Первая собака всей массой ткнулась в него, и Светлая Щетина отлетел бы прочь, его удержала колючая проволока – он застрял в ней, как муха в паутине. Без рук, которые он не смог бы освободить быстро, Светлая Щетина попытался отбиваться, одной ногой, и тварь вцепилась ему в бок, вторая вцепилась в бедро. Третья собака, прыгнув, повисла на плече. Твари кромсали его живьем, он не отступал или не мог отступить, крича от боли, дергался, не в силах отбиться, но его агония все еще сдерживала свору, как плотина быструю и наглую горную речку, за которой останется последнее слово.
Никто из бандитов не смеялся, ничего не комментировал – все застыли, будто не верили увиденному. Они желали чего-то похожего, но все-таки это было не то – слишком неожиданно, жутко даже для них.
То, как твари пожирали живого человека, не желавшего отступить, встряхнуло Грэга. Жуткая агония несчастного, но мужественного парня привела Грэга в чувство. Он попятился, побежал прочь. С десяток шагов, и одна тварь, прорвавшись, помчалась за ним следом. Ее сородичи задержались, миновали долгие секунды, прежде чем, просачиваясь по одному, они бросались в погоне за ускользающей добычей.
Грэг бежал, бежал и бежал. Чужая смерть, тяжелая, как продуманная садистом казнь, вернула ему инстинкт самосохранения, и следом, как по накатанной дорожке, появились страх перед смертью и любовь к жизни. Он слышал тяжелое дыхание нагонявшей его псины, оно приближалось с каждой секундой, мелькнула отчаянная мысль, что надо обернуться, встретить собаку лицом к ней, иначе она собьет его или намертво вцепится в ногу, удерживая его до подхода сородичей. Страх не позволил ему это сделать, Грэг даже не обернулся.
Сквозь панику он подумал: все, конец. Дыхание псины, казалось, обжигало его затылок. Впереди показался Длинноволосый. На бегу он слегка поскользнулся и напоролся на колючую проволоку. Она вошла ему в тело, вцепилась в одежду, и он барахтался, беспомощный, словно щенок, который не в силах протиснуться под щель перевернутой будки. Грэг пробежал мимо, не останавливаясь. Он заметил страх в глазах Длинноволосого, мольбу и злость на конкурента, однако собственный страх затмил все вокруг. Длинноволосый протянул к Грэгу руку, то ли пытаясь схватить его, то надеясь на помощь, а через две-три секунды он уже орал – псина вцепилась ему в ягодицу.
Бандиты заржали. Большинство из них уже отвернулись от погибшего Светлой Щетины, потребность в зрелище подмяла под себя впечатление от смерти первого из беглецов, и они помчались вокруг здания школы, чтобы видеть все детали дальнейшего преследования.
Грэг бежал к тому месту, откуда начался его спринт. Длинноволосый был обречен. Спустя недолгую паузу к первой псине присоединились сородичи, и крик страха сменился воплем боли. Вопль оборвался быстро: несчастного подмяли серые тела, перегрызли глотку, и пир оказался скорым. Твари уже мчались следом за третьей жертвой.
Борода и Кувалда встали с шестами возле прохода. Те из бандитов, что поставили на Грэга, улюлюкали и подбадривали его, один даже побежал параллельно с ним вдоль ограды, споткнулся, остался лежать, но орать не перестал.
В какой-то момент у зрителей возникла уверенность, что беглец не успеет, и его накроют собачьи тела, замолкли даже те, кто болел за него. Грэг выдыхался, расстояние от ближайшей собаки сокращалось.
Арни приблизился к Кувалде и Бороде.
– Открывай, – приказал он.
Кувалда бросил на него взгляд, Борода заколебался.
– А если собаки ворвутся? – спросил он.
– Пара-тройка вам не повредит. Разомнетесь. Открывай!
Борода и Кувалда приподняли козлы и перенесли их на метр, открывая проход на территорию лагеря. Все замерли. Прекратил вопли лежащий фанат Грэга. Грэг приближался, глаза выпучены, на лице блестит пот, напоминающий в полумраке и отсветах костров густо намазанное масло.
– Готовсь! – подал голос Арни, и Кувалда с Бородой вновь приникли к шестам, готовые перенести козлы на прежнюю позицию.
Стало тихо, даже псы перестали выть – те из тварей, кто находился далеко от последней жертвы, встали, как будто могли видеть развязку происходящего. Было слышно, как трещит умирающее дерево в кострах. Треску аккомпанировал лишь топот ног Грэга.
Он пролетел через проход, и в то же мгновение, едва не задев его, Борода и Кувалда сдвинули козлы, закрыв проход. Псина, а за ней следующая, мчавшиеся за Грэгом, влетели в колючую проволоку, и ночь снова ожила: завыли собаки, заорали люди. Грэг споткнулся, упал, сотрясаясь в попытках глотнуть воздуха, слюна текла, на лицо налип песок и трава. Две собаки в колючей проволоке забились, оглашая воздух душераздирающим воем. К ним спешили сородичи, чтобы растерзать в тупике «кишки», растерзать и быстро убраться прочь. Их сопровождали вопли бандитов, некоторые кидали в них камни, еще несколько тварей, напоровшись на проволоку, продлили кровавое пиршество.
Кувалда, державший шест, бросил его, обернулся к Грэгу, осклабившись.
– Моя школа! – заорал он, но в общем шуме его никто не слышал.
Грэг привстал на локтях, его вырвало. Затем его сознание погрузилось во тьму.
Ева задремала, обхватив ствол ветви руками, привалившись к ней грудью и головой. Иван поддерживал ее, не понимая, как они упустили такую важную мелочь – как спать на дереве? Кто-то один должен был использовать то время, когда оставалось лишь ожидание.
Иван поразился – и в тоже время обрадовался – тому, что Ева заснула после жуткого зрелища с Грэгом и двумя несчастными растерзанными. Иван до сих пор был под впечатлением, хотя на востоке небо посерело, бандиты отгуляли, завалившись спать, крики несчастных наложниц смолки, а собаки, хоть и не ушли, по-видимому, еще рассчитывая на поживу, рыскали поблизости от лагеря молча.
Он всматривался в лагерь, размышлял и ждал. Под легким ветерком шепталась листва. Скоро рассветет, он поднимется чуть выше, предварительно разбудив Еву, и с помощью бинокля попытается выяснить хоть что-то. Иван ждал этого и в то же время опасался. Что даст наблюдение? Что он сможет один, без оружия, против такой группировки, пусть даже большинство из них спит? И еще ограда из колючей проволоки…
Что-то в связи со сном промелькнуло где-то на периферии сознания, мысль ценная, но Иван упустил ее, не успев сосредоточиться. Он нахмурился, прикрыв глаза, но нет – что-то любопытное улетучилось без следа.
Из-за этой потери, которую оценить уже нельзя, тревога окрепла, как личинка, у которой предостаточно гниющей плоти. Стоило признать: они с Евой бессильны что-либо сделать. Грэг выжил, наверное, и Анна жива, но это не имеет значения. Они во власти скотов в человеческом обличье. И все-таки при мысли спуститься вниз и уйти, пока не рассвело, перед глазами Ивана вставали картинки – похожие друг на друга, но, кажется, сделанные разными людьми – с четырьмя фигурками, неуклюже, наивно обозначающими двух мальчиков и двух девочек. Или же двух мужчин и двух женщин. И еще отсутствие прежних знаков. Это было дополнительным гвоздем в крышку гроба для здравомыслия и желания игнорировать некую тайную подоплеку происходящего. И нежеланию этой подоплеке подчиниться. Иван признал, что даже прежние просьбы Евы ни при чем. Она позволила ему уйти, оставив Анну и Грэга, однако вовсе не она и ее просьбы вынудили их вернуться назад.
Что-то вырвало Ивана из тревожных раздумий, из-за которых он отстранился от лагеря, ночи и подступающего рассвета. Смутный шорох вынудил его опустить голову, всмотреться во тьму под деревом. Померещилась смутная тень, и он догадался, что одна из собак пробежала мимо дерева. Ивану показалось, что внутри у него застыл кусок льда. Он перестал дышать. Прежде он не допускал мысли, что твари могут обнаружить их здесь, на дереве. Происходящее в лагере, как магнит железные стружки, притягивало все внимание, как его, так и собак. Казалось немыслимым, что нечто отвлечет тварей от потенциальных жертв возле лагеря. Пиршество закончилось, но тварей было слишком много, чтобы утолить их голод тремя людьми и каким-то количеством собственных сородичей. Большинство – раззадоренные, раздразненные, но не удовлетворенные – продолжали суетиться вокруг лагеря, что-то искать, на что-то надеяться.
Иван закрыл глаза, как будто это имело какое-то значение и могло хоть чем-то помочь. Он хотел помолиться, чтобы тварь проскользнула мимо и больше не приближалась к дереву, хотел сильно, но ужас, парализовавший при мысли, что будет с ними в противном случае, лишил возможности вспомнить хоть какие-то слова.
Наступила мертвая тишина – шорох собачьих лап растворился в ночи. Ушла? Чувствуя, как сердце разбивает грудную клетку, Иван открыл глаза, его губы уже растягивались в улыбке. И услышал глухое рычание. Он не видел собаку, но по звукам стало ясно: она не ушла и стоит под деревом.
Она рычит, задрав голову кверху. Она учуяла людей на дереве.
С минуту Иван не хотел этому верить и еще надеялся, что внимание собаки направлено на что-то в ночи. В Прежней Жизни он сказал бы, что собака заметила кошку, но этих славных созданий больше не существовало, во всяком случае, Иван с Евой не встречали их с того дня, как вышли из подземелья на поверхность.
К собаке присоединилась еще одна тварь. Вторая псина тоже зарычала, приглушенно, вроде бы неуверенно. Иван не шевелился. Он держал надежду, как громадную птицу, готовую вырваться, с чьим напором он мог справляться лишь считанные секунды. Рычание снизу усилилось. Несколько серых теней – Иван различил это движение сквозь ветви – метнулись к дереву, привлеченные сородичами. Одна из собак привстала на задние лапы и царапнула ствол когтями передних. Отпали последние сомнения: кроме Ивана с Евой на дереве никого нет – вездесущие твари учуяли именно их.
Иван сжал зубы, вцепился свободной рукой в ствол, будто хотел разодрать само дерево. Он едва не содрал ноготь, боль вынудила его разжать пальцы. Снизу рычание переросло в завывание. К дереву поспешили новые собаки. Их становилось все больше.