радости в жизни едва ли изведаешь ты. Или как-то так…»
Вот на этих сумбурных, но приятных мыслях о Маме Юле Артем и провалился в тревожный, мучительный сон. Ему снилось, что он бежит по вязкой грязи через Лес, а справа и слева мчатся горбуны, которые то и дело приближаются, чтобы боднуть рогом, подцепить клыком или просто толкнуть. И каждая их попытка заканчивается успешно… для горбунов, но не для Артема. От ударов и тычков болит все тело, ноги не идут, увязая в грязи почти по колено, голова кружится от бесконечного мельтешения уродливых серых туш вокруг, а еще тошнит от их тяжелого звериного запаха…
…Артем проснулся и понял, что его тошнит на самом деле. Но не от запаха. Скорее, дело было в сотрясении, которое ему обеспечили удары кочевников и финальный хук хозяина усадьбы. Артем непроизвольно перевернулся на живот, встал на четвереньки, и его вырвало. Хорошо, что батончик к этому моменту уже растворился, да и вода рассосалась. Осталась только желчь. Посокращавшись некоторое время в конвульсиях, Артем совладал с тошнотой, сделал несколько глубоких вдохов, снова улегся, закрыл глаза, но больше так и не уснул.
Нет, ему не мешал утренний свет. Не давало уснуть что-то другое. Какое-то странное ощущение, будто бы внутри, в душе или в подсознании – особой разницы Артем не видел, – начали открываться воображаемые двери, за которыми хранились скрытые таланты. Те самые, о которых толковала Василиса.
Почему эти двери открывались именно сейчас? Подействовала крепкая встряска организма? Возможно. Если так, то спасибо хозяину усадьбы за эту встряску. Странно благодарить за тумаки, но все-таки спасибо.
Однако главное заключалось не в самом факте открытия внутренних тайников, а в их содержимом. Артем чувствовал, что, кроме таланта ловчего, который теперь во всей красе высвечивался в солнечных лучах, проникших в душевные подвалы, за воображаемыми дверями действительно кроются еще какие-то способности. Возможно, даже более сильные и полезные, чем талант чувствовать на расстоянии артефакты.
Пока Артем слабо понимал, что это за способности, но это ведь пока.
«Удастся пережить наступающий день, обязательно разберусь, что там у меня еще припрятано, – пообещал себе Артем и невольно вздохнул: – Если, конечно, удастся… выжить…»
Даже с точки зрения пленника, который толком не ел и не спал третьи сутки кряду, в утреннем полотне есть штрихи, которые вызывают что-то вроде детского восторга. Видеть их здорово, даже радостно, стоит лишь захотеть. Другое дело, что не очень-то этого хочется, когда ты голоден, не выспался и чувствуешь себя известным парнокопытным, потому что давно не мылся. По указанным причинам Денису вроде бы и не хотелось улыбаться утренней заре, но, если отвлечься от проблем, почему нет? Утро сегодня выдалось волшебное, почти как в старые добрые времена, без аномальных явлений… народу и миру. Солнце поднималось по чистому небу, припекая с каждым градусом подъема все сильнее, но это можно было пережить, поскольку от реки веяло прохладой и свежестью. Звуковой ряд тоже был мирный и почти спокойный. Во дворах всхрапывали лошади, голосили петухи, перекликивалась, просыпаясь, прочая живность, а на воле пели птицы. Люди пока в основном молчали, лишь изредка фыркали, умываясь, кошевые да заступающие в караулы бойцы, и только где-то за рекой кто-то галдел с утра пораньше. Хорошее деревенское утро. Слегка портили впечатление следы ночных гулянок, оставленные пьяной братвой на улицах и в подворотнях, но это были мелочи. В целом утро было отличное. А учитывая, что оно могло стать последним в жизни, так и вовсе – чудесное.
На этом Бондарев и решил остановиться. Умеренный позитив был ему просто необходим, чтобы забыть и о пустоте в желудке, и об усталости, которую не поборол трехчасовой сон, и о многом другом. Например, о тяжелом бункерном прошлом. Проснувшиеся вчера воспоминания и подозрения, что в прошлой жизни был заодно с какими-то «страшными людьми», как выразился Кулдык, повисли над головой как бетонная плита, и майор теперь даже не знал, что будет лучше: если эта плита рухнет и раздавит его или так навсегда и останется висеть.
«Еще, глядишь, брошусь рубить канат, на котором висит плита, – подумалось Денису. – Только вряд ли получится. Юлька не разрешит, и дети не поймут».
От мыслей о жене и детях усталость почти отступила, голод сделался досадной, но несущественной помехой, вроде назойливой мухи, а относительно боевой настрой вернулся. И главное, сразу же нашлось, чем заняться, кроме рефлексии. Например, наблюдениями, анализом и запоминанием деталей окружающей обстановки. Работа была не совсем по профилю, но раз уж залез в кузов, называйся груздем. Плох тот контрразведчик, который при необходимости не сумеет применить свои навыки в обратном порядке, то есть для проведения качественной разведки. Бондарев считал себя хорошим контрразведчиком, а потому сосредоточился на деле.