Кандидат медицинских наук, доктор психологических наук, профессор, действительный член Академии гуманитарных наук. Организатор и ректор Восточно-Европейского института психоанализа (Санкт-Петербург, с 1991).
Президент Национальной Федерации Психоанализа, член Правления Российской Психотерапевтической Ассоциации и Профессиональной Психотерапевтической Лиги, а также Американской Национальной Ассоциации по Аккредитации в Психоанализе, Европейской Ассоциации Психотерапии и Европейской Ассоциации Консультирования, член Экспертного совета при Председателе Совета Федерации РФ.
Сфера интересов: психотерапия психоаналитической ориентации.
Один из научных руководителей и разработчиков компьютерных технологий психолого-психиатрической экспертизы для Вооруженных Сил СССР (1982—1993 гг.). В 1988—1993 гг. – научный руководитель ряда исследовательских программ Министерства обороны СССР и (затем) России, посвященных особенностям состояния и поведения людей в условиях локальных войн, техногенных кризисов и экологических катастроф.
Автор нескольких десятков научных трудов, в том числе: «Глобализация – самый общий взгляд», «Психодинамика и психотерапия депрессий», «Элементарный психоанализ», «Психология и психопатология терроризма» и «Современная российская ментальность».
НЕОЧЕВИДНЫЙ ОБРАЗ БУДУЩЕГО: МОДЕЛЬ И РЕАЛЬНОСТЬ
Обсуждая вопросы «модели» и «реальности», мы не можем не признать, что между ними всегда имеется то или иное несоответствие, которое обычно представлено лишь на ментальном уровне и редко становится предметом самостоятельного изучения. Профессионально мне наиболее близки подходы Вильгельма Дильтея и Зигмунда Фрейда к исследованию личности и больших масс людей с точки зрения «исторических процессов духа» и позиций понимающей психологии, цель которой – вникнуть в переживания индивида конкретной эпохи. Это проникновение в переживания, как и все психологическое знание, – неочевидно, и в большинстве случаев я не смогу представить коллегам каких-либо веских доказательств тем или иным идеям. Поэтому в данном случае целесообразнее говорить лишь о попытке обобщить некоторые из наиболее актуальных гуманитарных проблем.
В последние годы становится все более очевидным: что-то происходит с демократическими институтами и идеей гражданского общества. И это «что-то» происходит не только в России. Совсем недавно почти привычными стали новые термины – «управляемая демократия», «суверенная демократия»; ранее пытались говорить о «постдемократии» и т. д. О чем это свидетельствует?
Обращаясь к такой уважаемой аудитории, вряд ли уместно апеллировать к периоду формирования демократических идей (XVIII век) и хорошо всем известным понятиям экономической и политической свободы, поэтому обратимся только к этической составляющей лозунга демократии: «равенству и братству». Эта этическая составляющая, по сути, предлагала новую веру: в величие свободы духа и свободной личности. Последний тезис априори предполагал естественное (или природное) равенство всех людей, а все имеющиеся формы неравенства рассматривались как искусственные, обусловленные сложившейся в обществе несправедливостью, а также – воздействием морально устаревших социальных институтов. Считалось, что достаточно освободиться от этих институтов, как человек проявится во всем величии своих духовных и физических сил.
И здесь было первое и глубочайшее заблуждение, ибо, как убедительно доказано современной наукой, а также всем историческим и социальным опытом человечества, люди не равны по своим физическим, интеллектуальным и духовным качествам, и с этим, как отмечал даже Маркс, ничего нельзя поделать. Тем не менее на протяжении двух последних столетий формальным критерием развития европейской цивилизации (и европейского гуманитарного знания, а затем – российского «нового мышления» и «демократического самосознания») оставалась апелляция к тем нравственным императивам, тем правам и свободам, которые были записаны сначала во французской революционной «Декларации прав человека и гражданина», а затем, уже в середине ХХ века, – во «Всеобщей декларации прав человека».
И хотя провозглашенные принципы «Свободы, равенства и братства» фактически никогда не пересматривались, в ХХ веке (и особенно – в начале XXI) они претерпели существенные изменения. Но пока – не были переосмыслены.
Философия позитивизма и либеральная идеология, появившаяся как преемница идей Просвещения и провозглашающая приоритеты, прежде всего – свободы экономической (следствием чего стало еще более явное неравенство), закономерно привела к появлению социал-демократических, а затем и коммунистических идей.
С психологической точки зрения причина достаточно очевидна: дегуманизация идей Просвещения, из которых постепенно «выхолащивались» идеи всеобщего «равенства и братства», на смену которым закономерно пришли столь же иллюзорные идеи парциального звучания: «пролетарского братства», «социалистического единства» и т.д. В итоге к началу ХХI века из всего идеологического обеспечения демократии сохранилась только идея экономической свободы, обретшая новое звучание в другом иллюзорно-спекулятивном лозунге «равенства возможностей». Но и здесь также и наука, и социальный, и исторический опыт множества поколений тысячекратно подтверждают, что никакого равенства возможностей не было и нет. Ни для отдельных людей, ни для конкретных наций, ни для тех или иных государств.
Достаточно очевидно, что мы (имеется в виду человечество в целом) сейчас переживаем или приближаемся к смене парадигмы развития, и эта смена, скорее всего, будет осуществляться чрезвычайно болезненно и… нецивилизованно. Если мы бросим взгляд на все предшествующие эпохи нашей европейской (христианской) цивилизации, то, прежде всего, можем заметить, что все они опирались на реальные или иллюзорные гуманитарные концепции. В некотором смысле гуманизм был стрежнем развития европейской цивилизации и, соответственно, – стержнем формирования личности европейского типа: поддержка слабых, забота о сирых и убогих, борьба за справедливость наполняли человечество духовными силами, даже несмотря на то, что осуществление этих гуманитарных проектов часто граничило с огромной расточительностью и нерациональностью. Но именно эти (гуманитарные) аспекты поведения сейчас, как представляется, подвергаются сомнению или, точнее, мало верифицируются на современной картине мира. В некотором смысле сама демократия являлась своеобразным вариантом «светской теологии», и если в XIX веке «умер Бог», то в ХХ что-то подобное происходило с верой в «Свободу, равенство и братство» и, следовательно, демократией как общемировым принципом Нового времени.
Мы вошли или входим в новую эпоху, о которой было много предсказаний, и многие считали, что это будет гуманитарная эпоха. Не разделяю этих ожиданий и думаю, что она будет, скорее, технократически-информационной, с опорой на прагматизм и силу, а не на гуманизм. Более того, думаю, что она уже почти такая. При этом прошлые достижения в сфере духовной жизни будут чем-то замещаться. Еще не знаю – чем. Но понимаю, что наши прежние духовные ценности не могут быть переведены на язык технических систем и уже поэтому чужды современной эпохе.
При этом одновременно с кризисом гуманитарных идей будут ставиться под сомнение традиционные понятия смысла жизни, духовных ценностей и веры, которые являются не только существенными компонентами мировоззрения современной личности, но и входят в число важнейших механизмов «социальной механики» – системы власти и управления. Поэтому вслед за модификацией поведения людей, скорее всего, начнется (точнее – уже началась) модификация действующих форм государственной власти практически во всех (самых демократичных) странах.
Когда массы имеют высокие объединяющие идеи, это всегда порождает ту или иную социальную активность, особенно в молодежной среде. Когда таких идей нет (опять же – прежде всего в молодежной среде), появляется качественно иное явление, которое можно было бы квалифицировать как «социальный активизм», в самом определении которого присутствует некий деструктивный компонент. Как представляется, современный социальный активизм отдельных национальных групп, включая наш «родной» русский национализм, впрочем, как и современный фанатизм отдельных направлений мировых религий и их переход в идеи мученичества и терроризма, нужно рассматривать как явления одного порядка и даже как звенья одной цепи.
Привнесенная демократия (с немедленно гарантированными Конституцией всеми правами и свободами) при отсутствии демократической традиции, экономически свободных граждан и сохранении тоталитарного типа самосознания социума создает особую «питательную среду» для размножения вируса интолерантности и терроризма. Безусловно, особо подверженной заражению этим вирусом оказывается категория уже упомянутых социальных активистов из молодежной среды. Во всяком случае, никто не заподозрит в террористе, скинхеде или фашисте «пассивную личность». Кроме привнесенной демократии сейчас мы сталкиваемся с «параллельным» процессом, когда перенесенные на европейскую демократическую почву сотни тысяч граждан из Азии и Африки с качественно иной ментальностью и культурой (не хуже и не лучше, а именно иной) воспринимают новую реальность как общество вседозволенности и порока. И действуют соответствующим образом.
В свое время, исходя из опыта предшествующих поколений и наблюдений обыденной жизни, Зигмунд Фрейд пришел к закономерному выводу, что каждый конкретный человек вовсе не является кладезью добродетелей и по своей природе агрессивен, эгоистичен, завистлив, самовлюблен и асоциален, совершенно не имеет спонтанной любви к труду, стремится к получению удовольствия в естественных (общих для нас с животными) и сублимированных формах, к каковым относятся все виды стремления к достижению, карьере, власти, побуждения к художественному и научному творчеству. Поэтому каждый отдельный человек является врагом культуры, так как хотел бы иметь как можно меньше ограничений в реализации своих желаний, а культура (и только уже затем законы) – это именно то, что налагает запреты, начиная от первых родительских («некрасиво-некультурно-стыдно») и кончая «страхом осуждения социумом», на основе которых формируется такая сугубо человеческая «психическая структура», как совесть. Беднягу Фрейда почти полстолетия жестко критиковали, но те же самые истины на протяжении как минимум двух тысяч лет принимались самым смиренным и восторженным образом. Сомневающиеся могут перечитать Десять заповедей и Нагорную проповедь и убедиться, что Бог предупреждает нас не случайно и не от каких-то отвлеченных вещей, а именно против тех пороков, которые скрыты в самой сущности человека и которые остаются нашими неизменными характеристиками на протяжении последних тысячелетий. Таким образом, мы становимся людьми в высоком смысле этого слова не только благодаря, сколько вопреки нашей природе, и это возвышает Человека намного больше, чем паранаучный тезис о некой е