Ева хотела что-то сказать, но сдержалась. Грэг наклонился, проверил связанные ноги Ивана. Ева, быстро вытащив зеркальце с ручкой, бросила его на диван. Звук падения она заглушила кашлем. Иван видел, как она бросила зеркальце.
Грэг выпрямился, посмотрел на Еву, но ничего не заметил.
– Все, Иван, – сказал он. – Приятно было познакомиться. Всего тебе самого хорошего.
Иван хотел что-то сказать, но все слова сейчас бессмысленны, они только разозлили бы Грэга, задержали бы его, тем самым забрав у самого Ивана драгоценные минуты. Он даже не посмотрел на Грэга, уткнувшись взглядом в пол. И он не смотрел на Еву, когда она выходила следом за Анной. Он не хотел прощаться, он найдет ее. Он еще жив, и у него есть шансы выбраться отсюда.
Грэг, помедлив, вышел следом. Иван услышал, как снаружи повернулся ключ – Грэг закрыл его. Послышался звон отброшенного в сторону ключа, приглушенный смех Грэга. Он подстраховался. Иван мог перекатываться по полу, мог таким образом достичь кухни ресторана, найти там нож, какое-нибудь стекло, сделать хоть что-то, но сейчас, с запертой дверью, он терял все шансы освободиться. Нужно потрудиться даже со свободными руками, чтобы выломать дверь. Связанному можно не пытаться.
Ивану захотелось рыдать, как маленькому – такого отчаяния, даже не страха, а чего-то похуже, он не испытывал ни разу в жизни. Ощущения были тем сильнее, что смерть ждала не только его, то же самое угрожает Еве. Еве и ребенку.
Удивительно, как все меняется, когда становится еще хуже. Как бы ни было плохо, всегда может стать еще хуже. Иван всегда знал и помнил об этом, но знание само по себе ничего не меняло. Менял лишь практический опыт. Когда Великий Холод разрушил прежний мир, это выглядело чертой, после которой ничего нет – все самое худшее уже случилось. Потом люди приспособились, жизнь потянулась дальше, и, хотя смерть шла позади в считанных шагах (иногда кожей затылка ощущалось ее противное дыхание), оказалось, что они живы, какой бы ни была эта жизнь, и умирать не хотелось – теперь снова было что терять, точь-в-точь, как в Прежней Жизни. Подумать только! Мир ухнул в бездну, но… ничего не изменилось! Надежда, эта лживая сука, все что-то нашептывала, человек ей верил, жил дальше, бежал наперегонки со смертью.
Этот противоестественный слалом, не прекращавшийся месяцами, в конечном итоге, добился того, к чему стремилась Надежда: Иван и Ева забыли, что время их уходит, забыли, что в этом мире они не смогут выжить – их уничтожат собаки, крысы или банда, рано или поздно это случится. Слишком много препятствий, чтобы обходить их без единой осечки до самой старости. Они забыли обо всем, и теперь в их сознании собственная жизнь, хоть и полная опасностей, выглядела вполне естественной. Теперь у них мог родиться ребенок, теперь и Надежда была не особо нужна – они просто жили. А когда повстречали Грэга и Анну, ощущение обычной жизни только усилилось. И лишь теперь, потеряв Еву и своего будущего ребенка (пусть даже на время), Иван осознал, что их жизнь в последнее время была призрачной, но они не обращали на это внимания. Зачем? Такой же неустроенной и хрупкой была Прежняя Жизнь, а ступени в Бездну бесконечны: в сравнении с теперешней минутой вчерашний день казался пронизанным счастьем, светлым будущим, долгими-долгими вечерами с любимой женщиной и ребенком, которого она еще родит.
Иван понял, что плохо видит: на глазах выступили слезы. Они не прекращались, и он, разозлившись, подтянулся к дивану, прижался к нему лицом, потерся.
Когда он приподнял голову, взгляд уперся в зеркальце.
Зеркальце лежало в углу – между спинкой и боковиной. Иван поразился: как он мог про него забыть? Он видел, как Ева бросила его, но не понял, зачем она это делает. В тот момент потрясение от происходящего было сильнее, горечь от ухода Евы мешала соображать. Ева предугадала, что Грэг закроет дверь, и у Ивана не останется шанса выбраться из помещения, чтобы уже в ресторане разбить бутылку, найти что-то острое, чем можно разрезать веревки. Даже сейчас зеркальце не казалось стопроцентным решением, но это был хоть какой-то шанс.
Иван закрыл глаза, попытался ни о чем не думать, успокоиться. Получилось, хотя и не сразу. Мысль, а куда поведет Еву Грэг, пронзала мозг, не желая откладывать решение на потом.
Когда Иван поборол страхи, призраками заполнявшими комнату, он испугался, что заснет. Он подтянулся, сел, приготовился и, оттолкнувшись ногами, забрался на диван. Он подполз к зеркальцу, обхватил зубами ручку, привстал, скатился на пол. Теперь нужно разбить зеркальце – получить осколки. Иван лежал на ковре, истлевшем, но ткань все равно смягчила бы удары. Иван перекатился ближе к двери, где ковра не было. Он не знал, чем покрыт пол, но материал был твердым. Иван положил зеркальце на пол, отполз, чтобы оно оказалось под ногами. Помедлив, он поднял ноги, резко опустил их.
Треск. Иван приподнял голову, глянул. Зеркальце треснуло, но не разбилось. Иван набрал воздуха и нанес два удара один за другим. Посмотрел. Несколько мелких осколков, отлетевших в сторону, не годились, зато подходил один крупный.
Иван перекатился к зеркальцу грудью, рассмотрел осколок, повернулся на спину, осторожно нащупал его пальцами. Порезы от такого осколка – мелочь, но потери крови, пусть и незначительной, не хотелось. Это может сказаться, когда нахлынет слабость, а за ней подкрадется сон. Когда Анна связывала его, Иван напряг руки, теперь он расслабился, появилась небольшая амплитуда движений.
И все равно ему пришлось долго мучиться, прежде чем что-то получилось. Веревка была качественной, осколок недостаточно крупным, пальцы быстро устали, пришлось сделать паузу. Затем еще одну. И еще. Веревка не хотела поддаваться, Иван вспотел так, что пришлось закрыть глаза, чтобы пот не щипал их, хотелось пить, с каждой минутой сильнее, и даже мысль, что он быстрее умрет от жажды, нежели освободиться, вскоре показалась вполне реальной.
Несколько раз, выдержав паузу, Иван пробовал разорвать путы, но тщетно. Приходилось снова подтачивать веревку осколком, и когда она разорвалась, он даже удивился. Освободив руки, он растер запястья. Невероятно – на пальцах не оказалось ни одного пореза. Даже не освободив ноги, Иван подался к ведру с водой, которую они использовали для умывания, выпил ее в два подхода.
Отдышавшись, он разрезал веревку на ногах, размял суставы, поднялся. Дверь показалась еще одним серьезным препятствием, Иван убедился в этом, попытавшись выбить ее сначала плечом, затем ударом ноги. Возможно, через сотню таких ударов дверь бы не выдержала, но для Ивана такая нагрузка была некстати, не считая потери времени.
Он обследовал комнату и в сейфе нашел пустую железную коробку. Неясно, что там хранилось ранее, это было неважно, зато материал был крепким, в руку коробка легла надежно.
С десятого удара Иван сломал замок. Дверь, капитулируя, распахнулась. Лишь на пороге Иван осознал, насколько спертым был воздух в помещении. Он забрал рюкзак, благо его оставили, хотя Грэг достал оттуда все необходимое, покинул комнату, прошел в кухню ресторана. Он нашел нож, закинул в рюкзак консервы (как это Грэг что-то оставил?), нашел пластиковую бутылку и наполнил ее водой, она неприятно пахло, но выбора не было – Иван все еще хотел пить. Поколебавшись, он прихватил с собой маленькую бутылку виски. Хоть какой-то допинг, если станет невмоготу.
Ему хотелось посидеть на дорожку, он должен был успокоиться, минута ничего не решала, впереди его ждала дорога, где нельзя допускать ошибки, но страх за Еву, страх потерять ее навсегда гнал его прочь, словно кто-то стегал плетью.
Повесив рюкзак за спину, приспособив нож сбоку на ремне джинсов, Иван допил воду и вышел из ресторана.
Время приближалось к полудню.
Горечь потери, угрожающей остаться невосполнимой навсегда, лишила Еву энергии, она едва шла. Грэг подталкивал ее, что-то приговаривая, по его мнению, шутливое и успокаивающее, но Ева его не слушала.
Когда здание, где остался связанный Иван, скрылось из виду, Ева подумала, не рвануть ли в сторону и затеряться среди домов? Она не решилась. Через сотню-другую шагов, пока она это обдумывала, пришло понимание, что Грэг ее нагонит. Почему-то Ева была уверена, что он бросит Анну, но Еву не упустит. Было еще одно но: упустив Еву, Грэг вернется в ресторан, можно не сомневаться. Для чего Еве бежать, как не для того, чтобы вернуться к мужу и освободить его? Для нее самой, оставшейся в одиночестве, Иван – единственный шанс. Грэг вернется сразу же, и тогда, опять можно не сомневаться, убьет Ивана. Просто, чтобы лишить Еву последнего шанса, если только она не выберет Грэга. Конечно, Ева не будет этого знать и вернется к Ивану. К мертвому.
Убежать в этой ситуации означало то же, что прибежать через час обратно к Грэгу. С той разницей, что теперь она лишит себя и Ивана последнего призрачного шанса на воссоединение.
Километра через полтора Ева испытала новый приступ страха, когда они подошли к широкому перекрестку, где кроме перпендикулярной улицы была и железная дорога. На перекрестке был выписан знак, указывающий на север.
До этого Ева не успела задуматься, в какую сторону их с Анной поведет Грэг, и лишь сейчас осознала, что после ресторана они пошли в том же направлении, которое планировали вчетвером. Это ее удивило. Не то чтобы Грэг должен был запутать следы на всякий случай, если Иван вдруг освободится, кажется, Грэг в это не верил, но логичней предположить, что прежняя неприязнь к решениям Ивана вынудит его идти, если не обратно, на юг, хотя бы повернуть на запад или восток.
И вот этот знак. Ева сжалась. Если раньше Грэг вел их по инерции, не особо вникая, куда и в какую сторону, лишь бы уйти подальше, теперь этот знак, выписанный куском красного кирпича, наверняка подтолкнет его что-то изменить.
Как Иван отыщет их след?
Грэг медлил. Он постоял, рассматривая дома и дорогу в бинокль, покосился на знак. Он заметил, как Ева быстро глянула на него, ухмыльнулся.