е, действовал на ближайшее окружение кнутом и пряником, но по-прежнему, уже долгие годы, оставался не выше гопника из соседнего двора. Один старший «коллега», многому научивший Волка, а сейчас медленно загибавшийся от туберкулеза, когда по старой памяти они вдвоем напились, высказал предположение, что время для Волка неподходящее. Все стали цивильными, откровенное насилие не в моде, борьба идет в сфере финансов, торговой конкуренции и во Всемирной Сети. На этом фоне Волк словно попал не в свое время. Это раньше можно было оставаться, пусть и подонком, но мужиком, а сейчас выигрывали только скользкие и желеобразные гниды-хамелеоны. Бесхребетные и постоянно менявшие окрас, они, тем не менее, обложились высокими стенами, и, не входя в правящую верхушку, до них было не добраться. Оставалось перебиваться разной мелочью, надеясь, что на судьбе написано умереть своей смертью.
И вот пришел Великий Холод. Для кого-то – горе, конец всему, а для кого-то это оказалось таким долгожданным шансом. Кто-то смог не поддаться панике, собрать вокруг себя людей, не каких-нибудь, первых встречных, а подходящих. Кто-то смог создать некое подобие организации, добиться того, чтобы крысы, обнаружив группу людей, не лезли в наглую, а держались поблизости, как вассалы, опасные, готовые вцепиться в глотку сюзерену при малейшей слабине с его стороны, но все-таки вассалы, а не хозяева, вынуждавшие покидать места. И собаки – они проходили мимо лагеря Волка, они крутились неподалеку, рассчитывая поживиться, как в старые добрые, но они не совершали безрассудных попыток атаковать. А говорят: безмозглые твари. Нет, не безмозглые, раз признали чье-то первенство. Волк оказался одним из немногих, кому Великий Холод пришелся кстати. У него были планы, далеко идущие, вполне реальные. И беременная девка на фоне повсеместного бесплодия могла сослужить определенную службу. Он, правда, еще не разобрался, чем для человека стал сон, и почему те, кто может себе это позволить, спят все больше и больше. Впрочем, вряд ли это серьезная проблема, в конце концов, спать – не мешки ворочать, чтобы добыть пропитание.
Волк уселся в кресло, потянулся, зевнул. Храп стоял невероятный, но эти звуки Волку не мешали. Рабы – те, кому сейчас было дозволено поспать – находились в другом крыле, и взгляд Волка ничто не раздражало. Он зевнул еще раз, раздражаясь, почему Борода никак не дойдет, но в этот момент показался Арни. За ним мимо часового на входе прошел Борода.
Волк посмотрел на него, не говоря ни слова. Борода покачал головой.
– Ни черта. Никаких следов, – сказал он. – Может, они свалили куда-нибудь на восток, может, их сожрали собаки. Всяко могло случиться.
Волк молчал, разглядывая Бороду. Приказать, чтобы его проучили? Впрочем, если наказывать кого-то из своих боевиков, нужно, чтобы в дальнейшем они не смогли отомстить. Значит, убить или покалечить. Волку показалось, что поступить так с Бородой – слишком круто. Подобной расправой Волк породит недовольство. Его должны не только бояться, но и уважать.
Именно Борода, который уходил с Лысым и еще одним боевиком в дальний дозор с целью посмотреть, как обстоят дела южнее, первым заметил, что у одной девки, улизнувшей от них в составе небольшой группы, как-то странно выделялся живот. Позже Лысый, тоже видевший дамочку, догадался, что она, возможно, беременна. Они будто чувствовали, что для Волка это будет представлять интерес, и по дороге назад взяли восточнее, рассчитывая снова найти беглянку с ее компанией. Из-за этого им пришлось далеко от пристанища бросить мотоциклы, когда закончилось горючее, и дальше идти пешком, пока они не нашли припрятанные заранее велосипеды. Потеря мотоциклов была мелочью, техники хватало, а вот новость о беременной взволновала Волка. Возвращаясь, они видели непонятные знаки, и уже во время отчета перед Волком Лысому пришла мысль, что знаки, быть может, были там, где шли беглецы. Это напоминало притянутую за уши фантазию, но Волк ухватился и за это. Он позволил Бороде выспаться и отправил его назад с самым толковым в банде следопытом.
И вот все зря. Если и была девка с животом, она растворилась в неизвестности вместе со своими дружками. Волк поразмыслил и решил не сдаваться. У него были люди, и эти люди будут делать все, что он им прикажет. Ну, почти все.
– Нам нужна эта девка. Не мне, нам. Понятно?
Арни и Борода кивнули.
– Арни, разбуди Лысого. Пусть соберется и тебя соберет. А ты поспи. Возьмете «коней». Только канистры не забудьте, сколько потянете. Прошерстите трассу, но не только М-3, прощупайте второстепенные дороги. Понятно?
Арни кивнул. Вот кто говорил минимум слов, и это Волку нравилось. Арни даже во сне не храпел.
– Идите! – Волк зевнул и поплелся к кровати.
Ситуация ухудшалась с каждым часом. Иван чувствовал это. Силы покидали его медленно, почти незаметно, но подступавшую сонливость спутать с чем-то было нельзя.
Он давно не видел ни знаков, ни вещей, оставленных Евой. Минула ночь, он протоптался на небольшом участке дороги, опасаясь, что пропустит в темноте что-то важное, и теперь проклинал себя за то, что не шел все это время вперед. Быть может, он нагнал бы Еву, они с Грэгом должны были остановиться и поспать, он «сжег бы» их фору, а теперь шанс потерян. Нужно было рискнуть, но он в который раз решил сделать все обстоятельно, даже на краю гибели он не мог избавиться от этой привычки, возможно, толковой в Прежней Жизни (да и тут сомнения), и уж точно никуда не годившейся теперь, когда все медленно соскальзывало в бездну.
Сколько раз за их недолгую семейную жизнь Ева корила его за попытки все просчитать, выяснить все досконально, а уж потом действовать. Она удивлялась, как в творческой личности, которая совершенно не склонна к иной практической деятельности, уживались подобные черты, которым, казалось, в ней не было места. Не пытайся контролировать окружающий мир, говорила она ему, надорвешься. Ему не хватало бесшабашности, как коту Леопольду из старого мультика не хватало злости, Иван знал это, но в который раз никак не использовал знание о самом себе.
Когда вчера сумерки перешли в ночь, и видимость стала нулевой, он не просто опасался пропустить место стоянки Грэга, он считал ошибкой двигаться дальше. Сейчас, при свете дня, ошибка, казалась совсем иной. Все относительно? Значит, что бы он ни делал, это всегда будет ошибкой и одновременно правильным решением? Смотря, что держать за знаменатель. В его ситуации основой было спасение Евы, и все, что к этому не вело, было ошибкой.
Силы уходили, он уже не мог идти достаточно быстро, чтобы знать наверняка: он двигается быстрее Грэга с двумя женщинами, и расстояние сокращается. К полудню он пересек железную дорогу, вошел в небольшой городишко (или крупную деревню), заметил, что параллельно с ним идет трасса, остановился, не в силах решить, идти ли через городок или выйти на большую дорогу.
Эта остановка показала ему, как он измотан. Пока он шел, запас энергии казался реальным, стоило сделать паузу, и теперь он понял, что ему лучше не останавливаться и уж точно не садится. Иначе он не встанет.
Иван почувствовал страх. Вчера, да и сегодня утром, он не впускал страх в душу, удавалось отвлечься благодаря сосредоточенности на поисках следов Евы, сейчас в его броне возникла молниеносная брешь, и этого оказалось достаточно.
Как назло, ближе к трассе ненадолго мелькнул шатун. Мелькнул, скрылся, Иван его не рассмотрел, но судя по шатающейся походке, не приходилось сомневаться, кто это был. Он явился, словно неумолимое и откровенное подтверждение ближайшего будущего Ивана. Вот, что его ждет! И ничто в мире не позволит этого избежать. Если только… он не отыщет Еву.
Иван зарычал, ударил себя по щеке ладонью. Боль немного встряхнула, но у него мелькнула мысль, не так ли начинается состояние, которое нормального человека превращает в шатуна? Он пошел вперед, через городок, параллельно трассе. Он надеялся, что Грэг, этот хапуга и проныра, не пропустит столько домов. Ночь они пережили, Иван их не нагнал, чего Грэгу бояться? Он должен вести себя так же, как прежде. Должен проверить магазины. Здесь одна центральная улица, и если Грэг с Евой все еще здесь, Иван их увидит.
Он медленно миновал деревню, пересек железнодорожную ветку-тупик. Перешел маленькую речушку, вошел в очередную деревню. Параллельно тянулась трасса. Иван заметил, как много энергии уходит на то, чтобы рассмотреть дома по обе стороны улицы, изучить тротуары, дорогу, по которой он шел. Любой поворот головы требовал усилий. Но не смотреть по сторонам и не тратить на это энергию, было рискованно.
Сон усиливал натиск. Страх усиливал натиск. Иван осознал: его хватит от силы еще на пару километров. Однако надежда в последний момент встретить Еву еще жила. Правда, тут была проблема. Если он встретится с Грэгом, шансы одолеть его выглядели призрачными. Он слишком истощен. Сейчас он меж двух огней, и каждый выглядит роковым.
Миновав деревню, ему стало чуть-чуть легче. Не отвлекали дома и переулки, пару километров он двигался на автомате. Он снова пересек железную дорогу, а за ней вступил в очередную деревню. Пустынная улица по-прежнему вела на север. Смотреть по сторонам стало невмоготу. Иван просто шел через не могу вперед.
На пороге одного из домов кто-то сидел. Иван скосил глаза. Это был старик – он улыбался, глядя на Ивана. Иван зажмурился, медленно открыл глаза. Старик исчез. Его нигде не было. Иван прошел совсем немного, когда боковым зрением уловил кого-то. Он повернул голову.
Старик снова сидел на прежнем месте.
День перевалил за середину, когда они вошли в очередную деревню. Еву трясло. Она как будто чувствовала, что где-то там, позади, из Ивана уходит жизнь. Она уже не могла терпеть. Она не могла мириться с тем, что потеряет Ивана навсегда, и даже ребенок (на рассвете он шевелился!) у нее в животе перестал быть гарантией, что она подчинится.
На входе в деревню Анна незаметно сблизилась с Евой, пока Грэг в бинокль изучал дома, трассу слева, дорогу впереди, прошептала: