Если бы не было Кита, попытка Томми провалилась бы, потому что он не знал, что и как собирается делать, но был полон готовности.
Проваленная попытка привела бы его в психиатрическую лечебницу, где он писал бы долгий, бессвязный, пугающий роман, на каждой странице которого обязательно пять раз появилось бы слово «смерть» – Томми считал бы это концептом романа и очень гордился.
Он не закончил бы роман, погибнув во сне при пожаре на втором этаже клиники.
Если бы не было Томми, Кит бы смирился со своим положением, помог бы матери собрать вещи и уехал из города, а через десять лет, женившись на точной копии своей матери – красотке Элле, тоже любившей побаловаться наркотиками, разломил бы ее на две части топором – исключительно в воспитательных целях, и провел бы всю свою жизнь в тюрьме.
Если бы они не встретили друг друга, их жизнь сложилась бы иначе: тело восемнадцатилетнего Томми нашли бы под тем самым мостом, где Кит не так давно спрятал оружие. На теле не нашли бы повреждений, а в крови не оказалось ни алкоголя, ни наркотиков. Эта странная смерть и странное месторасположение трупа породило бы в городе множество мифов, а миссис Митфорд, окончательно свихнувшаяся на религиозной почве, утверждала бы, что за день до смерти ей приснился демон, сообщивший, что Томми является его сыном, и ему пришла пора забрать своего отпрыска домой.
Кит, не встретив Томми, отыграл бы школьный сезон и попал в лучшую футбольную команду округа. Не сильно заботясь об учебе, он неправдоподобно быстро стал бы легендой студенческого футбола, выглядел счастливым и уверенным в себе, купил потрясающую спортивную машину и собирался сняться в рекламном ролике, но однажды утром проснулся бы, налил чашку кофе, выпил ее, лег в ванную и разрезал себе вены на обеих руках.
Если бы Томми и Кит встретились на год позже, в университетском кампусе, они стали бы друзьями, и, поделившись друг с другом своими бедами, оба отправились бы к психологу, изживать свои проблемы, становиться лучше и свободнее… Киту удалось бы это вполне, а Томми не повезло – он попал бы под машину на выходе из здания срочной психологической помощи, сломал позвоночник и остался на всю жизнь бесполезным, рыдающим обломком самого себя. Кит снимал бы квартиру и каждый день приносил домой новую настольную игру – единственную радость в жизни Томми, который готов был играть в них часами.
Пока не закончились игры, они были почти счастливы и отлично понимали друг друга.
Впрочем, это домыслы. Никто не знает, что было бы с ними, если бы не осеннее утро третьего сентября.
– Саймон Сильверштейн. Установил взрывное устройство, отошел на пару шагов, и тут ему позвонила мамочка. Саймон успел поднять трубку, больше не успел ни черта. Это хорошая новость. Марк Томпсон. Обвязал взрывчаткой бедолагу Питера Питта и отправил его за деньгами в филиал банка. Питт вынес деньги к фургону Томпсона, понял, что освобождать его никто не собирается и в панике принялся сдирать с себя жилет с бомбой. Смотри… от него осталась рука.
– По-моему, это не его рука. Он был снаружи, а рука валяется на полу фургона.
– Значит, это Томпсона так разбрызгало.
– От Питта вряд ли что-нибудь осталось.
– Нервничать нельзя, – подытожил Томми. – Но как не нервничать, если все это может рвануть в любую секунду? Я не хочу фотографию своей оторванной руки в интернете. Достаточно того, что там висят фото моей жопы.
Из кармана Кит извлек сложенный вчетверо лист, аккуратно размеченный тонким карандашом, пунктирными линиями и условными обозначениями, расшифровка которых оказалась на другой стороне листа.
– Это карта района.
– Узнаю.
– Это «Молли». За одну автобусную остановку – пиццерия. Утром в «Молли» обычно сидят два-три кофемана, в пиццерии людей тоже будет негусто, а к обеду подтянутся. Начинать нужно за час до обеда.
– Почему именно «Молли» и пиццерия? – поинтересовался Томми, рассматривая лист на солнце, словно проверяя фальшивую купюру. – Пиццерия далеко… «Молли» страшная забегаловка. Там же есть еще пара мест, и поближе, и поприличнее.
– Не годится, – покачал головой Кит. – Их начнут проверять в первую очередь, а нам нужно будет время. А еще в «Молли» и пиццерии есть баллоны с пропаном.
– Хорошо, – согласился Томми. – Но какая разница, сколько будет времени и все такое? Таймер все равно сделать не получится. Рванет так рванет, нет так нет. Нас же не пиццерии интересуют.
– Не глупи. Если не будет ни одного взрыва, нас прикончат в первую пару минут после приезда полиции. Я же рассчитываю хотя бы на полчаса.
– А нельзя как-нибудь заминировать полицию?
– Я уже думал об этом. Они припаркуются на служебной стоянке, даже если кругом будет шаром покати. Возле этой стоянки Стэнли оставляет мешки с мусором, и они наверняка воспользуются рацией… Понимаешь? Наша задача – убедить их, что кругом полно бомб, и если они полезут к нам, эти бомбы детонируют. Нельзя передавать им контроль ни на минуту.
– Отлично, – согласился Томми. – Все получится, да, Кит?
– Смотря чего ты хочешь добиться, – отозвался Кит.
– Ну… я хочу в Неваду.
– Будет тебе Невада.
Третье сентября, пять часов тринадцать минут. Затопленная излучина реки, тяжелый ход масляных волн. Томми внимательно изучал переплетение травинок, примятых его ногой. Футболка с Зеленым Фонарем потемнела на его спине, и капельки пота выступили на висках и лбу. Не так уж и жарко, но Томми тяжело дышать и тяжело двигаться, и выглядит он полупарализованным.
– Не переживай, – повторил Кит, бросив на него короткий взгляд. – Когда все закончится, купим новую тачку, возьмем немного налички и пачку сигарет. Как лекарство от твоих нервов. Будешь отправлять маме открытки, чтобы не соскучилась. Сможешь купить себе новые комиксы взамен тех, что выкинули. Кстати, как во время зачистки выжила эта футболка?
– Она не разбирается, что на них нарисовано, – отмахнулся Томми. – Главное, чтобы была приличного цвета.
Кит не был бог весть каким шутником, но надеялся, что обстановка хоть немного разрядится. Не вышло – Томми сосредоточен и расстроен. То и дело касается лба кончиками пальцев, словно проверяя, на месте ли голова.
– Ладно, – сменил тон Кит, – чего ты боишься?
– Ты сам знаешь, – помедлив, ответил Томми. – Нехорошие парни попадают в ад. Им даже не позволят потоптаться в предбаннике или помахать господу ручкой из-за раскаленной решетки. Дьявол будет тысячелетиями топтать мне яйца, и все зубы будут болеть хором, и ни одного перекура – на всю чертову вечность вперед.
– Ты в это правда веришь?
– Верю, – сказал Томми, – я так воспитан…
– Если так, то я буду там где-то поблизости.
– Нет, – покачал головой Томми. – Пытки так пытки. Не будет ни одного просвета.
Он поднял голову, искоса посмотрел на Кита, и Кит сдался:
– Я сказал так потому, что не верю в ад и прочую херню.
Томми отвел глаза.
– Обиделся? – спросил Кит.
– Нет. Ты говоришь, что тебе на меня насрать, но хочешь застолбить со мной местечко в аду – это больше, чем мечта, черт… Я счастлив, как тот парень, который хотел, чтобы его расчленили и съели.
Кит вздохнул, покачал головой.
– Ну ты даешь, – сказал он. – Митфорд, я распинаюсь тут с тобой, как могу, и без толку. Как ты умудрился все так вывернуть? Ты иногда хуже, чем мужик-бифштекс, тот хотя бы понимал, что ему нужно.
– Я тоже знаю, что мне нужно, – отозвался Томми. – Но меня пугает ад.
– Хорошо, – сдался Кит. – А если по твоей милости отправится в ад какой-нибудь придурок, ты не будешь переживать?
– Нет.
– Избирательно.
Томми хмыкнул.
– Ты не представляешь, как я их всех ненавижу, – сказал он. – Раньше мне не приходило в голову, насколько все вокруг отвратительно. Любое мое слово, любой мой поступок – капля крови, растворенная в бассейне с акулами. Они питаются падалью, Кит, и мне очень хочется хоть раз накормить их дерьмом.
– Окей, – ответил Кит. – Как скажешь. Я все подготовил, но есть пара заданий и для тебя…
Школа «Хилл» начинала учебный год седьмого сентября. Утром седьмого сентября Берт Моран, тяжело дыша, пытался втиснуться в джинсы. Эти джинсы, единственные без разрезов и нашивок, он спокойно носил еще три месяца назад, и вот проблема: теперь в них невозможно поместиться.
Моран похлопал ладонью по животу, выпуклому, как диванный валик, и с грустью подумал, что если бы капитаном команды остался Кит Хогарт, этого не случилось бы. Хогарт гонял бы их все лето, и Моран тоже собирался устраивать ежедневные тренировки, но то ленился, то забывал… и вот результат.
Пришлось надевать драные, пожелтевшие джинсы, протертые на заднице. Потертости Моран попытался замаскировать черной рубашкой навыпуск. Застегнул последнюю пуговицу, повернулся – нормально.
Он вышел из дома, полный уверенности в том, что с завтрашнего же дня начнет усердные тренировки и, пожалуй, попросит у матери новые джинсы.
Анхела Бакнер спешно дошивала подол свадебного платья. На каждый миллиметр шва приходилась крошечная искусственная жемчужинка. Их оставалось еще штук пятьдесят, а Моника выходит замуж уже завтра, так что Анхела не теряла ни минуты. Заколов челку обычной заколкой-невидимкой, она старательно сажала жемчужинки на иголку и аккуратно протягивала нить сквозь воздушную ткань.
Такого платья не было ни у одной невесты – настоящая ручная работа, на создание которой Анхела потратила все лето.
В городе не было свадебного салона, и Анхела, наклоняясь над своим произведением, затаенно улыбалась – именно она откроет здесь свадебный салон.
К черту колледж, у родителей все равно не хватит денег на ее обучение, а шить она научилась раньше, чем читать. Вот они, красавицы фарфоровые куклы, в пышных викторианских платьях, вот ее альбомы, каждый лист которых проложен папиросной бумагой, и на каждом – эскиз, вызывающий восторг у любой женщины.
«Свадебный салон Анхелы», вот как будет называться ее магазин. Или просто «Анхела», чтобы весь город знал ее имя.