Движимый каким-то импульсом, он прошел по зданию, рискнул оставить Еву и Анну без защиты. Как и шепнуло нечто внутри, он отыскал настоящие краски! Захотелось смеяться, прыгать, радоваться, как ребенку. Внутри все бушевало, он с трудом сдержался. Кто знает, кого привлечет его шум?
Он выбрал стену в пустом просторном офисе – комната выходила в холл, где он видел спящих, – и принялся за работу. Свет снаружи крепчал постепенно, медленно, это, в конченом итоге, сказалось на том, что он делал. Он еще не понимал, что у него выйдет, но на каком-то уровне сознания догадался, что получается нечто не просто необычное, вообще не свойственное его прежним работам. Он не пытался опередить события, как-то изменить привычку – он оценит картину, когда вернется после сна. Последний мазок, и он, пошатываясь, вышел, разбудил Еву.
– Хотя бы час, милая. Потом… разбуди только меня. Мне надо… посмотреть.
Она, удивленная, улыбнулась.
– Ты писал?
Он кивнул и провалился в сон. Она позволила поспать ему более двух часов. Уже рассвело, но рассвет был мутным и ненастоящим – по-прежнему шел дождь, и было душно.
– Иди, полюбуйся. А я прикорну, ладно? – она легла, натянув сверху его куртку, улыбнулась. – Знаешь, иногда я тебя боюсь. Хоть ты и мой муж.
– Так жутко получилось?
– Не знаю. Дело не в жутко. Просто… Лучше иди и взгляни сам, – она закрыла глаза, слабая улыбка не сходила с ее лица.
Он прошел в офис, замер.
Он не ошибся – это оказалось несвойственно его работам. В том, что он оставил этой ночью на стене, было немало от Роба Гонсалеса – одного из самых уникальных художников последней эпохи Прежней Жизни. Своеобразный наследник Сальвадора Дали и Рене Магритта, канадец с испанской фамилией работал в сюрреализме, но с отражением осознанных образов. Магический реализм, вот как это называлось.
Иван зажмурился, открыл глаза, сделав пару шагов вперед, отступил на прежнее место. Слегка кружилась голова. Картина на стене офиса как будто не желала, чтобы ее восприняли однозначно, и, как невообразимый слайд, ускользала из объятий определенной точки отсчета.
Первым впечатлением было пространство на одном из верхних этажей некоей башни – зритель ощущал себя стоящим в широком холле, до горизонта тянулась пятнистая – дома и деревья – земля. Этому впечатлению способствовали несколько фигур у ограждения, созерцающих вид внизу, а может, они смотрели на небо, по которому плыли облака, – они стояли спиной к зрителю. Мужчина и женщина в свободных одеждах типа плащей. Однако, приглядевшись, явственно виднелись ноги неких старцев, идущих по небу. Правда, шли они по тропе, которая на первом уровне воспринималась, как ряд облаков, но при ином рассмотрении превращалась в тропу по гористой заснеженной местности. Самых дальних старцев невозможно было рассмотреть, постепенно эти неясные пятна увеличивались, чтобы где-то на середине цепочки вдруг стать небольшими, все увеличивавшимися фигурами людей. У самых близких старцев были белоснежные длинные волосы и бороды, которые на первом уровне восприятия были облаками.
Был и третий уровень восприятия. Пятна в нижней части широкого холла оказывались пальцами ребенка, который держал чашу – в первом восприятии этаж башни – с фигурками людей, а над чашей клубился то ли дым, то ли пар – те самые старцы, идущие по небу-тропе. Тройная иллюзия здорово сбивала с толку. Иван понял, почему Ева так странно выразилась, что иногда она его боится.
Он отвернулся, заглянув в холл, где виднелись три спящие фигуры, на мгновение они показались ему ворохом осенних листьев во дворе, оказавшимся в тени после захода солнца. После чего двор в тени вдруг показался гигантским блюдом с остатками еды. Иван потряс головой, улыбнувшись, вновь покосился на картину, зажмурился и вышел из офиса. Картина – самая необычная картина в его творчестве – осталась позади. Он отчетливо вспомнил все работы, что оставались в этом разрушенном мире после его ухода из многочисленных мест ночевок, вспомнил все и сразу – краски, оттенки, нюансы каждого «полотна», где рождались работы, настроение и попытки интерпретации, собственной и Евы – и это тоже было неким слайдом в сознании, только уже не тройным, а посерьезней.
Из этого состояния его вывел шорох. Иван заметил крысу – тварь с подрагивавшими усиками изучала мешок с продуктами. Она была одна, не торопилась и, глядя на нее, Иван осознал, что здесь, в мегаполисе, крысы так же, как и люди, ведут себя иначе. Возможно потому, что и люди не сразу впадают в панику, что их временное убежище нужно бросать. Иван пошарил взглядом по полу, отыскал моток проволоки, поднял его, швырнул в крысу. Она лениво пустилась наутек.
Иван выглянул в окно. Дождь слегка усилился. Усилилась и духота. Погода была неприятной. Небо, казалось, никогда больше не станет голубым. Вздохнув, Иван разбудил Еву и убедился, что она не стремится что-то менять в их продвижении.
Они по-прежнему идут с Анной и Грэгом по знакам, которые кто-то рисует незадолго до их прихода.
Двигаясь назад, в сторону проспекта, они прошли мимо захламленного пруда. На другой стороне они заметили пару – длинноволосых мужчину и женщину, дикого вида, с оружием. Парочка не пыталась бежать или скрыться. Мужчина поднял руку с обрезом, демонстрируя, что вооружен.
Иван попросил женщин ускорить шаг, и потенциальная опасность осталась позади. На проспекте они вздохнули свободней: без закоулков, на открытом пространстве чье-нибудь появление не будет таким неожиданным, как между зданиями в глубине кварталов.
И женщины, и Грэг выглядели бодрыми, сказался отдых, продолжительный сон. Иван чувствовал себя намного лучше. Они продвигались вперед быстро. Каждому не терпелось быстрее узнать, куда приведут их знаки. Даже Грэг рассматривал дорожное полотно, не забывая при этом, проходя мимо, держать в поле зрения брошенные машины, которых становилось больше на перекрестках и автостоянках возле магазинов и торговых центров. Знаков не было, не было и встречных людей.
Впереди показался крупный перекресток – с таким же широким проспектом. Не доходя до него, они увидели здание, где располагался вход в метро. Там был ряд дверей из Прежней Жизни, дерево в нижней части двери, стекло – вверху. В некоторых дверях сохранились стекла. Ивану показалось, что за этими дверьми мелькнула чья-то голова. Напряглись Анна и Ева, они увидели тоже самое. Иван постарался контролировать и левую часть проспекта: наискосок, у самого перекрестка, располагалась другая часть этой же станции. Они миновали здание метро, не упуская его из вида. Никто из дверей не появился. Слева приблизилось здание северной части станции.
Впереди, справа, на другой стороне перекрестка, после широкого свободного пространства, наверное, площади, вздымалось гигантское куполообразное строение.
– Похоже на цирк, – произнес Иван.
Мотоцикл, выехавший справа с перпендикулярного проспекта, из-за зеленого пятачка, вокруг которого шли трамвайные пути, казалось, возник раньше рокота собственного мотора. В тишине, к которой они привыкли, рокот показался противоестественным, все четверо застыли, рассматривая Арни на мотоцикле, а за ним выехавшего Волка.
Позже Иван нашел объяснение, почему ни тот, ни другой бандит не заметили их посреди дороги. Там были машины, много машин, но они не могли скрыть нескольких человек.
Первым опомнился Иван, поразившись собственной реакции. Он повалил Еву, успев окликнуть Анну, и та, будто очнувшись, присела под защиту синей легковушки. Грэг присел одновременно с ней, одновременно с Иваном он перехватил оружие обеими руками. Их взгляды встретились, Иван покачал головой.
– Под машину. Заползайте. Оба.
Он подтолкнул, направляя Еву к машине в среднем ряду. Подумал воспользоваться багажником или салоном, но это был риск, что бандиты заметят. Мешки он затолкал под другую машину, помог Еве, заметил, что Анна осталась на соседнем – крайнем – ряду.
– Сюда. Там вас найдут.
Несмотря на панику в движениях Анны, она перебралась на средний ряд. Грэг последовал за ней. Все четверо замерли, глядя из-под машин на проезжую часть.
Рокот какое-то время не менялся – бандиты остановились в центре перекрестка. Затем рокот сместился, усиливаясь. Мотоциклы приближались к затаившимся под машинами людям, но очень медленно, не превышая скорости идущего человека. Арни и Волк тщательно все рассматривали.
Иван заметил колеса и ноги одного из бандитов, покосился на Еву. Мотоцикл проехал мимо невообразимо, мучительно медленно, остановился в опасной близости.
– Что-то давно не видать!
Голос Арни едва не вынудил Еву закричать. Иван с силой сжал ружье.
– Да, – это был Волк. – Как увидели тогда на съезде, так после их нигде не было.
– Давай вернемся. И глянем заново. Может, где упустили, на повороте.
– Лады, – отозвался Волк, и рокот усилился.
Мотоциклы, набрав скорость, унеслись прочь, в том направлении, откуда шли Иван и его группа.
Все четверо выбрались из-под машин. У Анны тряслись руки. Грэг обнял ее, глядя вдоль проспекта.
– Когда они остановились, – заговорила Анна. – Я думала, они меня заметили.
– Все позади, – сказала Ева. – Только не понимаю, как они нас нашли?
Иван посмотрел на нее.
– Они нас как раз еще не нашли.
– Они ведь говорили про съезд, про то, что видели нас там, – сказал Анна.
Иван покачал головой. Перед глазами стояла картина, как мотоцикл выруливает в поле зрения, а Здоровяк рассматривает… асфальт? Стало понятно, почему он не увидел беглецов. Вместо того чтобы смотреть по сторонам, Арни изучал землю. В поисках знаков.
– Они говорили не про нас.
– Не про нас?
– Если бы они увидели нас, они бы напали. Сразу же. Они говорили про знаки. Другого объяснения я не вижу.
Две женщины и даже Грэг, не двигаясь, смотрели на Ивана. Невольно он посмотрел на асфальт под ногами.
– Когда они выехали справа, Здоровяк рассматривал дорогу. Они ищут знаки. Они ведь говорили про съезд. Поворот с предыдущего проспекта на этот, по которому мы сейчас идем. Там была стрелка. А после – ни одного знака не было.