Выжившие хотят спать — страница 29 из 79

Огонь лизал дверной проем, и Грэгу с Анной пришлось выскочить, чтобы избежать ожогов. Грэг замер перед крыльцом, дуло ружья моталось из стороны в сторону, его руки дрожали. Анна толкнула его вперед – ее спина и ноги не выдержали жара. Грэг прошел еще пару шагов, остановился. Ничего не происходило, никто не нападал. Мелькнуло облегчение: пожар – случайность, бандиты ушли еще вчера.

Грэг пошел к дороге, Анна за ним, облегчение превращалось из пересыхающего тоненького ручейка в набирающий обороты поток, когда ночной воздух прорезало что-то тонкое и черное, похожее на змею. Кнут обхватил ружье, вырвал его из рук Грэга и, лишь когда ружье улетело за кустарник, Грэг осознал, что безоружен. Скорость, с которой это произошло, поразила, и оба, Грэг и Анна, застыли, не в силах как-то отреагировать.

Из зарослей показался Арни. В отсветах разгорающегося пожара он напоминал киборга-убийцу из фантастического фильма-триллера, никак не живого реального человека. Его улыбка – провал черного рта – усилила впечатление. Его напарники – Борода и Лысый – появились с двух сторон, зажимая беглецов в клещи, и они гораздо больше напоминали живых людей.

Арни пошел к мужчине и женщине.

– Каково?! Даже опомниться не успели. Поэзия, не оружие!

Он наслаждался тем, как использовал кнут. Анна вцепилась Грэгу в спину. Он дрожал, но пытался побороть страх, хотя бы внешнее его проявление.

– Отпустите нас, – не выдержала Анна.

Лысый заржал. Борода плотоядно рассматривал Анну.

– Их, в самом деле, двое, – сказал он.

Арни медленно, наслаждаясь прикосновениям к коже, смотал кнут.

– Отпустить? – он, казалось, задумался. – Если вы нам поможете… тогда… Я подумаю, что можно сделать.

За их спинами трещал огонь, пожирая давно умерший дом.


Ева шла, чувствуя, как силы покидают ее. Так долго она еще не бодрствовала, и никакое стремление не могло восполнить основной физической потребности нового мира.

Прошедшая ночь далась нелегко. Она просидела полночи в доме, где спряталась от шатуна. Он долго хрипел, не желая отдать жизнь, скреб руками и ногами землю, а она ждала, уткнувшись лицом в колени, и в голове была пустота. Какое-то время она просидела после того, как шатун затих, потом вышла, стараясь не смотреть на неподвижное тело, хотя темнота все равно не позволила бы ей увидеть детали. Ева прошла не больше сотни шагов, присела на крыльце ближайшего дома. Здесь она ждала рассвет, не желая в темноте пропустить какой-то след, оставленный Иваном, либо пропустить его самого.

Когда на небе появилась светлеющая серая полоса, она почувствовала, как в животе толкается ребенок. Раньше это порождало оптимизм, ирреальную радость, раньше хотелось парить и петь, сейчас Ева заплакала, вновь ощутив в голове ту же пустоту, как в момент ожидания кончины шатуна. Выплакавшись, она двинулась вперед.

Как ни странно, страх слабел – его вытесняло, медленно и незаметно, безразличие. Ноги гудели, во рту пересохло. Усилия требовались не только для того, чтобы рассматривать дома и дорогу, но и для мысленной поддержки цели – спасти Ивана и собственную жизнь. Усталость, этот циничный кредитор, высасывала свое. Вопрос, что ей делать, когда появится угроза превратиться в шатуна, еще впечатлял, но как-то вполсилы.

После полудня она вошла в очередную деревню и не могла вспомнить, проходила ли здесь вместе с Грэгом и Анной. Оставалась надежда, что другой дороги назад не было. Тишина мертвого селения, привычная для лесной дороги, навалилась на нее, лишая остатков воли. Она поняла, что надо передохнуть, хотя бы немного. Был риск, что она уже не встанет, но пока еще призрачный. Если она отдохнет, ей станет легче, она сможет идти до заката. Но вторую ночь ей не пережить. Эта мысль кольнула ее, но слабо – усталость, лишая всего, действовала, как местный наркоз.

Справа через два дома была скамейка со спинкой, всего пару шагов от дороги. Ева подошла, сняла рюкзак, присела, из груди непроизвольно вырвался стон. Она ненадолго закрыла глаза, но, опасаясь уснуть, открыла, выпрямила спину.

Посередине улицы, напротив нее, на асфальте был какой-то рисунок. Ева увидела бы его сразу, если бы не решила присесть, и ее внимание сосредоточилось на скамейке. Несколько секунд она смотрела на него, затем вскочила, подалась вперед. Ноги задрожали, появился странный жар.

Рисунок казался детским. Четыре человечка стояли, взявшись за руки. Два мальчика (или мужчины?) и две девочки. Понять половую принадлежность можно было лишь по платьям-треугольникам девочек. В остальном фигурки выглядели одинаковыми. Голова-круг, ноги-палки, неуклюжий овал-тело. Здесь не было стрелки, не было слов, но Ева почему-то решила, что это как-то связано с тем, что они видели раньше. Та же неловкость, опять красный кирпич вместо мела или мазута, опять посреди дороги в конце (или вначале?) деревни.

Она вскинула голову, как будто надеялась застать того, кто оставил рисунок, прошла с десяток шагов вперед. Успокоившись, она вернулась к скамейке, забрала рюкзак, снова пошла вперед, рассматривая дома. Неожиданный знак-рисунок придал энергии. Теперь Ева не ленилась обходить каждый дом в отдельности. Эта была страховка, требовавшая времени и дополнительной энергии, но Ева не сомневалась, что делает это не зря. Она продолжала огибать дома, рассматривая задние дворы, даже когда снова почувствовала, как уходит энергия. Она беззвучно молилась, чтобы надежда и предчувствия не подвели ее. Она буквально требовала у реальности своего Ивана.

И она его увидела.

Он лежал в траве на обочине, свернувшись калачиком, рядом был его рюкзак. Ева замерла, как если бы опасалась, что увиденное окажется видением. Страх, что Иван мертв, мелькнул где-то так далеко, что она его не почувствовала. В животе толкнулся ребенок, и Ева, как от толчка в спину, побежала к мужу.

Опустившись на колени, она уловила его дыхание, радостно вскрикнула, приникла к нему. Она гладила его бритую голову, целовала лицо, шею, сжимала руками плечи, грудь. Из ее глаз текли слезы. Она собиралась разбудить его, не только, чтобы убедиться, что все нормально, отыскав Ивана, она осознала, что потребность во сне стала просто катастрофической.

Она не успела потормошить его, как прежде – Иван проснулся сам. Ее напористые ласки сделали свое дело.

17

Анна и Грэг сидели рядом, спинами к шершавой стене. Они находились внутри дома напротив прежнего сгоревшего пристанища. В комнате кроме них был Борода, и он постоянно контролировал пленников. Их не связали, и это казалось не оплошностью бандитов, а признаком их уверенности в своих силах.

Анну терзал страх. Грэг казался безучастным, а ее трясло. Она видела взгляд Бороды, и то, что он ничего не предпринимал, лишь ухудшало ее состояние. Бандиты ждали, и Бороду распирало от предвкушения – он пытался это скрыть, но у него не получалось.

Здоровяк сказал, что отпустит их. Если они помогут найти беременную, одну или с ее мужчиной, не важно. Анна этому не поверила, впрочем, ей было так страшно, что она плохо воспринимала обещанное Здоровяком. Они с Грэгом угодили в яму, из которой выбраться без помощи со стороны нереально – их не отпустят просто так, никак не использовав. Теперь она не только не беспокоилась о Еве, подруга превратилась в некую абстракцию, в одну из прошлых жизней. Собственный инстинкт самосохранения плотной пеленой скрыл от нее остальной мир.

Поверила троица, что пленники не знают, где сейчас Ева, или нет, им ничего не оставалось, как ждать – они рассчитывали, что беременная по какой-либо причине вернется сюда. Потому сделать то, от чего распирало Бороду, они не спешили – дополнительный риск, отвлекаясь, упустить беременную. Это лишь временно отдаляло весь ожидающий Анну и Грэга кошмар.

Пленникам разрешили поспать, но ни ему, ни ей заснуть не удалось. Перспектива не проснуться казалась не самым страшным итогом, но, пока они были живы, внушила такой же ужас, как и похотливые взгляды Бороды. Когда кто-то из бандитов перекусывал, пленникам ничего не предлагали, и это лишний раз доказывало, как плохи их дела. Лишь ближе к закату этого долгого мучительного дня Здоровяк предложил Анне и Грэгу по куску консервированного хлеба. Оба жадно уничтожили еду. Подобие сытости ослабило страх, и это, в свою очередь, вызвало приступ сонливости, против которого простым смертным даже в их положении было не устоять. Первым заснул Грэг, через минуту за ним провалилась и Анна.

Разбудили их на рассвете. Спросонья, пока еще не вернулся прежний страх, Анна удивилась, зачем их подняли? Легче контролировать пленников спящими. Или они не заслуживали такой роскоши – спать, пока их новые хозяева бодрствуют? Впереди снова была неопределенность, и все же в сравнении с ней вчерашний страх не так сильно раздирал душу.

С ними опять находился Борода. Вскоре появился Лысый, они с Бородой о чем-то пошептались, Борода остался недоволен, хотя, как показалось Анне, уступил Лысому. Тот прошел вглубь дома, и спустя пару минут Анна уловила тихий храп. Борода сместился к окну, теперь его внимание обратилось на улицу, и Анна догадалась: спит не только Лысый, но и Здоровяк – бодрствует один Борода. Это немногое меняло – Борода по-прежнему следил за ними, не выпускал ружье, между ними была целая комната, но надежда у Анны появилась. Она попыталась взглядом объяснить Грэгу, что надзиратель теперь у них один, Грэг ее не понял, а она не хотела рисковать и отвернулась. Грэг выглядел подавленным, но она верила, что при случае он поможет Анне, нужно лишь уловить подходящий момент. Например, когда Борода выйдет разбудить напарника?

Момент представился часа через два. Борода несколько раз поглядывал на пленников, как будто в чем-то сомневался, Анна изо всех сил постаралась сделать вид, что ничего не заметила и сидит ко всему безучастная. Борода колебался минут пять, он даже остановился на пороге комнаты, где, судя по всему, спал Лысый. Затем он вышел из дома, и Анна услышала плеск льющейся струи – Борода вышел по нужде. Ее будто ударило током, и она подскочила. Она двигалась, а мозг анализировал происходящее с опозданием. Она потянула за собой Грэга, в его глазах появилось недоумение.