Вышел из-за укрытия и кричит:
— Рыбкин Радомир! Это Вы?!
Мужчины остановились и сразу же разбежались в разные стороны, в руках у каждого — пистолет-ракетница. Откуда и когда вытащить успели, не ясно, не видно ж было. Пришлось выйти, говорю:
— Мы мирные люди, без оружия, хотели пообщаться.
Рыбкин отвечает:
— Говорите, только не подходить!
Вышли мы все, руки подняты, арбалет на земле оставили, рассказали им кто мы и что, куда и зачем идём. Мужчины рассмеялись, а потом Радомир говорит:
— Мы сами только что оттуда, с Тимирязева, имею ввиду. Закрыто всё, сунулись к ним в бомбоубежище — всё задраено не взломаешь, это же не гражданский объект, где всем было наплевать на правила оборудования таких помещений. Были мы в двух таких, в одном трупов много, в другом живность поселилась всякая, еле ноги унесли. Решили в полицию податься, ничего не вышло… Долбили по дверям, кругами ходили, орали, но, если там и есть кто, не открывают… А оружие можно глянуть в частях по охране мостов и тоннелей, тут недалеко, но вряд ли что будет. Проверили мы несколько воинских частей — пусто. Видимо, ушли все по приказу сверху, ещё до массовых случаев заражения и имущество всё своё позабирали.
— Это да. От нас стройбатовцы, которые центр строили, так ломанулись, только шины визжали, — подтвердил Святов.
— Решили мы всё же сходить, уже вместе с МЧСниками, — продолжил Воронёнок, — Как Радомир и говорил, шиш на постном масле… Что ж, двинулись в «Дальхимфарм», время ещё было. По дороге разговорились…
…Оказывается, экипаж вертолёта МИ-26Т, на котором летали ребята, состоит из пяти человек: командир, второй пилот, штурман, бортоператор и бортинженер. Радомир нам рассказал, что они пережили…
Мы были в полёте, — говорит, — Доставляли медикаменты, медицинскую аппаратуру и бригаду врачей в село Троицкое, что на северо-востоке от Хабаровска. Погода была та ещё — ветер, дождь, видимость почти нулевая, но метеоминимум экипажа достаточно высок, да плюс метеорадар на борту есть. А в селе больных чуть ли не половина, и что самое интересное, все нанайцы что там проживают, представляешь, все до единого, от мала до велика — больные. Тогда ещё толком никто и не знал, что за эпидемия нас постигла. На обратном пути плохо стало бортинженеру, дождь прекратился, но накрыло плотным туманом. Летим, бортинженер еле держится, суставы прямо на глазах опухать начали, а тут на тебе, хрясть, и метеорадар накрылся, вызываем Хабаровск — молчат. Еле сели в паре километров от Елабуги, маленькое село на пол пути до Хабаровска, население всего шестьсот человек было до эпидемии. Бортинженер идти не может, несли на руках. Дошли до окраинного дома, там дед во сто лет, впустил нас, сам еле ходит. Мы тоже на ногах едва стоим, попадали кто где стоял, а дед говорит:
— Сынки, стар я и болен, помирать буду, вы хоть похороните по человечески…
Пошёл лёг на кровать и затих, подумали заснул, не стали тревожить старика. Бортинженер совсем плох — жар, ноги и руки опухли, впал в беспамятство. Пытались как-то помочь, в сознание привести, но тщетно, лежит хрипит. Ладно, оставили, слабость на нас напала неимоверная, сами не раздеваясь попадали на пол и вырубились. Очнулся, бортинженер не дышит, штурман хрипит во сне, бредит. Огнебор и Светозар тоже очухались, кинулись к ребятам: бортинженер холодный, а у штурмана руки опухли, сыпь пошла по лицу. Мы его трясём — бесполезно, несёт всякую чушь, глаза не открывает, горячий, хоть прикуривай. Светозар и говорит:
— Всё, тоже отходит.
Мы на улицу выскочили, в один дом стучимся — закрыто, во второй — заперто. В третий… вошли, а там женщина и ребёнок — девочка лет восьми. Руки-ноги опухшие, мёртвые на одной кровати в обнимку лежат. Страшно стало, мы обратно к деду, а он тоже почил, но так понимаю, просто от старости — тело нормальное, не опухшее, язв нет. Подошли к штурману, а он как и бортинженер, преставился… Фильм ужасов, да и только. Пошли к вертолёту, хотели связаться с Авиационно-спасательным Центром. Ответили, но что-то как то так невнятно, помехи какие-то, голоса — кто, что непонятно ничего; просим подтверждения, связи с диспетчером, а тут вообще связь оборвалась. Что делать не знаем. Принял решение похоронить деда и женщину с ребёнком, тела ребят домой привезти. Огнебор предложил, пройтись по всем дворам:
— Их тут всего ничего, может кто живой, что-нибудь да узнаем. Да и если честно, жрать хочется. Как говорится — война войной, а обед по распорядку.
Мы со Светозаром согласились. Вернулись в село, обошли все дома — никого, все заперты, живности нет, только ещё в одном доме тело мужчины нашли. Вырыли одну общую могилу сложили всех усопших, подумали и ребят туда же положили. Пока всё это проделали, вымотались как не знаю кто, сил никаких, да и вечер на носу. Решили заночевать в селе, вернее в вертолёте, а утром — на базу. Утром просыпаемся, Огнебор в горячке, тело язвочками покрылось, Принимаю решение — взлетаем, и в Хабаровск. Пока до центроспаса долетели, меня начало колбасить, руки опухли, не слушаются, передал управление Светозару, вызываем диспетчера — тишина. Мне совсем плохо, смотрю и Сомов не в себе, говорит: «Рук и ног не чувствую». Посадка была жёсткая, можно сказать, упали на полосу, шасси сломали, как сами целы остались — не понимаю. Тут я и отключился, сколько времени прошло, не знаю… Пришёл в себя, сижу в кресле пилота, Светозар рядом в отключке, Огнебор тоже, но оба нормальные, опухолей и язв на теле нет. Пока осматривался да прикидывал что к чему, мужики в себя приходить начали… Выбрались из вертолёта, пошли в командно-диспетчерский пункт, а там никого. Аппаратура разбита, бардак полнейший, такое впечатление, что дрались, кровавые следы кое-где. Наткнулись на пару трупов: техник и диспетчер. Мы в шоке, непонятки полные, решили домой смотаться. Так получилось, что мы все трое сироты из детдома, родственников нет. Но Огнебор и Светозар женаты на сёстрах. Договорились созвониться или если не получится, встретиться в здесь в центроспасе. Пока я по городу домой добирался, такого насмотрелся, вспоминать не хочется…
Вернулся в авиационно-спастельный центр, никого нет, связи тоже нет. Прождал некоторое время, собрался было уже за мужиками идти, благо живём все недалеко друг от друга и центроспаса, но тут и ребята подошли, лица мрачные… Спрашиваю:
— Как дома?
— Никак, — отвечает Светозар, — Никого нет, ни моей Вали, ни Оли Огнебора. Связи нет, кинулись к их родителям, тоже никого. Но дома порядок, правда, ни вещей тёплых, ни продуктов нет, может успели уйти… Вопрос только — куда?
— Будем надеяться на лучшее, — попытался я успокоить товарищей.
— Ладно, что делать то будем? — задал вопрос Огнебор.
— Предлагаю остаться здесь, в центроспасе, — говорю я — Сами видели, что в городе творится. Эпидемию мы пережили, надеюсь; только не хватает теперь заразу какую-нибудь подхватить. Остаёмся в командно-диспетчерском пункте, места много. Посмотрим аппаратуру, может что осталось целое или починить удастся. Технику глянуть надо, что там с машинами и, самое главное, порядок навести. Трупы сжечь, помещения дезинфицировать, ну и так далее…
…Когда в помещении всё сделали, пошли к машинам… У нас от злости и безысходности слов не было. Все! Представляешь, все вертолёты, и даже БЕ-200, выведены из строя! Такое впечатление, или сумасшедший это сделал, или приказ какой поступил сверху. И почему то, из десяти МИ-8, осталось всего семь, и АН-74 пропал. Интересно куда подевались?
— Думаю, начальство с семьями смылось, — предположил Светозар.
Пошли осматривать наземную технику, та же фигня…, короче, транспорта нет.
— Ладно, — говорю — Посмотрим, может, что и получится починить.
…Из вертолётов вытащили сигнальные пистолеты СП-81 и запас осветительных и сигнальных ракет, хоть какое, да оружие… Проверили склад НЗ, там генератор оказался, шестикиловатник, новёхонький в упаковке. Там же были три рации УКВ с запасными батарейками, зарядное устройство — как по заказу. Так что связь между собой могли поддерживать, в случае чего. Так же, на складе оказались тёплые вещи и кое что из медикаментов… Притащили генератор на командно-диспетчерский пункт, поставили в одной из комнат, подсоединили, генератор давал свет и тепло в помещение — жить можно.
…Несколько дней возились с техникой, но тщетно, тот кто ломал, знал своё дело очень хорошо. Решили сходить в город, осмотреться более внимательно, надеялись людей встретить, не одни же мы, в самом деле, выжившие оказались. Зашли в продуктовые магазины, в охотничьи — всё разграблено, но кое-что подсобрали из продуктов; оружия нигде не нашли, вернулись к себе в Центр. На следующий день решили по воинским частям пройтись, зашли в одну, а там несколько человек со стволами… увидели нас, давай стрелять не спрашивая, мы из СП-81 в ответ пальнули, в кого-то попали, заорал он дико… Мы ноги в руки и бегом оттуда, вслед выстрелы бахают, благо никого не зацепило… Убежали, отдышались и решили заглянуть в военкомат, думали там хоть пистолеты, но нет… забрели ещё к одним воякам, там голяк, оружейки пустые, гаражи тоже. Вернулись обратно, и вот сегодня намеривались в полицию сходить, а по пути бомбоубежища проверить, ну остальное вы уже знаете…
— Вот так закончил Рыбкин нам свой рассказ. После этого, я МЧСовцам нашу историю поведал, так и дошли до «Дальхимфарма», — сказал Воронёнок и остановился, чтобы перевести дух.
Глава 2
Гнилов доедал какую-то похлёбку которой их кормили «призраки» три раза в день. На вкус она была так себе, но достаточно сытная, во всяком случае, до следующего приёма пищи, ему есть особо не хотелось, но вот с водой были проблемы — в помещении, в котором он находился, было достаточно много людей, но сорокалитровых баков с водой было всего два. Всю воду выпивали, обычно часам к трём, и до утра новой не ставили. Несколько раз из-за питья были потасовки, но каждый раз заканчивалось дело тем, что кто-нибудь просто брал и опрокидывал баки на пол. Сначала на таких умников накидывались, но находился кто-то другой и, наконец, общим собранием было принято решение из-за воды не драться, а ограничить потребление — на каждого не более трёх кружек…