В какой-то момент Арни показалось (на этот раз действительно скорее показалось), что он уловил какой-то шорох. Все трое замерли, но вскоре двинулись дальше. Приблизился конец деревни, после которой тянулась соседняя, но что-то, возможно, интуиция, потребовала от Арни вернуться и проверить все заново. Пройти по задним дворам – пустить парней по обеим сторонам, а самому остаться на улице. Если здесь кто-то кричал, этот кто-то вряд ли находился в соседней деревне, наверняка где-то на пройденном участке.
Арни остановился, глядя назад, высказал свои соображения. Борода остался равнодушным, а Лысый, который рассчитывал продолжить обед, был недоволен. Для Арни его недовольство значило не больше спрятавшегося за облака солнца. Светит оно или нет, температура все равно примерно одинаковая.
Они двинулись назад, и внезапно Арни померещилось какое-то движение, впереди по правую руку. Видел он чью-то голову? Какие-то доли секунды – слишком мало, чтобы сказать наверняка. Арни уже хотел отправить напарников на задние дворы, но все изменилось.
– За мной, – он пошел вперед, через пару шагов побежал.
Он бежал бесшумно, удаляясь от помощников, и Лысый поразился, как подобная махина может перемещаться с такой легкостью. Таким Лысый его еще не знал – не довелось наблюдать. Борода, несмотря на габариты, обогнал Лысого, но двигался он неуклюже, с надрывом.
Арни остановился, и они нагнали его. Он рассматривал ничем не примечательный, плохо сохранившийся дом, и пауза затягивалась. Лысый не выдержал, тихо проговорил:
– А че тут? – он поднял арбалет.
Арни ответил не сразу:
– Когда мы проходили здесь… в дверном проеме… было пусто.
Теперь дверной проем наполовину – нижняя часть, не больше метра – загораживала покореженная дверь. Ее положили на ребро изнутри.
Анна едва не закричала от ужаса. Она с трудом разобрала слова здоровяка из троицы, но смысл был понятен: их обнаружили. Она была готова проклясть себя за то, что, увидев внутри входную дверь, валявшуюся на дырявом полу, прикрыла дверной проем.
Возможно, бандиты все равно попытались бы зайти в дом, но так она лишила себя и Грэга даже призрачного шанса остаться незамеченными. Ей не хватило лишь немного хладнокровия!
Увидев, что троица по какой-то причине возвращается, Анна не должна была прятаться с Грэгом именно в этом доме. Нужно было рискнуть и пробраться дальше. Но паника при мысли, что их заметили, швырнула ее, как ветер бабочку. Она лишь сообразила сделать крюк на угол дома и схватить ружье. Грэг стонал, перемещаясь, как пьяный, и на его помощь рассчитывать не приходилось.
Когда они прикрыли дверной проем и замерли в соседней с прихожей комнате, время потянулось так медленно, что Анна почувствовала изнеможение. После этой противоестественной паузы звук шагов снаружи хлестнул ее обжигающей плетью. Грэг попытался отобрать у нее ружье, но она не позволила. Она опустилась на одно колено и направила дуло в дверной проем.
И снова долгая, садистская тишина. Анне померещился шорох на заднем дворе – благо нигде не было стекла, и все звуки свободно проникали в дом. Она хотела обернуться к задним окнам, уверенная, что дом окружают, но снаружи заговорили, и она поняла, что троица выжидала. Последние сомнения в том, что их нашли, исчезли.
Паника вновь толкала ее на какие-то действия, Анна осталась неподвижной лишь потому, что бежать было некуда. Стоит выскочить на задний двор, их услышат, и на открытом пространстве, особенно из-за состояния Грэга, их шансы станут минимальны. В доме надежда оставалась. Вопрос был лишь в том, насколько важно банде захватить парочку людей, вооруженных и готовых отстреливаться. Готовы они рисковать жизнью, штурмуя дом?
Мягкий шорох шагов подтвердил ожидаемое развитие событий: кто-то, возможно, сразу двое, шли к дверному проему. Анна почувствовала слабость – она едва не выронила ружье. Руки заколотились, сердце полезло куда-то к горлу, на лбу выступила испарина. Мелькнула мысль (Анна уже думала об этом несколько минут назад) закричать, предупреждая, что в доме вооруженные люди, и они не собираются сдаваться. Быть может, это отпугнет банду, они отступят. С горечью и ужасом она осознала, что надо стрелять, как только кто-то покажется в поле зрения, стрелять без предупреждения. Анна прислонилась плечом к дверному косяку, едва уловимые шаги приближались.
И тут ей помог Грэг. Он вновь попытался забрать у нее ружье, она сжала руки, возвращая хоть какую-то концентрацию, а в следующее мгновение увидела плечо, руку, лицо Чернобородого. Рядом с ним появился Здоровяк.
Пуля выбила кусок щепы в дверном косяке. Здоровяк схватил Бороду за плечо, рывком убрал его из поля зрения Анны, и следующая пуля через дверной проем сотрясла кустарник на улице. Останься Борода на месте, Анна подстрелила бы его. От понимания этого у нее сперло дыхание, она выпустила ружье, как будто оно стало горячим, тут же подхватила его.
– Эй, кретины! Не стрелять! Мы вам ничего не сделаем!
Анна не видела, кто кричал, но была уверена, что это Борода – сквозь гнев прорывалась истерия едва не погибшего человека.
– Уходите! – Анна выкрикнула прежде, чем обдумала ответ. – Уходите, у нас ружье!
Пауза – в реальности не больше трех секунд – показалась минутной. Они услышали другой голос – спокойный и уверенный, голос здоровяка:
– Мы ищем женщину с животом. Беременную. Мы ей ничего не сделаем.
– Пошел ты… – голос Грэга был слаб, но его наверняка слышали.
Анна поспешила исправить ситуацию:
– Ее нет! Она ушла! С мужем! С нами их больше нет!
Здоровяк какое-то время молчал:
– Не бойтесь! Она нам нужна! Мы хотим… защитить ее! Хотите – пойдете с нами. Нет – просто отпустите ее.
– Ее тут нет! – в голосе Анны появились истерические нотки. – Это правда!
Слова вызвали недовольство Бороды:
– Хватит заливать, ты… стерва! С тобой по-хорошему говорят!
Скорее всего, его осадил Здоровяк, заговорил сам:
– Откуда нам знать, что это правда?
– Нас тут двое! – выкрикнул Грэг, поморщившись.
Пауза. И снова Здоровяк:
– Давайте проверим! Кто-нибудь, без оружия, зайдет к вам. И проверит!
Грэг прошептал:
– Лжет, гнида…
– Согласны?
– Нет! – крикнула Анна. – Уходите! Я вам не верю! Вы убьете нас! Или сделаете рабами.
– Нам нужна только беременная!
Анна не ответила, ее трясло. Было ясно: от них не отстанут. Быть может, троица искала в первую очередь Еву, но другая женщина, пусть и без живота, им тоже пригодится. Развлечься, рабский труд, да мало ли что у этих сволочей на уме.
Здоровяк снова подал голос:
– Подчинитесь! И останетесь живы. Иначе… у вас нет шансов. Нас здесь не трое, гораздо больше. И все вооружены, – пауза. – Так что? Можно зайти, посмотреть?
Смутная тень упала на дверной косяк. Анна уперла в плечо приклад ружья, приподняла дуло. Здоровяк осторожно заглянул в дверной проем, помахал руками.
– Нет! – Анна пыталась унять дрожь в руках. – Не входи!
Приподняв дуло, – сейчас она точно не хотела убивать – Анна вдавила спусковой крючок. Здоровяк исчез вместе с грохотом выстрела. Заорал Борода:
– Стерва! Ты пожалеешь!
И Здоровяк:
– Зря! Очень зря!
Анна переглянулась с Грэгом и беззвучно заплакала.
Лишь один раз Ева поймала себя на мысли, что, возможно, бегство было ошибкой, и нужно было остаться – хотя бы родить ребенка, если не повезет, и Иван не сможет отыскать ее сам. Она отогнала эту мысль, но само ее появление оставило неприятный осадок.
К этому моменту она устала. Было максимум три-четыре часа пополудни, сонливость еще не проявляла себя, усталость была психологической, она окапалась не в теле, а где-то в душе. Страх хлестал и хлестал, Ева продвигалась медленно, и от этого удары невидимой плетки становились еще болезненней. Она рассматривала не только дома и дворы, она изучала асфальт дороги, бордюры, стволы деревьев. Когда она покидала деревню, легче не становилось. Обочина дороги и заросли вдоль нее тоже требовали внимания.
Ева спешила, изредка узнавая путь, по которому шла вместе с Анной и Грэгом. Она в ужасе отгоняла мысль, что ей делать, когда наступит ночь. Идти?
К вечеру она вновь приблизилась к очередной деревне, где уже была день или два назад. Равнодушное солнце медленно клонилось к горизонту, забирая последние шансы Евы, и, взглянув на него, она разрыдалась, пусть и понимала, что это глупо. Возникло и крепло чувство, что Иван так и не выбрался из того ресторана, а в том, что она не заснет и доберется до города, Ева сомневалась.
Она шла по деревне, подвывая, стирая слезы, и не заметила шатуна. Невысокий, плотный, с длиннющими руками, похожими на клешни краба, он вывалился справа из очередного захламленного двора, неуклюже двигаясь ей наперерез. Он сипел, как будто пытался побороть боль или нес на себе что-то тяжелое, но ни этот звук выдал его. Шатун шаркал ногами по земле и, зацепившись за очередную трещину на дороге, выбил асфальтную крошку.
Шорох привлек внимание Евы, и она обнаружила, что шатун находится всего в пяти шагах. Прежде она не могла подпустить кого-то настолько близко – она искала Ивана, рассматривая все, что ее окружало. Однако, даже увидев опасность, она не сразу приняла меры. Глаза шатуна, воспаленные, прожигающие насквозь, парализовали ее. В них плескалась безумие, боль, ярость и… детский страх. Эта странная смесь (как она вообще уловила все это?) не столько пугала, сколько притягивала, а расстояние сокращалось. К ней уже тянулись руки-клешни.
Спасла Еву неловкость шатуна. Его повело влево от нее, совсем немного, этого оказалось достаточно, чтобы она поднырнула у него под рукой и отскочила на пару шагов. Расстроенный неудачей, шатун заревел. Звук хлестнул Еву по ушам, зажмурившись, она побежала прочь. Шагов через двадцать она оглянулась, и Краб удивил ее. Он бежал следом, сокращая расстояние!
Она задыхалась, при таком темпе у нее не было шансов, требовалось укрытие. Слева она увидела дом, там не было двери – чернотой зиял дверной проем, но в доме были низкие окна без стекла. Несмотря на панику, Ева сообразила, что это шанс. Шатун мог двигаться быстро лишь по инерции, только путь без препятствий позволит ему настичь жертву.