В любом случае Иван с Евой здесь долгие месяцы. И если Ева еще не родила, срок приближается. Иван пытался вспомнить точный срок беременности Евы, но от переживаний и страха ничего не получалось.
– Пора будить ублюдков, – подал голос охранник, сказавший про пять месяцев. – С них достаточно.
Глухой удар и стон. Еще удар. Как обычно, их будили грубо – пинали ногами одного за другим, вырывая из сна. Иногда это происходило для охранников чисто механически – главное разбудить. Иногда они сгоняли на спящих рабах свою злость, и человек приходил в сознание с болью, словно заново рождался. Нередко охранники потешались, и это не сильно отличалось – те же пинки, только силу им придает не злоба, а радость. Иван сжался в ожидании своей «порции». Не раз он пытался расслабиться перед тем, как его «разбудят», но тщетно. Каждый раз приходилось прилагать усилие, чтобы не поднять голову и не крикнуть: ты меня уже разбудил. Не пройдет. Его вычислят. Один раз охранники еще будут в чем-то сомневаться, но в этом случае за Иваном будет особая слежка.
Позже, когда работа шла вовсю, и подошло время принять «болванку», людей уложили, и фраза того же охранника – «уложи, как шкодливых детей, накорми, сопли подотри и еще растормоши» – позволила Ивану вспомнить сон, снившийся перед пробуждением. Иван осознал, что сон снился не впервые, но каждый раз он его забывал, стоило проснуться.
Иван лежал на боку, и перед его лицом был… бассейн? Некая камера, наполненная водой? С маленьким ребенком. Свернувшийся калачиком, ребенок тыкался ножками в прозрачную преграду, – стекло или пластик? – иногда касался ее рукой. Умиротворение, покой, сонливость – вот чем веяло от этой картинки. Все происходило в полнейшем беззвучии. И длилось… вечность? Нет, конечно, но долго, очень долго. Казалось, ребенок что-то говорил Ивану, но без слов, как-то иначе, Иван его понимал, но сейчас, в своей реальности, не мог вспомнить, о чем шел этот странный, ирреальный «разговор». И он никак не нарушал умиротворения и беззвучия.
Тем неожиданней было резкое изменение. Ребенок хлопал ладошкой по тонкой, невидимой преграде – и возникающий следом звук напоминал грохот океанского прибоя, Ивана как будто подбрасывало волной, следовал удар о скалу. Иван скалу не видел, – его швыряло на нее спиной – не чувствовал самого удара.
Вместо этого он просыпался.
Его уложили лицом вниз, в плечо вошла игла, а Иван все размышлял: что означает сон, такой отчетливый, странный и повторяющийся? Ясно было одно: он просыпался именно благодаря этому воздействию во сне.
Ева погладила свой огромный, выпуклый живот – приятная, чисто механическая привычка – и встала навстречу Анне. Они поцеловались. Анна, улыбаясь, погладила живот подруги, вполголоса поздоровалась с не родившимся ребенком.
– Чай? – спросила Ева, поворачиваясь к чайнику.
– С удовольствием.
Это стало традицией – пить с подругой чай. Только здесь, у Евы, Анна пробовала этот напиток из Прежней Жизни. Люди на станции могли выращивать сою, пшеницу, придумать еще Бог знает что, но вырастить или создать чай были не в силах.
Ева наполнила чашки, и хотя чай заваривался, Анна взяла кружку в ладони: она любила так посидеть, с чашкой перед самым лицом, вдыхая аромат.
– Что-то случилось? – спросила Анна.
Она уже знала Еву, как саму себя. Она видела: подруга хочет сказать что-то важное.
– Кажется, я кое-что нашла.
Анна замерла, глядя на Еву. Та встала, подошла к двери, прислушалась.
– Тебя кто привел? Как обычно?
Анна кивнула.
– Он ждет перед дверью.
Ее всегда приводил Александр. Если их приводили с Грэгом, – Ева несколько раз изъявляла такое желание, и его удовлетворяли – Александр брал еще одного-двух охранников. Старший не позволял расслабляться ни себе, ни своим людям, пусть визиты Анны и превратились в рутину еще несколько месяцев назад. Из-за отсутствия тех, кто в Прежней Жизни работал акушером, решили, что Анна будет принимать роды у Евы вместе с Ученым. Теперь Анна также представляла ценность, ее все реже задействовали на работах.
Ева присела рядом с подругой, которая забыла про чай. Ева указала на чашку, и та благодарно кивнула, сделала глоток, другой.
– Слушай…
Ева давно сошлась со Старшим, как ни была против этого – она подыграла ему в стремлении создать семью, выдвинув лишь одно условие. Вполне выполнимое Старшим. Она должна спокойно родить. Никакого секса до родов, это все-таки риск. Пусть желание Старшего исполнится, но прежде Ева должна свыкнуться с этой мыслью, постепенно – без давления со стороны – забыть Ивана, вернее чувства, что их связывали. Она пыталась быть искренней, чтобы Старший поверил ей. Однажды она заявила, что именно лучший на их станции, самый главный мужчина должен продолжить свой род, с Евой, естественно.
Она знала, что ей – а значит, Ивану, Анне и Грэгу – поможет лишь хитрость, даже коварство на грани предательства, и она готова была идти до конца. Однако никакие отношения со Старшим не ослабили его четкое, на грани патологии, стремление к безопасности и сохранению порядка. Время шло, никакой оплошности, дающей надежду на освобождение, не было. Приближался момент родов, и это событие, радостное и столь ожидаемое, одновременно пугало: что будет потом, ведь Ева не скоро сможет – да и не рискнет – пуститься в бега с новорожденным?
И вот кое-что изменилось. Благодаря обычному и ставшему традиционным разговору со Старшим перед сном. Ева и раньше стимулировала его на такие беседы – мало ли когда промелькнет какая-то важная и столь долго ожидаемая информация. На этот раз она обеспокоилась происходящим снаружи – дождь заливал вход на станцию, и даже отец Глеб перестал выходить для своих молитв под открытым небом.
Что если дождь, усиливаясь, вызовет наводнение на улицах, дверь при входе не выдержит, и вода каким-то образом просочиться? Что будет с людьми, которые находятся под землей?
– Дверь выдержит, – ответил Старший. – Мы не утонем, как крысы в бочке. Да, нам придется искать другое место для жизни. Но мы выдержим. У нас есть ресурсы и опыт.
– Откуда уверенность? Что не утонем? При наводнении вода может подняться на всю высоту двери.
– Все равно. Есть другой выход. Из тоннеля. Мы потому и поселились здесь, что сразу же нашли карту. Выход ведет в высотное здание. Раньше оно было засекречено. Не утонем, даже если вода закупорит главный вход.
Вот оно!
Перед главным входом всегда несколько охранников, к ним так просто не приблизишься. Поблизости от главного входа жилье большинства охраны. В тоннеле – считанные люди с оружием, ведь никто в тоннель не убежит.
Ева снова подошла к двери. Анна смотрела на нее, не мигая. Чай она так и не допила.
– Карта… – Анна не спрашивала, ничего не утверждала, просто проговорила это слово.
– Скорее план. В каком месте тоннеля есть выход.
– Как мы найдем этот план? Старший наверняка его прячет.
– Я уже думаю об этом. И кое-какие мысли есть. План не обязательно красть или перерисовывать полностью. Надо хотя бы посмотреть на него. Запомнить расстояние, место и так далее.
– Старший отметается сразу. Ты его только насторожишь.
– Я про него и не думала. Отец Глеб – вот вариант.
Анна, помедлив, спросила:
– Уверена, что все не испортишь?
Ева пожала плечами.
– Я не собираюсь просить открыто. Я подумаю, как это все обставить. И не забудь, он может ничего не знать.
– В том-то и дело.
– Я еще не уверена… Может, поговорю с Ученым. Он точно будет в курсе. Плохо, что он бывает наедине со мной редко, гораздо реже отца Глеба, – Ева помедлила. – По-другому никак. Нам придется рисковать.
Они помолчали.
– А что Иван? – спросила Анна. – Как ты его предупредишь?
Ева давно не требовала показать Ивана. Каждый раз на встречу с ней его доставляли спящим, и Ева решила на примере показать Старшему, что «забывает» Ивана, что он ей уже не так дорог, как раньше. Требовать встречи ее «вынуждал» лишь ребенок в животе. Предупредить Ивана она не сможет. Можно лишь рассчитывать на то, чтобы освободить его, когда они решат бежать. Лишь бы совпало направление, где находится выход на поверхность, и место, где Ивана содержат на работах. Чтобы, не дай Бог, не было каких-то протяженных ответвлений или параллельных тоннелей.
– Я рассчитываю только на Грэга, – сказала Ева. – Когда мы все спланируем, надо добыть оружие. Без этого никак.
– Я поговорю с ним.
– Анна… ты в нем уверена, ведь так?
Анна улыбнулась, и эта реакция оказалась для Евы неожиданной. Чем это вызвано?
– Сейчас я в нем уверена, как никогда прежде. Есть причина. Из-за которой он должен пойти на все, чтобы нам помочь.
Ева молчала, не зная, что спросить. Оказывается, и подруга припасла для нее какую-то новость, хорошую, судя по всему. Пауза затягивалась, улыбка Анны не ослабевала, и Ева не выдержала.
– Что там у вас?
– Кажется, я… беременна.
Ева закрыла дверь, оглянулась на отца Глеба.
– Чаю хотите?
– Не откажусь, дитя мое. В твоей компании не откажусь.
Ева занялась приготовлением напитка. У нее дрожали руки, она подозревала, что дрожал и голос. Надо успокоиться, пусть даже предстоящая просьба вполне сочетается с ее состоянием.
Она никак не могла одолеть бурю эмоций после слов Анны и обдумать эту новость. Ева рассчитывала встретиться с отцом Глебом попозже, но он сам неожиданно пришел, и это надо использовать. Но Анна! В это невозможно поверить, но подруга оказывается уже «на третьем месяце», и ошибки быть не могло.
Событие становилось дополнительной причиной того, чтобы выбраться со станции как можно быстрее. Анна, счастливая, все-таки была встревожена. Она считала, что ее и Грэга разлучат, как только станет известно о беременности. Наверняка ситуация с Евой повторится, только на месте Старшего будет кто-то из его приближенных. Анна не хотела повторить судьбу Евы.
Пока «живот» Анны не виден, у них есть время. Правда, это время ограничивается считанными неделями. Нужно спешить и, значит, нужно рисковать.