Томми браслет надевал всего пару раз, чтобы показать Карле, что он ценит ее подарок, а потом забросил на дно ящика со всяким хламом.
Переложил книги из черной сумки-мешка в маленький рюкзак защитного цвета и накрепко завязал его толстые шнурки.
В зеркало смотреть не стал. Он знал, что в оранжевой рубашке при рыжих волосах выглядит вылитым попугаем, что джинсы слишком длинны и волочатся за кедами, что все эти вещи – гардеробные неудачники, которым нет места в приличном доме.
Но ему почему-то стало легче, словно змее, сменившей сухую, колкую, отжившую свое кожу.
На кухне мистер Митфорд пил чай, читал газету и одновременно пальцами крошил крекеры. На столе уже образовалась целая горка крошек.
Увидев Томми, мистер Митфорд поднялся и отодвинул один из стульев, словно был официантом, усаживающим за столик важную даму.
Томми кинул взгляд на часы и сел.
Мистер Митфорд долго и мучительно откашливался и листал газету. Томми следил за косым лучом солнца, придавленным кружкой с чаем. Луч то и дело порывался исчезнуть, но обреченно возвращался на место.
– Итак, – сказал мистер Митфорд.
Луч дрогнул и пропал.
– Тетя Эмили прислала нам письмо. Помнишь тетю Эмили? Ты был маленький, когда мы ее видели в последний раз… Еще дождь шел. Не помнишь?
– Помню.
– Она написала нам, что хочет поучаствовать в… хочет поучаствовать. И некие свои сбережения. Тетя Эмили некие свои сбережения. Строго говоря, она собирала деньги не на твое обучение, а на обучение Кэтрин, но Кэтрин… Ты видел Кэтрин? Это твоя двоюродная сестра. Была такая девочка.
– Видел…
– По той простой причине, что Кэтрин некоторым образом покинула этот мир, а детей у тети Эмили больше нет и не будет, она написала нам письмо, в котором говорится, что тетя Эмили лучше отдаст деньги на твое обучение, чем каким-нибудь бродягам и проходимцам, которые налетят на них, случись ей тоже умереть.
Томми взял крекер, откусил кусок, прожевал и еле проглотил: будто слопал песочный куличик или что-то в этом роде.
– Мы тоже собирали деньги. И я решил, – сказал мистер Митфорд, – что с ее помощью мы в состоянии определить тебя в медицинский колледж.
– Куда???
– Стоматолог – престижно и прибыльно.
– Но я же еще в прошлом году сказал…
– В прошлом году нам недоставало денег на приличное обучение.
– Но журналистика…
– И поэтому ты сможешь заниматься своим хобби самостоятельно и попутно получать настоящую профессию.
– Да, но…
– Вот и славно. – И мистер Митфорд с явным облегчением прикрылся газетой.
Он всегда был немногословен и не любил долгих разговоров.
Томми запихнул в рот второй крекер, чтобы сделать хоть что-нибудь.
– Мама разве не выбросила эту рубашку? – спросил мистер Митфорд, не отрываясь от чтения.
– Это отличная рубашка, мистер Митфорд! Сейчас все такие носят. – Алекс Митчелл появился на пороге, сияя улыбкой и излучая то самое веселое и приятное настроение, которое нравится всем без исключения родителям.
Он даже говорил особым голосом – мальчишеским, задорным, и смахивал на Тома Сойера, выкрасившего забор тети Полли.
– Как ты сюда пролез? – спросил Томми, с трудом прожевав крекер.
– Миссис Митфорд была так любезна, что впустила меня. Она попросила проследить, чтобы ты не опоздал в школу, Томми.
Томми подхватил рюкзак, брошенный на пол, и вышел вместе с Митчеллом.
Приятное прохладное утро только готовилось к дневному разогреву. В косматой шевелюре вяза на разные лады пиликали птахи, мимо медленно проехал грузный фургон молочника.
Короткие остренькие тени пестрели на залитом солнцем асфальте.
– Я явился наставить тебя на путь истинный, Митфорд, – на церковный лад прогнусавил Алекс. – Какого черта ты объявляешь, что не можешь написать толкового текста? Давай я напомню тебе, чем мы тут занимаемся, детка. Кстати, ты неплохо принарядился. Боб Марли умер бы от зависти.
– Из меня хотят сделать стоматолога.
– А ты не принимай все близко к сердцу, – посоветовал Алекс. – Делай, как я. Мои старики чего-то гундят, а я не обращаю внимания. Выиграем конкурс, вышлешь в колледж документы, и когда придет ответ, им уже будет не отвертеться. Но, Томми, сделай же хоть что-нибудь полезное для нашего проекта. Давай, я настрою тебя на нужный лад. Играем в газетные заголовки. Я тебе новость, ты мне заголовок. Хм… На дороге нашли раздавленного ежика.
– На автострадах ежегодно погибают тысячи диких животных.
– Отлично. Дальше… Родился ребенок с шестью пальцами.
– Генномодифицированные продукты вызывают страшные мутации.
– Молодец. В коробке хлопьев «Хамстер» нашли кусочек пластмассы.
– Продукция «Хамстер» опасна для жизни ваших детей.
– Можешь же, когда хочешь, – сказал Алекс. – Завернем за кофейню, покурим?
Томми кивнул и запрыгнул на бордюр. Несколько шагов он шел, нарочито сосредоточенно балансируя и сделал вид, что падает с огромной высоты, а приземлился на дорожку перед кофейней.
– Вот что, – сказал Алекс, закуривая. – Едешь сегодня в дом престарелых и берешь интервью у миссис Флорес. Милая старушка и любит поболтать. И без интервью мне на глаза не показывайся.
– К старой ведьме в пряничный домик, – хмыкнул Томми. – Ну-ка…
Алекс протянул руку и дал Томми затянуться.
– Ну ты даешь, друг, – сказал он. – Достал свои яйца из шкафа?
– Запасную пару, ага, – отозвался Томми.
И Алекс наконец заметил: у Томми глаза блестят, впервые за долгое время блестят, как в детстве, когда втроем строили шалаш на берегу реки, чтобы сыграть в индейцев подальше от надзора взрослых. Карла играла плененную индианку, Алекс – злобного гурона, а Томми – благородного спасителя с оленебоем.
– Маниту этого не допустит! – завопил Алекс, копируя свои детские интонации. – Бледнолицый воин не получит скальп гордого гурона!
Томми коротко рассмеялся.
– Бледнолицый воин не охотится за скальпами, – сказал он. – Поэтому беги, гурон, если гордость позволит тебе бежать.
– Какой ты всегда был благородный, аж тошнит, – заметил Алекс, бросая окурок и намертво втаптывая его в пыль. – Как затяжечка?
– Трубка мира, – задумчиво сказал Томми. – Да нормально, кашлять даже не тянет… Как ты сказал? Миссис Флорес? Пусть будет миссис Флорес.
Школьный автомат с презервативами имел такую же значимую историю, как копье Лонгина, только в масштабах маленького городка.
Автомат этот появился в конце коридора два года назад, появился незаметно, в то время, когда ученики были заняты на уроках. Никто не видел, как его внесли, никто не слышал, как его устанавливали.
Он просто появился, и на лицах учителей было написано спокойное равнодушие. С таким же стоическим равнодушием, наверное, клоуны в гримерках малюют на лицах улыбки до ушей, а потом спускаются курить на лестницу, держа подмышкой мохнатые морковно-рыжие парики.
Спустя неделю после появления автомата в школу прибыла делегация католических матерей, во главе которой Томми с ужасом узнал свою мать. Делегация имела долгий разговор с директором, а потом обосновалась на лужайке перед школой, выставив плакатик: «Не допустим разврата».
Было очень жарко, отдельные члены делегации обмахивались веерами и отдувались и казались удрученными собственной инициативой. Свернулись они меньше чем за час, но Томми за этот час в пепел сгорел со стыда.
На следующий день католические матери перенесли поле боевых действий на страницу местной газеты.
Томми читал статью о том, что презервативы вызывают бесконтрольное желание по-животному сношаться, а дети слишком хрупки, чтобы устоять перед соблазнами плоти, а посему автомат с презервативами в данном конкретном случае является проводником в ад.
Разве мы можем просто промолчать, когда нашим детям с малых лет навязывают сексуальную распущенность, вопрошали матери.
Разве мы можем остаться в стороне и позволить им пойти по пути беспорядочных половых связей, обесценивания крепких семейных уз и разврата?
Томми автоматически поправил последний тезис: пойти по пути беспорядочных половых связей, разврата и обесценивания семейных уз.
В формулировке католических матерей получалось, что автомат поможет детям обесценить разврат.
Среди подписей под статьей была и подпись миссис Митфорд.
Последствия не замедлили проявиться. Аарон Харрис всерьез посоветовал Томми покинуть класс во время просмотра фильма о делении клетки.
– Мистер Гиберт, – с невинным видом обратился он к преподавателю. – Простите, но среди нас есть добрые христиане, которым этот фильм может нанести серьезную моральную травму.
Мистер Гиберт непонимающе уставился на Харриса.
– Томми Митфорд и Дилан Аллен, – пояснил Аарон. – Им до двадцати одного не положено знать, что птички и пчелки делают ж-ж-ж-жж… и чирик-чик-чик.
Мистер Гиберт быстро навел порядок и тишину в классе, но до конца урока просидел с неопределенной улыбкой на губах.
Томми и Дилану, чья мать тоже подписала возмущенное воззвание, пришлось несладко.
Томми застал однажды сцену: полыхавший от стыда и смущения Дилан, стоящий возле писсуара и безуспешно пытавшийся застегнуть ширинку, а над ним – Берт Моран, приговаривающий:
– Правильно, правильно… убери свой краник, Дилан, это, знаешь ли, такая развратная штука, вдруг тебе захочется помять его или вздрочнуть пару раз? Господь бог никогда тебе этого не простит.
Увиденное долго мучило Томми, и он больше не совался в туалет, а терпел до дома.
– Твоя мать связывает тебе на ночь руки и заставляет спать в пижамке, Томми?
– Митфорд, из-за таких, как твоя мамаша, люди до сих пор болеют СПИДом.
– Митфорд на исповеди: «Простите, святой отец, вчера я видел на улице спелую красотку, и мой член встал, как мне спасти мою душу?!»
– Если Митфорду захочется потрахаться до двадцати одного, мамаша его распнет!
Карла утешила:
– Никто из них до сих пор так и не подошел к автомату. Они сами ничего не смыслят в сексе, а ты – козел отпущения для их смущения.