Алекс тоже изменился. Томми помнил его маленьким зверьком, несимпатичным хорьком с неизменно веселыми глазами, а теперь видел юношу с бледным аристократическим лицом: тонкая переносица, двойные верхние веки, от которых взгляд Алекса превращался в снисходительный и насмешливый; нервные губы и маленький подбородок.
Томми понимал, что эти изменения произошли не за один день, просто он долгое время жил прошлым, и оно ослепило его.
Алекс и Карла давно выросли, а Томми все еще цеплялся за их прежние образы, как ребенок пухлой ручонкой цепляется за руку матери.
Нужно было посмотреть и на себя, и Томми посмотрел. Приподнялся и заглянул в зеркальную поверхность кухонного шкафчика.
Попугайчик, Попугайчик, ты ли это?
Что с тобой случилось?
Куда пропал нелепый рыженький мальчик?
И кто это – напротив тебя самого?
– Сядь, – брезгливо сказал Алекс.
Он нервно курил, глубоко затягиваясь, и теперь совсем не кашлял.
Томми представил: Алекс, уже взрослый, постоянно одергивает свою жену. Он не говорит ничего обидного, обычные фразы: «Сядь. Ты приготовила ужин? Нет, милая, это не ужин. Тебе так кажется. Повернись. Ты думаешь, это платье тебе идет? Припаркуйся правильно. Мне кажется, ты расходуешь слишком много бензина. Где ты была? У Дафны? Эта Дафна просто тупая сучка, и все ее окружение такое же. Ребенок плачет, милая. Ты не умеешь успокаивать детей?»
Он будет говорить очень тихо и вкрадчиво, а когда она в отчаянии разобьет первую тарелку, спросит: «Разве я сказал что-то плохое? Разве я кричал на тебя? Откуда такая истерика, милая? С тобой что-то не так. Я всего лишь спросил, где ты была. Ты могла бы просто сказать – в парикмахерской, но вместо этого ты бьешь посуду. Успокойся, на тебя смотрят дети. Каково им знать, что их мать истеричка?»
И дети, повзрослев, будут рассказывать школьному психологу: «Мама всегда была неадекватна. Папа очень тихий и спокойный человек, он никогда не повышал на нее голос, а она постоянно орет и психует. Мне жалко папу, он ее очень любит и поэтому терпит все эти истерики».
– Ты написал приличное интервью? – спросил Алекс.
Томми глянул на Карлу. Та сидела очень прямо и держала обе руки на беленьком конверте с фотографиями, но открывать конверт не спешила.
Томми положил на стол папку с недавно отпечатанным интервью, потянулся к тлеющей в пепельнице сигарете, затянулся и прикусил фильтр зубами.
От поднимающейся вверх струйки дыма пришлось прищуриться. Зеркальные шкафчики подернулись дымкой и тихонько тронулись с места.
– Значит, так, – сказал Томми, затянулся еще раз и затушил сигарету. – Мы слишком разные, чтобы прийти к единому решению, поэтому все наши собрания раньше заканчивались ничем. Поэтому я предлагаю ничего не смотреть и не обсуждать. Будем доверять друг другу. Я верю, что Карла сделала отличные фотографии.
– Я верю, что Томми написал хорошее интервью, – тихо сказала Карла.
Алекс пожал плечами:
– Я верю, что написал отличную статью.
И он тоже положил на толк распечатку в полупрозрачном пластике.
– Но есть вопрос, – добавил он. – А как быть с почтой? Кто-то один должен будет отправить е-мейл, но тогда он сможет посмотреть фото и почитать тексты, а это несправедливо.
– Отправим обычной почтой, – сказал Томми. – Время еще есть, почта работает хорошо. Запихнем все в конверт и отправим. Я сам схожу к мистеру Пибоди.
Карла встала и вышла, а вернулась с большим пластиковым конвертом.
– Моя мама отправляет в них семена в подарок бабушке, – пояснила она.
– Какой бабушки? – заинтересовался Томми.
– Для мамы моего отца, – не поднимая глаз, сказала Карла, вкладывая в конверт поочередно папку Томми, Алекса и свои фотографии. – Она любит выращивать цветы.
– А где сам отец?
Карла повела плечами, будто подул откуда-то холодный ветер, и ей стало зябко.
– Он был не очень хороший человек, – произнесла она. – Мама говорит, плохие парни всегда притягивают молоденьких дурочек, вот она и попалась…
– Тогда я – твоя мечта, Карла, – встрял Алекс. – Я по-настоящему плохой парень.
В доказательство он снова закурил и пустил дымное, колыхающееся кольцо.
Карла ничего ему не ответила. Томми быстро встретился с ней глазами и отвел взгляд.
– Но бабушка очень хорошая. Она хотела взять маму и меня к себе, но он не захотел. Она очень помогла маме, когда я родилась, оплатила все медицинские услуги и первая взяла меня на руки.
Голос Карлы стал звучать тише, ласковей, словно она рассказывала сказку.
– Она присылает мне на Рождество подарки и письма с засушенными цветами.
– Ты ее видела?
Карла покачала головой.
– Только на фото. Мы никогда не ездили к ней. Отец считает меня и маму… чужими людьми и не пустил бы в дом. Он женился еще пару раз, у него двое детей. Когда он умрет, а я стану самостоятельной, я найду их, и тогда у меня будут два брата. И бабушку обниму, наконец…
Томми подумал: ее наверняка уже не будет в живых, этой странной бабушки, разбивающей цветники и отсылающей на Рождество подарки для внучки, которую она видела всего пару раз.
– Я хочу заметить, – нарушил молчание Алекс, – что мы должны помнить – если кто-то из нас слажал, то нашу заявку на участие в конкурсе могут отклонить. Но винить нам будет некого, потому что мы так и не посмотрели фото и не прочитали тексты.
– Это к лучшему, – сказала Карла и запечатала конверт. – Пожалуй, все. Держи, Томми, это твой пропуск в колледж, не потеряй по дороге на почту.
– Потерять?
– Ну ты же потерял сегодняшний доклад!
– Я его и не писал, – признался Томми. – К черту эти доклады, если я буду писать доклад про каждую войну, которая когда-либо была, на этой планете закончится леса, и «зеленые» останутся без работы. Все, мне пора.
Он встал, а за ним поднялся Алекс:
– Я все еще вычитываю свою статью об игре, – заявил он. – Хогарт снова в строю, так что субботняя игра будет феноменальной. Мы порвем их, как… как «Патриоты Новой Англии» порвали «Жалких нянь».
– Кого? – спросила Карла.
– Ты когда-нибудь будешь смотреть что-нибудь, кроме роликов с милыми кошечками? Нельзя не знать таких вещей. Ладно, мы просто порвем их. Томми, ты придешь на игру?
«Ты единственный в этом городе, кого я хочу видеть в болельщиках на моих матчах».
– Вряд ли, – спокойно сказал Томми, завязывая шнурки кроссовок. – У меня уйма дел.
– Да, – встрепенулась Карла, – ты помнишь о нашем деле?
– Ага, – ответил Томми и выпрямился. – Все будет нормально, Карла.
– Что вы там без меня мутите? – подозрительно поинтересовался Алекс.
– Карле нужна помощь, – отозвался Томми. – Миссис Нобл просила ее освободить гараж от всякого хлама…
– Понял, понял, это без меня.
Карла улыбнулась и на прощание помахала Томми рукой.
Если она и волновалась об исходе своего дела, то успокоилась уже утром, когда увидела на руке Томми подаренный ею когда-то кожаный браслет.
А теперь была не просто спокойна, но и счастлива, хоть и немного напугана.
Проводив друзей, она пошла на кухню, выбросила окурки из пепельницы в мусорное ведро, промыла ее под струей холодной воды. Пока черная муть крутилась в забившейся раковине, она думала о том, что правильно сделала выбор: Томми повзрослел, и давно уже не выглядит так жалко, как раньше. Конечно, он не из тех, сексом с которыми можно гордиться, но и не последний неудачник вроде Дилана Аллена, от которого всегда попахивает мочой и зубной гнилью, смешанной с запахом фруктовой жвачки.
Томми симпатичный, необычный и добрый. Ему очень идет эта рыжая рубашка и тертые джинсы, – словно и не Попугайчик он вовсе, а какой-то другой, незнакомый парень.
Если постараться, в него можно даже влюбиться.
Карла поставила пепельницу на полочку, тщательно вытерла стол и покачала головой: нет, тебе, Карла, нужно подниматься вверх, а не опускаться до влюбленности в неудачников. Томми есть Томми, одна его оранжевая рубашка ничего не меняет.
Миссис и мистер Митфорд пили чай. Мистер Митфорд выглядел нелепым и беззащитным без своей обычной газеты, словно рыцарь, с которого стянули шлем.
Миссис Митфорд потянула носом и с чувством сказала:
– Ффу. Миссис Нобл так и не бросила курить?
– Нет, конечно, – ответил Томми, прихватывая из вазочки булочку с кремом. – Ее никто никогда без сигареты не видел.
– Самоубийца, – сказал мистер Митфорд. – Как те люди, которые зачем-то лезут на Эверест, правда, дорогая?
– Эверест это место силы, на вершине которой сосредоточены лучи космической энергии… – рассеянно ответила миссис Митфорд. – Томми, ешь здесь, не нужно тащить еду в спальню.
Томми сел на диванчик, подальше от родителей, чтобы у них не было больше повода поднять вопрос о сигаретном дыме.
– Мам, – позвал он. – Ты не знаешь, как звали жену мистера Пибоди?
Вместо миссис Митфорд ответил мистер Митфорд:
– Анна, – сказал он и волнистым тупым ножом намазал на булочку мягкое масло.
– Нет, – сказала миссис Митфорд. – Анна – это жена старого мистера Пибоди, Томми его не знает. А жену Артура Пибоди звали… звали…
– Анна?
– Да не Анна! – рассердилась миссис Митфорд. – Что ты заладил – Анна, Анна…
– Анжела? – предложил Томми.
– Может, и Анжела, – согласилась миссис Митфорд. – Это было давно, Томми, такие вещи мало кто помнит.
– У людей вообще избирательная память, – сказал Томми и поднял голову, чтобы посмотреть на реакцию.
Реакции не было. Вечернее чаепитие продолжалось.
– И про маленькую проблемку мистера Джонсона вы тоже не помните?
– Это школьный учитель?
Мистер Митфорд наморщил лоб.
– Я помню, мистер Джонсон припарковался на месте для инвалидов и получил штраф в две сотни долларов, – неуверенно сказал он.
Томми положил недоеденную булочку на краешек стола и улизнул, прежде чем ему успели сделать замечание.
У себя в комнате он сел на кровать и подтянул к себе ноутбук. Томми весь день отгонял от себя страшную мысль, которая появилась у него при виде Хогарта, вытаскивающего чертовы презервативы из автомата, а теперь остался с ней наедине.